Алексей Калугин - Планета смертной тени Страница 45

– Стены Лабиринта сделать из очень прочного материала, – добавил к сказанному Ут-Ташан. – Я сам такой нигде больше не видеть. В зале треугольном такие же стены. Я специально брать с собой нож, чтобы, когда уймарах не видеть, попробовать стену царапать. Попробовал – не получается.

Какое-то время ничего не происходило. Затем в самом центре зала из-под пола выдвигался большой, черный, как беззвездная ночь, куб. На стыке двух плоскостей куба, вертикальной и горизонтальной, имелась неглубокая выемка. Как будто специальное место, предназначенное для того, чтобы присесть. Собственно, именно это и требовалось от уурсина – занять предложенное место. Если же он не понимал, что от него требуется, или не желал самостоятельно сделать правильный шаг, зал начинал медленно вращаться вокруг черного монолита. Стены раскалывались на треугольные зеркальные призмы, каждая из которых также вращалась вокруг своей вертикальной оси. От бесконечного мелькания многократно отраженных лиц – одно и того же лица! – голова у несчастного уурсина шла кругом. Ему казалось, что стены сжимаются. Он невольно отступал все ближе к черному кубу и в конце концов все равно оказывался сидящим на нем.

– Что я только не пробовать! – улыбаясь, качал головой Ут-Ташан. – Ходить навстречу крутящимся зеркалам – пробовать. Кругами ходить – пробовать. Закрывать глаза, чтобы вообще ничего не видеть – тоже пробовать. Даже ложиться на пол – пробовать. Ничего не помогать!

Когда же уурсин оказывался сидящим на черном кубе, начинало происходить самое удивительное. По словам Ут-Ташана, почти все побывавшие в треугольном зале зеркал рассказывали об этом по-разному. Одним казалось, что они проваливаются в беспросветный мрак. Другим, напротив, представлялось, что они парят в потоках очень яркого, но не слепящего глаза света. Третий видел, как из стен выходят десятки, если не сотни уурсинов, и все, как один, его копии…

– А что ты видел?

– Человека, сидящего на облаке. В белых одеждах, с длинной белой бородой и такими же волосами, перехваченными на лбу разноцветной ленточкой, а сзади заплетенными в косу.

– Наверное, это какой-то бог или святой.

– Возможно. Только на коленях у него лежать большая железная штука. И, когда рядом появлялись другие люди, он стрелять в них из этой штуки. Очень метко стрелять.

– Зачем?

– Он хотеть, чтобы другие его любить. Очень сильно любить.

– Разве так добиваются любви?

– Я не знать. И уурсины, и люди, все-все, совершать порой очень странные поступки. Такие, что другие не понимать, а сами – не объяснить.

– А что потом?

То, что происходило потом, с трудом поддавалось описанию. Ут-Ташан прилагал максимум усилий, подбирая нужные слова. И вроде бы все у него начинало складываться. Но в тот самый момент, когда слушателям уже казалось, что рассказчик дошел до сути, тот принимался махать руками – не так! Все не так!

Сидя на черном кубе, уурсин в какой-то момент начинал видеть странные картинки, всплывавшие из ниоткуда и так быстро вновь обращавшиеся в ничто, что взгляд не успевал их фиксировать. Обрывок только что скользнувшей перед глазами картинки можно уловить, если только очень постараться, в виде полустершегося отпечатка на вытертом полотне памяти. Это были картинки из жизни – так их охарактеризовал Ут-Ташан. Из жизни самых разных представителей галактических рас – понял из его сбивчивых объяснений Александр. Картинок было много, очень много. Обычно они были цветными, порой – черно-белыми. Хотя утверждать это с уверенностью Ут-Ташан не стал. Он никогда не говорил: «я видел ту или иную картинку», он говорил: «я почувствовал ее». Что это должно было означать, уурсин и сам не мог объяснить. Но при этом был уверен, что именно так правильно. Иногда картинки были живыми – существа на них двигались, жестикулировали и даже отрывали рты, – но вот речи их уурсин не слышал. Никогда. И вообще – никаких звуков. Живые картинки всегда оставались безмолвными.

И еще на одну интересную деталь обратил внимание уурсин – картинки часто повторялись. Но когда он стал внимательнее сравнивать кажущиеся на первый взгляд одинаковыми картинки, то начинал замечать в них различия. Мелкие, незначительные – но они присутствовали.

Ут-Ташан даже предположений не хотел строить о том, какой во всем этом мог быть заключен смысл. Так было всегда – уймарахи водили уурсинов в Лабиринт и там показывали им разные картинки. Так было заведено от начала времен. Значит – так и должно быть всегда.

После того, как живые картинки переставали мелькать перед взором ошарашенного информационным напором уурсина, свет в треугольном зале становился тусклым. Черный куб проваливался под пол. А в углу открывался проем. По другую сторону которого измученного уурсина терпеливо ожидал уймарах. Который сопровождал его к выходу из Лабиринта.

– И так каждый раз. – Такими словами закончил свою историю Ут-Ташан. – Я не понимать, что делать. Не понимать, зачем жить. Мне это надоесть. Я устать. Сильно устать. Я хотеть уходить с вами. Хотеть глядеть не на живые картинки, а на живых людей. Хотеть быть там, где что-то происходить по-настоящему. Я больше не ходить в Лабиринт.

– А ты подумал о том, что это может быть опасно? Смертельно опасно – жить по-настоящему?

– Ну… – Ут-Ташан посмотрел наверх, где колыхалась ядовито-зеленая листва. – Надо хотя бы попробовать.

Уурсин не знал, что сказал великую фразу.

А те, кто после не раз повторит ее, понятия не будут иметь, кому принадлежит приоритет.

И это нормально.

Глава 21. День 278-й

Александр дернул веревку, проверяя, надежно ли завязан узел. Подтянул конец и снова дернул. Веревка была прочная, и узел завязан хорошо, а он просто тянул время. Ут-Ташан предупреждал, что не тот это Лабиринт, в котором можно пользоваться путеводной нитью. Александр не собирался с ним спорить. Но завязанная на животе веревка давала пусть иллюзорное, но все же греющее душу ощущение безопасности.

Александру до зуда под ногтями не хотелось лезть в Лабиринт. Но он знал, да, что там, был уверен в том, что, если не сделает этого сам, это непременно сделает кто-нибудь другой. Он, по крайней мере, не станет совершать безрассудных, необдуманных поступков. Так он сам полагал. Для первого раза – только разведка. Придумав соответствующую моменту словесную формулу, он повторял ее снова и снова, как заклинание. Сначала самому себе, затем – тем, кто шел вместе с ним к Лабиринту. И продолжалось это до тех пор, пока Чики не надоело.

– А что ты понимаешь под словом «разведка»? – спросил Дик.

Александр растерялся.

Кефчиян посмотрел на Дика неодобрительно.

– Это значит незаметно заглянуть и так же тихо и незаметно уйти, – дал свое определение Гюнтер.

– С Лабиринтом такая штука не проходить, – с серьезным видом возразил Ут-Ташан.

Как выяснилось, уурсин даже в нюансах понимал язык людей, а вот разговорной практики ему не хватало. Однако с каждым днем, проведенным среди людей, речь его становилась все более богатой и образной. Порой Ут-Ташан использовал такие слова и обороты, что некоторые из коренных носителей языка смотрели на него с недоумением. А вот с временами он все еще путался. Вся жизненная философия уурсинов была закручена вокруг представления о том, что есть только сегодня, здесь и сейчас. А прошлое и будущее – лишь плод воображения. Поэтому и в языке уурсинов имелось только настоящее время.

– Грех мне в душу, – глядя на уурсина, сказал как-то раз Чики. – Мне начинает казаться, что этот парень однажды расскажет нам такое, от чего у нас языки отнимутся.

Никто ему не возразил.

– А как бы ты предложил исследовать Лабиринт? – спросил уурсина Чики.

– Я бы предлагать подходить к нему. Можно близко. Смотреть. Внимательно смотреть. Можно заглядывать внутрь. Смотреть, как свет гореть на стенах. А потом уходить. – Ут-Ташан резко взмахнул рукой, будто солнечного зайчика в кулак поймал. – Совсем уходить.

– И что нам это даст? – удивился Кефчиян.

– А что нам давать то, что кто-то в Лабиринт забираться?

– Иначе мы так и не поймем, с чем имеем дело, – ответил Александр.

– Ты и так не понимать. – Ут-Ташан сделал жест, как будто кинул в него пойманный лучик солнца. – Не ходить – не понимать, ходить – все равно не понимать. Зачем тогда ходить?

– Вот когда я сам увижу Лабиринт, тогда и скажу тебе, зачем.

– Ты ничего не увидеть, – снисходительно улыбнулся Ут-Ташан. – Ты мочь увидеть только то, что хотеть показать тебе уймарах. Но ты не знать уймараха. И уймарах не знать тебя. Поэтому уймарах не показать тебе ничего. И это хорошо.

– Что же тут хорошего?

– Хорошо, если уймарах тебя не убивать.

– Ты видел, как уймарахи убивают людей? Или уурсинов?

– Сам не видеть. Видеть картинки в Лабиринте.

– Зато я видел, – мрачно усмехнулся Дик.

– Может, вернемся? – спросил, непонятно к кому обращаясь, Ут-Ташан. – Так лучше будет.