Алексей Пехов - Летос Страница 46

— Передай указывающей.

Что-то упал к его ногам.

А в следующее мгновение то, что не было Хенрином, находилось от него в добрых двухстах ярдах, направляясь через поле к городу.

Глава девятая

НАПРАСНЫЕ НАДЕЖДЫ

О шауттах большинство из нас знает из сказок. Ведь людям проще забыть истину, чем помнить. И лишь живущим на границе Пустыни известна цена такой забывчивости. Демоны тьмы повелевают мэлгами, устраивают рейды на Рубеж, пытаются захватить замки Белого огня. Именно там, как считается, погиб Тион, и именно там он должен возродиться и вернуть человечеству магию или же уничтожить его. Теперь уже окончательно.

Ей не стоило возвращаться в Нимад. В первый раз эта мысль пришла, когда шторм только, начинался. Но после схватки с уинами, когда море выкинуло Лавиани на берег, провезя по камням, а затем тут же схватило за ноги, решив утащить назад, в пучину, она вновь подумала о том же.

Дождь лил стеной, и не было сил идти дальше. Море выпило ее, как жадный до бренди пьяница опустошает попавшую ему в руки дармовую бутылку.

Досуха.

Она, кашляя и дрожа, спряталась под одной из лодок, там, куда долетали соленые брызги. От этого холода можно было умереть, хотелось спать, но сойка знала, что делать. Думать об огне. Это вселяло в ее тело жизнь.

Через несколько часов, к середине ночи, она, точно ящерица, нагревшаяся на солнце, выползла из своего укрытия. Все так же шел холодный дождь, но его мягкую песнь заглушал грохот волн.

Маяк горел синим светом, словно все шаутты мира собрались возле него на званый ужин. Она не знала, что там случилось — выбрался на берег кто-то с погибшего судна и умер или же просто смотритель отдал душу тьме, — не собиралась проверять и пошла в другую сторону, но сочла, что предзнаменование не слишком хорошее.

В свете молний увидела вдалеке фигуры троих людей, спешащих к месту, где появился заблудившийся. Лавиани не хотела показываться им на глаза, потому спряталась за камнями, кляня дождь, уин, раздражающий глаза синий свет, холод и острый, как ее нож, ветер.

Город встретил ее утопающими в воде улицами, мертвыми домами, желтыми фонарями и пустотой заброшенного кладбища. Она не была здесь долгие десятилетия и плутала по пустынным кварталам окраин, пытаясь вспомнить дорогу.

Надежд у сойки было немного, но дом, который в детстве она считала своим, уцелел. Фонаря на нем не висело. Вполне ожидаемо. Те, кто когда-то был ее семьей, давно отправились на ту сторону.

Попасть внутрь не составляло труда, несмотря на запертую дверь и опущенные ставни. Она цепко забралась по стене и проникла в здание через прохудившуюся, не чиненную много лет крышу. Перекрытия на втором этаже сгнили и частично обрушились, спуститься вниз было непросто.

Лавиани нашла сухой угол, сняла мокрую одежду, выжала ее. Огонь разжигать не стала, не желая привлекать внимание. Села, поджав ноги, и закрыла глаза, пытаясь разобраться в своих чувствах.

Сойка ощущала злость. Из-за гибели циркача, с которым она так долго возилась, точно он был ее сыном. Из-за того, что дом ее детства давно мертв. Она бежала через половину мира, надеясь скрыться от Борга, а в итоге загнала себя туда, откуда уже некуда идти.

Нимад можно было назвать краем обитаемого мира. Заброшенным медвежьим углом, где нет ничего, кроме моря, овец и опасных ночей.

Эта жизнь казалась ей чужой.

Утро, бледное и робкое, воровато прокралось в дом под непрекращающийся шелест дождя, заглядывая тусклым светом через ненадежную крышу. Лавиани дремала, не меняя позы, пока не услышала на улице разговоры. Кто-то дернул запертую дверь, затем раздался приглушенный голос:

— Вряд ли он прячется здесь.

— Зачем было забирать ребенка?

— Не знаю. Идем дальше.

Лавиани выслушала диалог не пошевелившись, лишь глаза открыла, отмечая, что при дыхании изо рта облачками вырывается пар. Несмотря на конец лета, было холодно, как поздней осенью.

Ей некуда было спешить и не к чему стремиться. Сойка так рвалась сюда последние несколько месяцев, что, оказавшись здесь, не представляла, как жить дальше. Чистить рыбу? Заниматься пряжей? Пытаться добыть золотые жемчужины?

Это было не ее. Все последнее время она просто хотела вернуться туда, где родилась. Оставить прошлое позади. Увидеть дом, который почти забыла. И вот теперь ее постигло разочарование.

— Разочарование свойственно напрасным надеждам, — негромко произнесла она.

— А чего ты ожидала? Город давно забыл тебя.

Голос, раздавшийся над ее головой, показался Лавиани неприятным. Она прыгнула с места, прокатившись через спину, ничуть не хуже, чем Тэо, и подхватила с пола широкий кусок доски, прикрывшись ею, съежившись и постаравшись стать как можно меньше.

Но выстрела из арбалета не последовало. Никто не метнул нож или еще какую-нибудь восточную пакость, вроде стальной розы, которой так любят убивать наемники из Мута.

Раздался лишь смешок. Неприятный. Холодный. Мертвый.

— Неплохо для старого мяса.

Лавиани рискнула выглянуть из-за своего импровизированного щита.

Непрошеный гость сидел на массивной потолочной балке, под самой крышей, и из-за густой тени разглядеть его было не так-то просто.

— Что тебе надо? — Ее рука скользнула к ножу.

Он помедлил и ответил с набитым ртом:

— Я завтракаю. Тут удобно.

— Найди себе другое место.

— У меня иное предложение. — Даже отсюда она услышала, как его зубы обгладывают кость. — Ты найдешь себе другое место, старуха. И я даже укажу тебе его. Как насчет Талориса? Отличная нора для такой опасной и жестокой крысяндры, как ты. Не все же тебе убивать детей.

— Проваливай. Мне нет дела до безумцев.

— А если не уйду?

— Тогда я заберусь наверх и сброшу тебя вниз. Ты начинаешь меня утомлять, незнакомец.

Его смешок ей не понравился. Он был гаденький, словно липкие пальцы страха.

— Чего тебе терять, женщина? Ты не нужна Нимаду. И помяни мое слово, не переживешь зиму. Сдохнешь от скуки. Город давно забыл девочку, которую собственная мать продала незнакомцу, чтобы прокормить остальную семью. Не находишь ты эту ситуацию смешной? Они все сдохли, а ты все еще цепляешься за жизнь.

Она с силой швырнула в него обломком камня и попала. Звук был такой, будто булыжник угодил в дерево.

Человек даже не застонал.