Михаил Михеев - Крепость Страница 46

Снаряженные шимозой, взрывчаткой с великолепной бризантностью, но притом крайне нестабильной, боеприпасы среагировали незамедлительно, словно только ждали повода к тому, чтобы проявить свой вредный характер. Не успел еще опасть огненный цветок взрыва русского снаряда на борту "Дайнин Мару", как внутри корабля вспыхнуло адское пламя — и пожрало всех.

Будь корабль загружен одной лишь взрывчаткой, это было бы куда страшнее, возможно, корабль попросту испарился бы, но снаряды — это не только шимоза. Большая часть их массы — сталь, хорошая, качественная сталь, которая способна выдержать чудовищные нагрузки при выстреле, не разрушиться и доставить смертоносную начинку до цели. В свое время именно неспособность русской промышленности произвести необходимое количество такой стали привело к необходимости принять на вооружение более толстостенные, чем у потенциальных противников, снаряды. Толще стенка — меньший объем внутреннего пространства, а значит, и меньшее количество и без того маломощного пироксилина. Справиться с этой проблемой смогли только после Русско-Японской войны, изменив и конструкцию снаряда, и его начинку. У японцев такая проблема не стояла изначально — и все равно, груз снарядов и груз взрывчатки разные вещи. И из-за меньшего количества шимозы, и из-за того, что часть боеприпасов все же не взорвалась. Однако и тех снарядов, что приняли участие в огненном шоу, оказалось достаточно.

Корпус транспорта разнесло в мелкие, не более ладони, клочья. Силой взрыва их разметало по огромной площади, и эта импровизированная железная буря выкосила всех, кто оказался в радиусе пары сотен метров от эпицентра. Погибли те, кто оказался на ближайших к "Дайнин Мару" кораблях, полегла в полном составе рота японских солдат, успевшая подняться по тревоге и выдвинувшаяся в порт, чтобы воспрепятствовать десанту, случись у северных варваров мысль его высадить… Осколки летели и дальше, калеча и убивая всех, кого встречали на своем пути, но это было уже не столь страшно, зона сплошного поражения была относительно невелика, и вдали жертвы случались уже эпизодически. При этом экипаж взорвавшегося корабля уцелел в полном составе — моряки слишком хорошо понимали, что и как будет происходить, и вполне грамотно укрылись в ближайшем овражке. Однако осколки были не единственным, что родил взрыв. Помимо них возникла и даже обогнала их еще и чудовищная по мощи ударная волна…

Все, что было на причале, смело. Да и сам причал тоже не уцелел. Портовые постройки рассыпались, как карточные домики. Большой, более чем на четыре тысячи тонн водоизмещения, транспорт, который угораздило оказаться не в то время и не в том месте, беда тоже не обошла стороной. Он был пришвартован практически борт к борту с "Дайнин Мару", и половину этого самого борта попросту вырвало, от чего корабль практически сразу перевернулся и затонул. Это случилось настолько быстро и неожиданно, что из его и без того прореженной осколками команды никто не спасся. Просто японским морякам и в голову не могло прийти, что столь крупный корабль может погибнуть так быстро, практически мгновенно, и они, и без того деморализованные, не были готовы к подобным раскладам.

Еще один стоящий рядом транспорт, совсем небольшой, менее тысячи тонн, успевший разгрузиться и потому не слишком устойчивый, силой взрыва попросту перевернуло кверху килем, а один из уцелевших миноносцев, успевший отдать швартовы, наполовину выбросило на берег. Днище корабля заскрежетало о камни, распадаясь на листы изорванного металла, и бывший совсем недавно грозным бойцом корабль превратился в бесполезный хлам. Такой даже восстанавливать не будут — проще построить новый, сняв с погибшего миноносца все более-менее ценное.

Остальным кораблям, находившимся вдалеке от эпицентра взрыва, досталось меньше, однако их экипажи, при звуках боя высыпавшие на палубы, понесли серьезные потери и были полностью деморализованы. Всякие попытки организованного сопротивления моментально прекратились, и начался массовый и неорганизованный исход команд со всех еще оставшихся на плаву кораблей. Попросту говоря, люди спасались бегством — хотя японцев никто не посмел бы назвать трусами, но подобной встряски они не выдержали.

Русские, правда, были ошарашены не меньше, все же не каждый день видишь, как исчезает в черном облаке, пронизанном огненными вспышками рукотворных молний корабль, как взлетает почти вертикально, подобно ракете, обрубленная у самого основания мачта. И как она падает вниз, совершенно бесшумно, потому что уши людей словно заткнуло огромными пуками мягкой, но плотной ваты. Корабль ощутимо качнуло — а ведь даже для того, чтобы слегка колыхнуть исполинскую махину броненосного крейсера, стоило очень постараться, и это лишний раз подчеркивало масштаб происшедшего. Однако потрясение тех, кто находился на борту "Рюрика", носило все же принципиально иной характер, нежели у японцев. Если у последних это был, по сути, испуг, то русские, напротив, испытали торжество победителей, стремительно переходящее в эйфорию. Громовое "Ура!", возглас, не устаревший за столетия, прокатился над морем, и офицеры, подхваченные общим настроением, орали громче всех.

Пожалуй, единственными, кто не поддался всеобщей эйфории победы, были находящиеся на мостике Эссен и Бахирев. Во-первых, им это было по должности не положено, а во-вторых, они в свое жизни и не такое видали. Ну и те, кто был при них, вынуждены были немного сдерживать свои эмоции в присутствии отцов-командиров. Не у всех получалось, разумеется, но все же хотя бы внешне сохранилось подобие спокойствия и, как следствие, контроль над ситуацией не был утерян ни на минуту.

Эссен, выйдя из боевой рубки, окинул взглядом горящий, закутанный быстро густеющим дымным облаком порт и повернулся к Бахиреву:

— Ну что, Михаил Коронатович, как вам зрелище?

— Как сказал бы поэт, оно услаждает мой взор, — чуть нервно откликнулся бравый каперанг. — Японцам не позавидуешь, пускай теперь песочком свои пушки заряжают.

— И я о том же, — серьезно кивнул Эссен. — Но дело надо довести до конца. Готовь людей, всех, кого можешь. Высаживаем десант, подрываем в порту все, что уцелело, и постараемся вывести отсюда корабли, все, которые сможем. И надо затопить несколько штук на фарватере, пускай на время, но доступ в гавань перекроем. Где это лучше сделать сам разберешься — ты у нас штурман, тебе и карты в руки.

— Сделаем, — кивнул Бахирев. — Но потребуются минимум два корабля.

— Топи хоть четыре, на твое усмотрение. Здесь всякого тихоходного барахла в избытке. Еще набить бы им трюмы камнями, да времени, жаль, нет. Кстати, посмотри-ка вон туда.

Бахирев навел бинокль на место, указанное Эссеном, и сразу понял, о чем тот говорит. У дальнего причала застыли оба уцелевших в бою японских миноносца, намертво блокированные корпусом медленно оседающего транспорта. Очевидно, он был поврежден при взрыве, может быть, и не смертельно, и останься на борту команда, она смогла бы успешно побороться за его плавучесть, однако, сорванный с места стоянки и брошенный экипажем, он был обречен и сейчас неспешно дрейфовал, перекрывая боевым кораблям путь отхода. Впрочем, судя по тому, что с миноносцев никто не стрелял, команда покинула корабли.

Бахирев понял старого товарища без лишних слов, вполголоса отдал приказ, и буквально через минуту на мостик прибыл недавно отстраненный от командования "Херсоном" лейтенант Иванов. Судя по мрачному выражению его лица, даже только что случившаяся на его глазах победа не избавила его от дурного настроения. И все же он не настолько хорошо владел собой, чтобы скрыть удивление, когда адмирал обратился к нему, опальному офицеру, вполне доброжелательно:

— Ну-с, молодой человек, вашим талантам лихо влипать в неприятности я подобрал, надеюсь, лучшее применение, чем было раньше. Взгляните.

Иванов внимательно посмотрел туда, куда указывала рука адмирала и, естественно, ничего толком не рассмотрел. Буркнув "свой пора иметь", командир "Рюрика" протянул ему бинокль и отвернулся — он как раз одновременно руководил маневрами огромного и потому неповоротливого корабля и отдавал приказы офицерам, которым предстояло идти с десантными группами. Бахиреву было не до того, чтобы отвлекаться на мелочи, и потому Эссен разговаривал с лейтенантом лично.

— Видите миноносцы?

— Да, — после короткой паузы, отозвался Иванов. — Кажется, тип "Муракумо". Около трехсот тонн водоизмещения. Тридцать узлов хода. Две трехдюймовки, четыре пятидесяти семи миллиметровых орудия, два восемнадцатидюймовых торпедных аппарата.

— Очень хорошо, что вы знаете материальную часть кораблей противника, — серьезно кивнул Эссен. — Как насчет того, чтобы принять командование над таким корабликом?

Лейтенант недоуменно повернулся к Эссену. Амирал чуть грустно усмехнулся: