Владислав Русанов - Полуденная буря Страница 47

— А ты кто? — в тон ответила девушка. Человек помолчал. Наконец проговорил:

— Назовись ты первый. Ты хотя бы можешь убежать.

— От кого я должна бегать на своей земле?!

— Значит, ты из ихэренцев?

— Да. Я — Вейте, дочь Витека Железный Кулак. — Она с вызовом задрала подбородок, не подумав, что в темноте ее горделивая поза останется незамеченной.

— Вона как… — протянул человек. — Тогда у тебя нет причин помогать мне. Я — Брохан Крыло Чайки.

Девушка опешила:

— Как Брохан?! Почему ты здесь?.. — Ненависть и желание мести всколыхнулись в ней с прежней силой. — Готовься к смерти, подлец!

— К смерти я давно готов. Я даже зову ее к себе, — ровно проговорил Брохан. — Полежи денек в грязи со сломанной хребтиной, без надежды на спасение, и смерть от доброго железа покажется тебе счастьем. Бей!

Вейте замахнулась, но в последний миг промедлила.

— Почему ты здесь? — повторила она.

— Почему здесь? Не того спрашиваешь, девочка…

— Не зови меня девочкой!

— Но ведь не мальчик же? Постой, это ведь ты была возничим у Витека?

— Я.

— Молодец. С лошадьми отлично управляешься.

— Не нуждаюсь в твоих похвалах!

— А вот в спину мне зря метилась ударить.

— Не нуждаюсь в твоих поучениях!

— А в чем ты нуждаешься? В том, чтоб пырнуть меня мечом? Ну давай. Не бойся. Я теперь безногий калека.

Вейте припомнила, как хрустела спина Брохана под древком Триланна. Еще бы! Витек, случалось, коня приподнимал, на потеху прочим талунам.

— Не зови смерть раньше срока. — Она опустила меч и присела на корточки. Но не ближе вытянутой руки. Мало ли! Калека не калека. Впрочем, пнуть Брохана, как раньше, ей уже не хотелось.

— С такими ранами не выживают. Да будь вокруг меня толпа лекарей, и то… — Речник попытался пошевелить ногой, но скривился от острой боли и замолчал.

— Эй, Брохан, ты живой? — Вейте подалась вперед.

— Пока еще. Ты спрашивала, как я здесь очутился?

— Да. Как?

— Не знаю, — просто ответил Крыло Чайки.

— Как так — не знаешь?

— А вот так. Бился с Витеком. Помню, как бело-зеленые выскочили из засады раньше срока. Да. Наплевал Брицелл на приказ командира. Видать, решил — победителей не судят. А теперь и некому с него спросить… Так что, хочешь знать, как я здесь очутился?

— Хочу!

— Спроси у Брицелла.

— Спрошу, — упрямо сжала губы Вейте.

— Э, девочка, ты что? Я же пошутил… Брицелл тебя и на стрелище не подпустит.

— А я его предупреждать не буду.

— Сгинешь без толку.

— Там поглядим.

Брохан опять замолчал. Вейте уж было подумала, в беспамятство впал.

Нет. Не впал.

— Ближе подсядь. Да не бойся, не кусаюсь я. Уже. Зубы выбили, как кобелю бешеному.

Девушка подумала и, решив и вправду, чего бояться, пододвинулась поближе.

— Костер бы развести, занемел весь…

— Чем же его разожжешь? Да и сыро — хворост мокрый.

— Кремень, огниво у меня с собой. И трут найдется. Вот с хворостом ты права… А, может, попробуем?

— А! — Вейте, тоже порядком иззябшая в мокрой одежке, махнула рукой. — Сейчас насобираю.

На ощупь валяющийся под деревьями сушняк казался не таким мокрым, как пропитанные водой штаны и чавкающие сапоги.

— У меня из-под спины вытащи. — Кривясь от боли, Брохан чуть приподнял правое плечо. — Листья да мох. Они посуше должны быть. А огниво — вот оно. Держи.

Трут затлел сразу. Добрый трут, хорошо высушенный. А вот сложенные «шалашиком» веточки загораться не хотели. Ясеневые листья воняли, забивая дымом крошечные язычки пламени. Вейте накрыла огонек ладонями, легонько подула, давая труту разгореться чуть больше.

— Ничего. Теперь пойдет. — Брохан тоже протянул одну руку к огню. — Хорошо-то как… Мужчина должен умирать с оружием в руках, а коль не выйдет, хотя бы у очага. А тут сгниваешь заживо, как топляк. Садись с той стороны. Так мы его и от ветра закроем, и самим теплее будет.

Вейте послушно уселась. Ненависть ненавистью, месть местью, а всё же Брохан хороший вояка. Так и отец говорил. И похоже, немного ему осталось. Готовый мертвец уже. И нос, как клюв у ястреба.

— Слушай меня, девочка…

— Не называй!..

— Хорошо-хорошо. Прости.

— Ладно. Чего там.

— Слушай меня, Вейте. Я с твоим талом войны не начинал. Витек за гордость непомерную поплатился…

Девушка фыркнула.

— Не фыркай. А то ты отца своего хуже, чем я, знаешь. Ведь горд Витек… был?

— Горд.

— Обид не спускал?

— Не спускал.

— Даже королям?

— Так.

— Вот за то и поплатился. Понятно. Талун. Да не из последних. И королевскому роду знатностью не уступит. И честен до одури. Нет бы сперва с Витгольдом договориться.

— Под трейгов идти?!

— Да не идти. И не под трейгов. А заручиться поддержкой Витгольда. Пускай даже видимостью поддержки. Потянуть время. А там, глядишь, листопад, порошник — не сильно-то войну затевать захочешь. Нет, попер Витек на рожон, как медведь остромордый. Вот и затравили. А какой славный воин был!

— Не ты ль его затравил, а?

— И я тоже. Я человек подневольный. Служу не за страх, не за жалованье. Служил, — поправился Брохан. — Со мной четыре сотни «речных ястребов». А ты хотела, чтоб я Хардвара послал к стрыгаевой бабушке, сам в подземелье сел, на хлеб и воду, а моих парней какой-нибудь сучий выкормыш, навроде Брицелла, на убой бросил? Егеря с талунами что? Тьфу, и растереть. Не люблю я их. Вот сопляком был, от горшка два вершка, а уже не любил. Но своих «ястребов» не дам в обиду.

— Складно говоришь. Весь такой из себя невиноватый, честный и справедливый, как герои бардовские. Песни писать не пробовал?

— Смейся, смейся. Мне уже всё едино. Я одной ногой в Верхнем Мире, мне сейчас, может, место за столом Пастыря Оленей расчищают. Всё стерплю. А хотел и взаправду малой кровью отделаться. Потому и поединок отцу твоему предложил. Кто ж знал, что Брицелл по-своему дело выкрутит, как ему удобно?

Вейте молчала. Что ответить? Крыло Чайки и впрямь не так плох был. И отец его хвалил частенько. За то, что из простолюдинов в военачальники выбился. За то, что мзды от контрабандистов и пиратов не брал. За то, что в глаза королю мог возразить, когда из того самодурство перло.

— Слушай меня, де… Прости, Вейте. Мне всё едино помирать. Сама ты за отца и за тал разоренный не отомстишь, не надейся. Протяни руку. Да не так. Ладошкой вверх.

Девушка повиновалась. Брохан с усилием сдернул с пальца шипастый перстень и вложил ей в руку.

— Это что еще за?..

— Когда совсем туго станет, иди в Фан-Белл, к причалу, где мои «ястребы» швартуются. Найдешь Гурана Щербатого или Гуню… Как же имя-то его? А, запамятовал! Покажешь кольцо…

— Ага! А они мне камень на шею — и в воду.

— Не перебивай! Вот бабье племя! Чтоб не подумали, будто с трупа моего сняла, спросишь Щербатого, не этот ли перстенек его щербатым сделал? И прибавишь: дело в корчме было. «Два окорока» называется. А Гуне скажешь, что больше всех на свете боится он матери своей, как она клюкой его промеж лопаток охаживает. Поверят и помогут. Обскажешь им, как я помер, все речники поднимутся…

— Да погоди помирать-то. Рассветет, я тебя к селянам вытащу. Глядишь, и поживешь еще. — Вейте уже забыла, как совсем недавно собиралась пырнуть сухопарого усатого воина мечом.

— Не вытащишь. Лезь на дерево бегом.

— Зачем это?

— Вот дурочка! Не слышишь ничего? Кикимора по зарослям очерета шастает. Нас почуяла…

Девушка прислушалась. От реки и вправду доносилось негромкое горловое бульканье. Словно огромная лягушка квакнуть норовит, но боится или стесняется и пасть закрытой держит.

С кикиморой ей не совладать. Хищник быстрый, сильный. Когти — в ладонь длиной. Зубы — что шило сапожное. Ее на рогатину взять еще можно попытаться, а с мечом — гиблое дело.

— Лезь на дерево, кому говорю!

— А ты?

— А что я? Я уже мертвец. Меч мне оставишь. Утром заберешь.

— Я тебя не брошу!

— Вот дура баба! Бегом на дерево! — Не то бульканье, не то кваканье доносилось уже из-за ближних стволов. — Отец из-за меня погиб, так хоть дочку сберечь…

— Брохан, я…

— Ты отомстить хочешь, Вейте, дочь Витека Железный Кулак?

— Хочу!

— Тогда лезь! Давай ногу!

Крыло Чайки подставил сложенные «лодочкой» ладони.

— Ну? Ждать долго?

Вейте решилась. Положила меч на мокрые листья. Так, чтоб сразу калека рукоятку нашарил. Поклонилась Брохану, да не как равный равному и даже не как талун королю, а как самый бедный поселянин повелителю кланяется. Потом осторожно поставила сапожок на ладони воина.

— Давай. — Сильные руки толкнули ее вверх. Усилие вызвало такой приступ боли, что Брохан завыл, зарычал голодным клыканом.

Кикимора забулькала в ответ уже в полный голос, но Вейте успела вцепиться непослушными пальцами в нижнюю ветку — локтей семь до земли, сама в жизни не допрыгнула бы. Подтянулась, забросила одну ногу, вторую. Уселась. Глянула вниз.