Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Псы господни Страница 47

Как сейчас.

Командир группы встал, перекинул автомат за спину. Он уже не нужен. Включил фонарик – опасаться уже нечего, дело сделано. Надо было сфотографировать труп и принести его голову – таково было требование заказчика. Командиру группы такое требование показалось омерзительным, и особенно омерзительным оно было в устах того человека, который делал заказ, но клиент всегда прав. Тем более тот, который заплатил три цены за срочность заказа.

За спиной Доменико зашуршал полиэтиленовым пакетом, который они взяли с собой, чтобы положить туда голову.

Снайпер почувствовал, что невдалеке кто-то есть, когда было уже поздно. Он встал на колено, на ощупь раскрыл чехол для винтовки, сложил сошки и собирался убрать инструмент своего труда в чехол, как вдруг звериным чутьем, отработанным за несколько лет участия в кровавом локальном конфликте, почувствовал – справа кто-то есть, совсем рядом. Потом – мир как бы выключился для него, а когда он снова осознал себя, он почувствовал, что лежит на земле. Последней осознанной мыслью было, что у него очень сильно болит голова – как будто в нее вбили гвоздь. И еще он подумал – как жаль, что он так ни разу и не побывал на своих виноградниках, не выпил ни глотка вина с них. Потом – исчезли и мысли.

Командир группы подсветил фонарем то место, где должен был лежать человек, которого они убили, подсветил метров с двадцати – и с ужасом понял, что то, что они подстрелили, не слишком-то похоже на человека. Он раскрыл рот, чтобы крикнуть, предупредить остальных об опасности, но тут со спины раздался звук, от которого кровь буквально застыла в жилах. Зловещий растянутый хлопок… Он столько раз слышал его, что сбился со счета, но никогда в жизни он не был по другую сторону ствола…

И тут же, почти одновременно с этим звуком – хлесткий, мокрый шлепок, как большой кусок мяса повар бросает на разделочную доску, и почти сразу же – падение на землю чего-то тяжелого, без стона, без крика, без всего.

Бросив фонарь, даже не попытавшись схватиться за висящий за спиной автомат, вопя от ужаса, командир группы бросился бежать, сердце бухало прямо в ушах оглушительным крещендо, ноги не чувствовали земли. Он знал, что совсем рядом обрыв, можно добежать и броситься туда, хоть какой-то шанс остаться в живых… пусть переломаться, но остаться в живых… живых…

Не добежал.

Паломник отключил термооптический прицел – незачем зря палить батарейку, еще пригодится. Аккуратно снял со снайпера, убитого им, разгрузочный жилет и обнаружил, что стал собственником еще пяти снаряженных магазинов к этому чудовищному оружию, которое лежало перед ним, шести гранат, пистолета «Беретта-92» с глушителем и четырех магазинов к нему, хорошего ножа-скелетника, саперной лопатки, провизии дня на три в пайках и воды… литра четыре, настоящее богатство по местным меркам. Обшмонал карманы и нашел складной нож, сотовый телефон, который он немедленно отключил, дешевый бумажник, в нем – немного быров, старых колониальных лир, которые хорошо шли в расчетах с племенами, и тонкая пачка обычных итальянских лир. Зажигалка бензиновая, без каких-либо надписей; сигарет, документов, как и следовало ожидать, – нет. Ботинки – почти новые, хорошо пойдут на любом рынке, обувь в Африке ценится намного больше, чем одежда. По прикидкам – ценностей только деньгами примерно на пару сотен рейхсмарок. Это хорошо, и надо еще обыскать остальных.

К рассвету Паломнику удалось собрать почти всех коз, кроме одной, пропавшей непонятно куда. Убитую пулей пятидесятого калибра связанную козу – больше всего было жаль именно ее, в отличие от этих коза ни в чем не была виновата – он разделал. Часть приготовил на огне и тут же съел, набив брюхо жестким, как подошва, мясом, часть нарезал тонкими полосками, посолил, нанизал на веревку, которую повесил себе на пояс – пусть вялится. Шкуру бросил – просто не смог придумать ей применения, к тому же у него не было достаточно соли, чтобы засолить ее. Как смог, накормил и напоил коз.

Пересчитал то, что у него получилось в результате обыска наемников, которых он убил. Два автомата, пистолет-пулемет с глушителем, крупнокалиберная снайперская винтовка в такой комплектации, что ее можно продать за сумму, за которую в Могадишо можно купить стометровой площади квартиру в центре. Патроны ко всему, двадцать гранат. Это не считая того, что у него уже есть пистолет-пулемет и снайперская винтовка. Прибор ночного видения, который можно носить на голове. Пайки, вода, которую даже не унесешь всю с собой, часть он споил козам, часть выпил сам, еще часть – в рюкзак. Деньги самой разной валютой и разным достоинством, если переводить на самую ценную здесь валюту, рейхсмарки, – никак не меньше тысячи. Спутниковый телефон, если найдется понимающий покупатель, удастся продать – еще пятьсот. Еще четыре пары крепких армейских ботинок в хорошем состоянии – не меньше тридцати марок.

Конечно же, никаких документов. Он прекрасно понимал, с кем столкнулся. Наемники, которых отправили конкретно за ним. Границу пересекли за взятку или по заранее подготовленному коридору. Или оставили документы в машине, которую где-то бросили до поры – на дело такие документов не берут. Все четверо белые, итальянцы – либо из местных фермеров-переселенцев, которые взялись за оружие и устроили шабашку на крови, либо из отставных военных или карабинеров, либо и то и другое разом. Такие работали на разведку, на наркомафию, на любого, кто больше заплатит, брали самые грязные и кровавые подряды. Одного из них он, кажется, уже видел где-то в штабе.

Бросать он, конечно, ничего не собирался. Есть рюкзаки, можно все упаковать и нагрузить на коз. Так и пойдем… потихоньку, только немного надо рюкзаки… модифицировать, чтобы сделать упряжь для коз. Потом на рынке надо обменять коз на осла, если получится. А может, и не стоит… осел по горам может и не пройти.

Паломник достал нож, наклонился и отрезал штанины с брюк одного из убитых – ему уже без разницы, в штанах или в шортах. Потом, повинуясь внезапному порыву, он поднял лицо к небу и показал тем, кто смотрел за ним или мог смотреть, вытянутый средний палец.

Итальянское Сомали

Могадишо, район Яхшид

Capitano di fregata Мануэле Кантарелла не был верующим человеком совершенно, ни на грамм, он был законченным, закоренелым циником и атеистом. Сложно было встретить другого столь же хладнокровного и циничного итальянца в его возрасте, итальянцы обычно импульсивны, открыты, шумны, но никак не расчетливы и циничны. Для капитана же не существовало ничего святого, не было ни Бога, ни черта.

Более того, капитан Кантарелла был еще и нигилистом. В нем было редкое сочетание личной смелости с осторожностью вкупе, хладнокровности, цинизма, расчетливости и неверия в авторитеты. Из таких получаются великие разведчики, великие полководцы, великие преступники. Капитан Кантарелла шел по дороге, которая сочетала все три этих пути – и непонятно было, к чему приведет эта дорога.

Падре Солицио – он только так его и знал под этим странным именем, падре Солицио, – назначил ему встречу в одном веселом месте в районе Яхшид – районе, который находился под контролем боевиков хабр-гадир, очень неспокойном районе. Для того чтобы пробраться к нужному месту, ему пришлось предпринять меры предосторожности: он вымазал лицо черной краской, отчего стал похож на черта, надел на себя дурно воняющее рванье, какое обычно носили портовые поденщики из самых бедных. Револьвер триста пятьдесят седьмого калибра со спиленным курком в кармане, рука на рукоятке, палец на спуске, выстрелить – секунда, если не меньше. На поясе на специальном поясном ремне привычная «Беретта-93», запасные магазины, гранаты. Он знал, что с ним сделают боевики хабр-гадир, доведись ему попасть к ним в руки, и живым сдаваться не собирался.

Пробираясь через кучи мусора, омерзительно воняющие лужи с мочой и испражнениями, человеческими, козьими и ослиными, мимо грязных, как черти, бачат, огромных жирных матрон и сидящих без дела мужчин, мимо домов с выбитыми стеклами, со следами от пуль и снарядов, разграбленных, сожженных – он с раздражением думал о падре Солицио. Этот скользкий подонок… Он не был уверен даже в том, что перед ним священник… таких священников не бывает. Таким ублюдкам самое место в тюрьме, а не в сутане на проповеди. Этот, кстати, отлично чувствовал себя здесь, и даже среди боевиков хабр-гадир, несмотря на то что он был белым… Многие боевики были воцерковленными, носили кресты. Хотя они даже десять заповедей зачастую наизусть не знали, а вместо библейских истин у них в голове был чудовищный шурум-бурум из языческих верований и того, что они прочитали в Библии… Он лично видел, как в небольшой церквушке в одном из нищих районов весь алтарь и крест были залиты кровью… Там приносили в жертву Иисусу животных, а может, и не только животных. Но падре Солицио, как он успел выяснить, свободно говорил на сомалике, на амхари, на сицилийском, даже знал некоторые редкие северные диалекты, которые встречаются лишь в Триполитании и Мавритании. Он хорошо знал местную обстановку… настолько хорошо, насколько ее мог знать лишь человек, видевший своими глазами, что тут происходило за последние лет двадцать. Но в то же время по некоторым оговоркам можно было заключить, что падре Солицио лишь недавно прибыл сюда с какой-то миссией. С какой… он бы с удовольствием это узнал, подключив электроды к его гениталиям. Но большие люди в Риме приказали подчиняться этому скользкому и непонятному типу.