Братья ветра - Тэд Уильямс Страница 47

Привет, Памон Кес. – Ее слова прозвучали у меня в голове так четко, точно я что-то учил перед тем, как произнести вслух.

– С'хьюэса! – выдохнул я, с опозданием сообразив, что произнес это вслух.

Я попытался снова, постаравшись держать рот закрытым и язык неподвижным, и начал вспоминать Шесть песен Вежливой просьбы: Леди Амерасу, уважаемая Са'онсера, позвольте приветствовать вас самым скромным образом, я молюсь о том, что вы здоровы…

Даже в менее тяжелые времена тебе не следует исполнять эти церемонии для меня, юноша, – сказала она, заставив меня прервать приветствие.

Меня удивило желание Амерасу отказаться от формальностей. Конечно, я служил оруженосцем у ее старшего сына, а потому разговаривал с ней множество раз – но лишь отвечал на вопросы, которые она задавала, почти всегда про Хакатри, когда хотела узнать о его планах. На самом деле, хотя она вела себя со мной безупречно и даже с добротой, Амерасу меня немного пугала. И если сила ее невероятного возраста и огромной мудрости производила обескураживающее впечатление в других обстоятельствах, то сейчас, когда она тянулась ко мне издалека, проникая в мысли, ее воздействие становилось значительнее во много раз. Я чувствовал себя ребенком, которого держит на руках нежный гигант.

Вы слишком щедры, миледи.

Давай не будем тратить время на обсуждение моей щедрости, – сказала она, и я впервые почувствовал страх, прятавшийся за силой. – Мой старший сын получил ужасные ранения. Мой другой сын отказывается со мной говорить. Даниади поведал мне все, что ему известно, но он не присутствовал во время схватки, в которой пострадал Хакатри. Расскажи мне. Расскажи, что произошло с моим сыном – с обоими сыновьями.

Сердце у меня в груди билось очень быстро. Из чистого эгоизма мне не хотелось оказаться тем, кто расскажет Амерасу, что произошло в Долине Змея.

Я провел многие часы бдений у постели моего раненого господина, пытаясь понять, что пошло не так, вновь и вновь возвращаясь к жуткой трагедии. Печальные мысли переполняли праздное тело, а разум искал ответы. Но некоторые – с моей точки зрения – ошибки являлись решениями, которые приняли мой любимый господин и его брат. Я не мог представить, что скажу об этом леди Амерасу, и не только из-за того, что говорил с Са'онсерой, самой почитаемой из всех зида'я, но и потому, что она была их матерью.

Почему ты колеблешься? – спросила она. – Пожалуйста, не заставляй меня ждать, я хочу знать больше.

Я лишь пытаюсь привести свои мысли в порядок, – ответил я, хотя наш контакт через Свидетеля казался таким интимным, что мне стало очевидно: она сможет понять, если я расскажу ей не все.

Во-первых, расскажи о моем старшем сыне. Я уже говорила с Даниади, но хочу услышать это от тебя. Хакатри страдает? Он испытывает боль?

Тут я мог ответить ей честно.

Он никак этого не показывает, леди Амерасу, но я думаю, что причина в тумане, в который он погружен из-за кей-вишаа. Он немного двигается, иногда что-то говорит, но по большей части отдельные слова, однако смысла мне понять не удается.

Он будет жить? – спросила она.

Я не тот, кто способен ответить на ваш вопрос, леди. Я лишь знаю, что он сильный, а целитель Дженики сделал все, что было в его силах. Но я боюсь того, что может произойти, когда мой господин не будет находиться под воздействием магического порошка.

Тогда Хакатри следует вернуться в Асу'а, – сказала она мне. – Дженики хорошо поработал, и я бы доверила ему собственную жизнь, как и жизнь своего сына, но я сомневаюсь, что он способен сделать все, что необходимо.

У меня возникла надежда.

Значит, в Асу'а есть целители, способные вылечить моего господина?

Вылечить? – Мне показалось, будто я уловил дрожь в ее мыслях. – Я не слышала о том, что существует средство, исцеляющее от воздействия крови дракона. Но есть другие способы ослабить боль, о которых даже Дженики не знает. Хакатри должен вернуться в Асу'а. Вернуться к нам. – На мгновение ее страх и скорбь стали очевидны даже для меня. – Я прошу тебя, Памон Кес, используй все влияние, которое у тебя есть, чтобы убедить моих сыновей отправиться домой.

Я попытаюсь, с'хьюэса Амерасу. Конечно, я все сделаю.

Я испытал настоящее потрясение. Я всегда уважал и даже любил Амерасу, но она неизменно вела себя отстраненно, во всяком случае, с моей скромной точки зрения. А теперь она просила меня – меня, слугу тинукеда'я! – чтобы я помог вернуть ее детей домой.

В тот день, когда Амерасу говорила со мной через Свидетеля, мой господин пришел в себя.

Его перенесли после ледяной ванны в спальню Даниади и положили на самую удобную и мягкую кровать, какую удалось найти. Конечно, я сидел с ним рядом и читал книгу стихотворений Бенхайа-Шоно из Кементари, одного из величайших бардов народа моего господина. Я не всегда понимал старые, очень старые стихи – в них имелись тонкости, которые могли оценить только другие зида'я, например упоминания знаменитых легенд Сада, я их не знал, но они были хорошо известны тем, кто пережил Великое Изгнание, однако они умерли задолго до моего появления на свет. Бенхайа – выдуманное имя поэта, он сам его выбрал, и оно означало «Ласточка» – сочинил строки настолько совершенные, что иногда я забывал о том, что их создал тот, кто не принадлежал к моей расе и писал не для меня, а для своего народа.

Пока я читал, до меня со стороны постели донеслось тихое бормотанье, я посмотрел туда и увидел, что глаза Хакатри открыты и он пытается что-то сказать. Я смочил его губы водой и поднес к ним чашку, чтобы он напился.

– Мне очень больно, Памон, – такими были его первые слова.

Я несказанно обрадовался, что он меня узнал, схватил его руку и поцеловал.

– Господин, как же я рад вас слышать!

Он застонал, а когда снова заговорил, его голос превратился в едва слышный шепот:

– Я хотел бы сказать… что хорошо быть живым. Но во мне горит огонь, Памон. Во всем теле, до самых костей. Клянусь Садом, лучше бы я умер.

Даже растворенная в воде кровь дракона, попавшая на мои руки, продолжала причинять мне сильную боль – казалось, будто их облизывало пламя, и я не сомневался в ужасных страданиях Хакатри. Однако я не знал, как найти для него слова утешения.

– Нет, господин! Все можно исправить. Нет средства лишь от смерти.

Но Хакатри уже не слушал. Короткое мгновение пребывания в сознании отняло у него все силы, и он снова погрузился в темноту.

В следующие дни мой господин все чаще и чаще приходил в себя. И хотя боль неизменно присутствовала и он