Евгений Шепельский - Фаранг Страница 47

Позади бабахнуло — раз, затем другой, третий. Масло в уцелевших фонарях взорвалось. Вовремя мы отхромали. Я шаркал в середине процессии, припадая на левую ногу. Чувствовал себя как побитая, но еще не до конца издохшая собака. Для полноты картины мне не хватало высунутого языка. Впереди на уцелевшем тяжеловозе ехал Торке, посадив за собой напарника по прозвищу Башка. Далее следовали караульщики, Лейн и Осмен (кому из них я сломал нос, интересно?), а Вако прикрывала наши тылы, и ясно слышно было, как тяжело, с надрывами дышит ее раненый конь. Рикет скользил то справа, то слева, безмолвно, как призрак. В руках арбалет, за спиной набитый колчан и пара клинков из арсенала гуляй-города. Воренка приказали доставить живым. А что до меня — так насчет Джорека не было приказа. Горящая повозка какое-то время освещала путь, но затем осталась только луна, безмолвная и равнодушная спутница мертвых. Брат Архей что-то тихонько бубнил за спиной, как ужравшийся слесарь. Временами он начинал жужжать сквозь зубы, и тогда мне казалось, что я несу на себе улик с пробудившимся пчелиным роем: вот-вот вылетят и начнут кусать! А хорошо чародеюшке — кровь остановлена, задница перевязана. И даже рот свободен: выплетай себе магические формулы, сколько душа пожелает. Авось да превратишь меня в настоящую лошадь. Ну, на край — в ишака, кем я де факто сейчас и являюсь.

— Три амн… на четверть воды… залить рассолом и поставить под гнет! Извле… кра… и-и-ик!.. тек… фугуанта марис… и по маленькой! По маленькой!

Алкота. Я выругался. Улучив миг, маленький вор забежал вперед и оглянулся:

— Чувствую, тебе нужно что-то сказать!

— Гр-р-р… ну ты-ы-ы…

— Ага, я. А ты весь побурел, будто ежика рожаешь — даже в полутьме видно. Крепись! Веселей, веселей! Смотри на вещи проще, и проживешь дольше моего дедули. Он умер в восемьдесят девять от удара и до последнего часа не позволял родным титуловать себя «старым пнем»! А ударили его по голове камнем, когда выходил из кабака. До сих пор не знаем — кто.

— Хых-хх-ху-у-у… — Я бы много отдал, чтобы в этот момент под моей рукой оказался булыжник.

Брат Архей дернулся и заполошно проорал:

— Подсекай! С-секвестируй!

После чего захрапел. Рыбалка ему приснилась, что ли.

Проныра пошел рядом со мной — слева. Уродливый шрам блестел на лице, словно к щеке прилипла низка рыбьей чешуи.

— А вот еще был случай…

— Заткнись.

— Нет-нет, ты послушай! Мы отбились от стогнера, а все прочее — детский лепет, если за нас не возьмется фантом. Но это вряд ли — фантомы заняты городом, чуешь как шумят, а?

Верно, от городских стен доносился приглушенный рокот, словно тысячи людей, собравшись в огромной пещере, одновременно молотили в барабаны. Звуки накатывались вибрирующими волнами, которые рождали в моем желудке неприятные ощущения. Рикет с болезненной гримасой потер живот.

— Да, оно всегда так, когда сталкиваются магии. Кустолу удастся отбиться, не впервой, хотя предчувствия, конечно, дурные. Ежели Аврис Сегретто решит ударить в спину… Ведь никому неизвестно, что у него на уме.

— Знаешь Сегретто лично? — пересилив усталость и одышку, спросил я.

— О, а кто ж его не знает? Но не лично, не лично! — Коротышка скорчил рожу, став похожим на старую уродливую обезьяну. — Этот хитрец сидит в центре Кустола, под землей, и плетет себе чародейскую паутинку, а маги только зубами скрежещут — не могут к нему пробиться, болезные. Хе-хе-хе. Понаставлял Сегретто магических ловушек, на него маги работают — те, что в подполье ушли. Да ты, Лис, верно, не помнишь его, а только слышал — когда ты промышлял тут в последний раз, Сегретто был обычным человеком. Хе-хе-хе.

Не человек. Нелюдь? Или? Так кого же я должен устранить? Конечно, я не собираюсь становиться убийцей, но узнать, на кого точит зубы Йорик и его хозяева — обязан.

— А сейчас… хых… он изменился?

Йорик титуловал Сегретто человеком. Даже — человечком, именно так он сказал.

— Ларта! Еще бы! После того как побывал в Чреве, он вернулся измененным. Сейчас он — эталонный образец иного. Э-э-э, — Рикет обратил на меня лукавый взгляд. — Да ты, Джорек, что, имеешь особый к нему интерес?

— Ничего я… хых… не имею. Просто спросил.

А врать-то ты не умеешь. Именно это сказали блеснувшие глаза коротышки. Больше он ничего не произнес. Ну вот — никакой информации, я снова тычусь, как слепой котенок.

— Если Сегретто такой ухарь, почему не поможет придушить Чрево? Отбить атаку на Кустол?

Лицо Рикета на мгновение застыло. Затем он сказал:

— Сегретто блюдет свои интересы. Ну а дети, бездомные, которых он похищает… Бред это все. Дети сами к нему идут…

О как! Чудится мне или нет — в голосе твоем, Рикет, звучит боль. И ни единой глумливой нотки я что-то не слышу. Только глухая ничем не заглушаемая боль.

— Хых… зачем же дети к нему идут?

Рикет ответил, глядя перед собой:

— У Сегретто приют. И школа.

Вот это поворот!

— Чему же он их учит?

— Тебе не все ли равно, Лис? Новой жизни. Совести. Понимаешь, как это сложно — учить совести?

Я успел изумиться, но не успел спросить, что же это за новая жизнь и совесть такая и как ей можно научить, ибо брат Архей взвыл:

— Я шалунишка! Шалун! Мальчиком я заглядывал девочкам под юбки! Аяким бо-о!

Проныра ухмыльнулся, лицо и взгляд вновь стали глумливы: ни дать ни взять — инкарнация бога Локи. В его руке оказался клочок ткани. Неслышной тенью он мелькнул справа, и тело брата Архея на миг потяжело.

— Умп-ф… ф-ф-ф…

— Спасибо не говори, Лис. Я по дружбе. И не сипи так, а то и правда ежика родишь.

Да шел бы ты, недомерок. Плод страсти кабана и лягушки. Мы еще посмотрим, кто из нас двоих родит ежа.

Я потупил взгляд. Под ногами была темная растрескавшаяся земля. Она кренилась, вращалась, казалось, еще шаг — и она бросится мне в лицо. Асфальт борзый, сволочь, угу, как в том анекдоте про алкоголика. Каждый шаг отзывался в груди легким покалыванием. А все тело окутал озноб, поганый, лишающий остатков тепла озноб, примета магической болезни, которая способна сотворить из меня… Илота? Лярву? Живоглота? Или стогнера? В любом случае, если верить словам прощелыги, я останусь без души. Без своей, Тихи Громова, души, не такой уж и скверной, надо признаться, да что там — просто нормальной человеческой души, которую без спроса запихнули в тело двухметрового облома, как выяснилось — преступника самой омерзительной породы. Дерьмо! Надо бы хуже — да некуда! Попал, что называется. Нет, чтобы засунули меня в тело нормального человека, желательно — короля, или там наследника престола, или крутого чародея, так фиг вам. Попал Тиха, попал! А все люди, что встречаются на моем пути, похоже, имеют на меня зуб или знают обо мне-Джореке такое, чего я сам не знаю, ведать не ведаю, да и, похоже, не хочу ведать! Мне бы забиться в какую-то пещеру, в глухом медвежьем углу, пересидеть и остаться там на вечном поселении, лечить зверушек, если только зверушки не схарчат меня раньше… Чертовы мысли труса! Нет, выберусь, выкарабкаюсь, зубами, если надо будет, раздеру врагов, прорвусь к нормальной жизни! И найду тех, кто вселил меня… И плохо им будет. Во всяком случае, куда хуже, чем мне сейчас.

Я заскрипел зубами. Рикет, шедший сбоку крадущимся шагом, в притворном изумлении отшатнулся.

— Суров, Лис!

Ага, это ты меня еще плохо знаешь, деточка. Тиха Громов добряк, но если его довести, своими новыми руками тебе голову открутит. Крэнк! Йорик отправил меня на убийство Авриса Сегретто, связав какой-то неведомой клятвой, коротышка обманул, государь пытался сожрать. Да не забыть еще красноглазого пса, который просеял мой разум, как через сито. И громолет, расстрелявший меня из болтеров. И голема. И Душелова, который неизвестно как выглядит, но — вот-вот должен настичь и предать лютой казни после неизвестного, но назначенного мне дела. А, и убийство государя, как венец всему. Убийство, ведущее на плаху! Редкая цепочка злоключений и неудач. Интересно, кому на небесах стукнуло в голову отмерить мне столько несчастий? Может, страданиями я искупаю грехи Джорека? Точно-точно, а финальная точка искупления — смерть. На плахе или от рук чудовищ, какая, в сущности, разница? Я приглушенно зарычал. Рикет зыркнул на меня и благоразумно поотстал. Чует опасность, мелкий подонок!

А что это за предназначение, о котором трепался лысый подранок? Небось, тоже послано мне во искупление, а? Или же — и оно, и все, что со мной случилось — просто цепочка случайностей? Ну нет. Это скорее похоже на спланированную игру судьбы, ломающую мою волю. Ведь сдавшийся человек — мертвец, и этот закон не отменить ни одному королю.

Улыбка раздвинула мои спекшиеся губы. Сдаться — это расписаться в собственной слабости. А я кто угодно, но только не слабак. Я сильный — и не только физически. И теперь уже не совсем легкий. Я еще побарахтаюсь. Мозги Тихи Громова и мощь Джорека помогут! А насчет судьбы и рока — об этом можно подумать как-нибудь потом. А оно будет, это потом. Обязательно.