Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы Страница 47

Одна ворона шлепнулась почти мне под ноги. Еще живая, она, отставляя в сторону перебитое крыло, все пыталась подняться и уйти от злых людей пешим порядком. Все косила на меня умным глазом, ожидая подвоха или умоляя добить. Черт ее знает…

Подошел фельдмаршал. Постоял рядом, помолчал. Потом сказал тихо, чтобы окружающие его не услышали:

– Это тебе, Савва, не в Будвице и не во Втуце. Здесь все сложнее и тоньше. Здесь интриги, а не работа. И многие интриги корнями уходят в седую древность.

– Император про нашу фронтовую операцию в курсе? – спросил я так же полушепотом.

– Он в курсе, что мы попробуем совершить прорыв, иначе движение стольких масс войск ничем не оправдать. Мне выдан полный карт-бланш. Но вот твои броневые коробочки мы в ставке не рекламировали, держали в тайне, как тогда в горном замке у Ремидия и договаривались. Называли тракторами, тягачами… А сейчас ты просто терпи, и если получится, то пробуй подмять ситуацию под себя. Иначе всем нам может быть очень плохо. Император не дурак, вот только сильно капризен. А может и сознательно лицедействовать. Его двор еще та клоака.

Наконец аэроплан приземлился и после небольшой рулежки заехал туда же, откуда и взлетал.

Новоиспеченный лейтенант погонял аппарат взад-вперед по земле на реверсе, демонстрируя его возможности. Пижон.

Пропеллер остановился. Монарх поднялся в полный рост, не покидая кабины, возвышаясь над толпой военных и своих приближенных придворных как на трибуне. Вид у него был, как у кота, облопавшегося сметаной там, где ее априори не могло быть.

– Барон, подойдите, – приказал он мне и даже рукой ткнул, потому что в толпе на это обращение дернулось человек восемь.

Я рысцой подбежал к самолету, вытянулся в струнку, прокричав «по вашему приказанию»… И так далее, что положено по уставу говорить в таких случаях.

– Барон, я очень сердит на вас, что вы от меня скрыли такой прекрасный летательный аппарат, – выговорил мне император.

– Ваше величество, демонстрацию этих аппаратов и их возможностей мы хотели провести в Калуге после окончания всех испытаний, которые сознательно держали в секрете от врагов. Мы обязательно пригласили бы вас в Рецию, чтобы провести запуск промышленного производства аэропланов с вашего благословления.

Хорошо лизнул. Вижу – понравилось. Заулыбался монарх.

– Но этого мало, Кобчик. – Император смотрел на меня сверху вниз. – Вейхфорт, записывайте. За то, что барон Савва Бадонверт первым в мире поднял в небо аппарат тяжелее воздуха, я поздравляю его корвет-капитаном воздушного флота.

– Служу императору и отечеству, – рявкнул я.

– Так-то уже лучше, – показал мне в улыбке он все свои монаршие зубы, так что стали видны золотые коронки на верхней челюсти. – Но это еще не все. От моего личного фонда я даю вам, барон, заказ на два десятка таких аппаратов для моей личной курьерской службы. Справитесь?

– Так точно, ваше императорское величество. Справимся.

Император продолжил. Он был явно в ударе.

– Далее… В городе Калуге, что в Рецком герцогстве, создать школу пилотов для управления этими… как вы их называете?

– Аэропланами, ваше величество. Так как это уже не воздухоплавание, а авиация.

– Тем лучше, – кивнул монарх. – Создать авиационную школу по подготовке пилотов аэропланов. Финансирование и подчинение такой школы берет на себя воздушный флот империи. Начальником школы назначить лейтенанта Гоффена. Ему же отобрать первые сорок курсантов в эту школу.

– Служу императору и отечеству, – гаркнул обалдевший от стремительности свой карьеры лейтенант, который в это время, спустившись на землю, вставлял стопор в пропеллер.

– И это еще не все. – Император подбоченился и стал еще более торжественным. – Шефом пилотируемой авиации империи в составе Имперского воздушного флота назначить корвет-капитана барона Бадонверта. Кобчик, через полгода я желаю иметь у себя авиационную курьерскую службу. Гонять для этого дирижабли накладно. А твои птички в самый раз будут. Теперь всё. Вейхфорт заготовит необходимые для этого бумаги.

И довольный собой император стал вылезать из высокой кабины, а свитские подорвались его поддержать, чтобы, не дай ушедшие боги, монарх не упал.

– Кстати, Кобчик, – сказал император, когда твердо встал на землю. – Подарите мне этот карабин. Он мне нравится. Хотя в ГАУ эти автоматические карабины под пистолетный патрон мне ругали. Не армейское, мол, оружие. Только для полиции и годится.

ППГС уже висел у императора на шее.

– Он ваш, ваше величество. Я также пришлю вам в подарок и другие образцы такого оружия.

И пока монарх не предложил мне что-нибудь еще – типа отметить банкетом свой первый полет на самолете, я попросил:

– Дозвольте мне, ваше величество, вернуться в свою часть, как я и намеревался ранее. Служба.

– А когда ты станешь выполнять мое повеление? – уточнил монарх.

– С Нового года, ваше величество.

Что там осталось до Нового года? Совсем ничего. Только обкатать в бою свои коробочки и успею. А так хоть разорвись.

Но, положа руку на сердце, скажу, что авиация и для меня самого приоритетнее.

Небо – это… небо.

Небо достойно того, чтобы им бредить.

Небо стоит того, чтобы отдать свои самоходки в другие руки.

14

Садились в расположении бригады уже в густых сумерках. Как только аппарат не поломали – сам удивляюсь. Но из Гоффена действительно выковывается не просто хороший, а выдающийся летчик. Чкалов имперского разлива.

По прилету меня сразу огорошили. Вражеская разведка скрала Тортфорта. И даже подтереться ему не дала. Его денщик, стоящий на стреме майорской дефекации, убит. Ножом.

Услышав эту новость, я только и подумал: «Ё-ё-ё, а кто моего ребенка-то теперь кормить будет?»

И тут же понял, что сам себе сморозил глупость. Так может думать фельдфебель после случки с баронессой в санитарном вагоне. Фельдфебель, у которого месячное жалованье чуть больше двух золотых. Но я-то давно уже штаб-офицер, камергер, помещик и фабрикант. Помочь материально баронессе мне труда не составит.

Да и не об этом нужно сейчас думать, а о том, что такого плохого нам принес этот захват языка вражеской разведкой. С учетом того, что планы мы уже поменяли, только в бригаде пока об этом не знают.

– Подробности… – приказал я своему второму квартирмейстеру.

Тот оглянулся, и под его взглядом вокруг нас образовалось пустое место метров пяти в окружности.

– Командир, – доложил он вполголоса, – мы сами себя перехитрили, когда отдали группам приказ только наблюдать. Они и наблюдали, как чье-то упакованное тело республиканские разведчики волокли по промоине под проволокой. И согласно отданному строгому приказу не вмешивались.

– Пошли в штабную палатку, – повел его я за собой.

Мне крайне необходима была пауза, чтобы эта шокирующая информация устаканилась в голове.

– Там все решим. Чаю горячего хочется. Лучше кофе. Замерзли мы в зимнем небе.

Ночь. Большая поляна освещалась неверным светом двух десятков факелов. Прямо Голливуд со своим готическим кино. Лица солдат были видны, а все остальное тонуло в лесном мраке.

Я забрался на крышу «артштурма» и оглядел свое воинство. Бронемастера, штурмовики, ремонтники… Проверенные люди из тех, кого я давно знал с «кровавой тризны», и тех, которых еще недавно сам готовил на полигоне «под себя», напряженно скрестили свои взгляды на мне в бегающих всполохах факелов, щедро сдобренных касторовым маслом и керосином. Несколько сотен человек, а тишина напряженная такая… Были бы в начале декабря тут мухи, мы бы их полет слышали отчетливо.

– Бойцы, – начал я свою речь.

Негромко сказал, меня и так прекрасно слышало это одно большое ухо, шестым солдатским чувством предугадавшее уже, что случилось нечто плохое.

– Соратники. Горцы. Братья мои по «кровавой тризне». Я должен повиниться перед вами, – снял я головной убор и склонил голову. – Начальство ошиблось. И в больших штабах, и я вместе с ними. Мы недооценили противника. Наступать завтра здесь даже не гибельно, а уже просто глупо. Республиканское командование успело стянуть на наш участок всю артиллерию корпуса, и из их тыла выдвигаются еще резервы. И все против нас.

Слушают внимательно. Не бухтят. Ловят каждое мое слово.

– Враг умен и опытен, но и мы не лыком шиты. Есть и у нас козыри в рукаве. Вы все устали после трудного грязевого марша и настроились эту ночь отдохнуть как следует и завтра со свежими силами пойти в атаку. Но от вас я вместо отдыха потребую сделать еще одно сверхусилие. На пределе человеческих возможностей. Требуется совершить этой ночью пятидесятикилометровый марш и ударить на рассвете врага в том месте, где он нас не ждет. А здесь мы оставим небольшой заслон, который будет только имитировать нашу атаку, чтобы враг ничего не заподозрил. Про нашу атаку, назначенную на завтрашнее утро, враг уже знает, потому как выкрал у нас «языка» – командира саперного батальона, который строил нам мосты под бронеходы через лесную речку. Мосты, которые должны быть полностью готовы к рассвету.