Алексей Ивакин - Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны Страница 47

Побеседовали и решили назначить за каждым из подозреваемых кураторов. Подобрали из бывших погранцов и политруков.

«Вежливые в общении. Ровные. Спокойные. Готовые помочь. Ничем особым не отличаются. Серые какие-то».

Вот так и пошло с чьей-то легкой руки – серые.

Понаблюдав, как добровольцы возводят секции клетки, Харченко, ухмыляясь матерным возгласам, отправился искать священника, не попавшего в разнарядку на стадион. Батюшка нес службу в хозчасти, проще говоря – картошку чистил. С неделю назад Крупенников попросил у Автарка отключить систему автоматического индивидуального снабжения, мотивируя это тем, что солдат должен уметь выживать в любых условиях. Научится в казарме – научится и в бою. Потому готовили добровольцы сами. Сначала ворчали, конечно, а потом ничего, попривыкли.

Зайдя на кухню, Харченко обнаружил отца Евгения сидящим на стульчике подле огромного чана, в котором плавала уже очищенная картошка. Очистки он бросал прямо на пол.

– Рядовой Смирнов! – не особо и громко рявкнул Харченко. И кинул в отца Евгения коробок спичек. Тот купился, и спички мирно финишировали в чане, окончательно придя в негодность. Жалко, со спичками в XXIII веке была явная напряженка…

После памятного случая с замполитом отец Евгений вел себя смирно, разве что постоянно вел религиозную пропаганду. Впрочем, говорил больше о защите Отечества, о мече духовном, об Александре Невском и Федоре Ушакове, неожиданно для Харченко оказавшихся святыми. Пользы от его проповедей Сергей не ощущал – как, впрочем, и вреда. Политрук из священника определенно мог выйти неплохой. Лишь бы в бою не подвел. Впрочем, это вряд ли – брать в руки оружие поп отказался категорически. Мол, сан не позволяет кровь проливать…

– Не желает ли товарищ Смирнов побеседовать с товарищем майором?

– Желать-то, может, и желает, только епитимия на мне, – пожал плечами священник.

– Епитимию в следующий раз отработаешь, – Харченко махнул рукой в сторону мешков с еще не чищенной картошкой. Отец Евгений покорно вытер нож о замызганный фартук, снял его, повесив на спинку стула, и ответил со вздохом:

– Как благословите, то есть, простите, как прикажете!

– Я еще и не так могу приказать, – ласково ответил особист.

В кабинет они не пошли, устроились на бревнах, выцыганенных Крупенниковым у Автарка для пилки и колки дров. Совершеннейше никчемное занятие, а потому особо полезное для сибаритской психики потомков.

– Коньячку, батюшка? – ехидно подначил священника особист.

– Не искушай сирого! – строго ответил тот. – Не к лицу тебе, товарищ майор.

– Вот о сирых и хотел поговорить я, товарищ Смирнов, – улыбнулся Сергей. Широко так улыбнулся. Так, как умеют улыбаться лишь энкавэдэшники.

– О сирых? Да скорее уж о серых, товарищ майор, – понимающе улыбнулся в ответ священник. Так, как умеют улыбаться лишь священники. – А я все жду, когда вы ко мне придете?

Харченко удивился, что с ним бывало крайне редко.

– Я к вам приду?!

– Что, угадал? Вы их тоже серыми называете? Раньше мы их теплыми называли, а теперь как-то вот прижилось – серые. Под всех подстраиваются. Им что черное, что белое – любыми могут быть.

– Они? – сделал вид, что не понял, Харченко.

– А послушай-ка меня, майор. Только вот не перебивай, ладно? – и священник начал рассказывать…

…Началось все еще в конце кровавого ХХ века. Человечество, напуганное двумя мировыми войнами и великим множеством войн поменьше, начало эксперименты над собой. Как сделать, чтобы человек перестал убивать человека? Чтобы само понятие убийства стало для него запретным и отвратительным? Сначала делали ставку на обычную психологию. В ход шло все, от наркотиков Тимоти Лири до электродов в мозгу у Хозе Дельгадо. «Революция цветов» в шестидесятых привела к повальной наркотизации и сексуальной распущенности. Мир продолжало трясти, да и количество локальных войн, названных «горячими точками», не только не убавилось, но и возросло. Тогда метнулись в сторону массового зомбирования при помощи средств массовой информации. Тот самый пресловутый «двадцать пятый кадр», и не только. Внезапным побочным эффектом стал развал Советского Союза. Неожиданно оказалось, что достаточно внести в подсознание масс несколько подходящих идей – и государство закончится. Ну, это в очень примитивном понимании, конечно, однако вдаваться в подробности, уходя от темы рассказа, отец Евгений не собирался.

В течение следующих двадцати лет европейские и американские психологи ставили эксперименты на массовой психике. В итоге – и снова как побочный эффект – доктора наук несли свои деньги шарлатанам типа Мавроди…

– А кто это? – не понял Харченко.

– Не важно, – отмахнулся отец Евгений. – Так вот, неожиданно выяснилось, что человеческая психика имеет и обратную упругость. Прошло всего каких-то два десятилетия, и население бывшего СССР (при слове «бывшего» Харченко поморщился, будто от зубной боли, но промолчал, продолжив слушать священника) начало с недоумением оглядываться. Мол, что вообще происходит-то?! И где-то в десятых годах XXI века панславистские и панправославные идеи начали неумолимо овладевать умами даже не славян и даже не православных. Собственно говоря, ничего нового в этом нет – чем больше народ унижаешь, тем яростнее будет его ответ. Рано или поздно, но будет. И этот срок уже подходил. Запад начало ощутимо трясти. Испугался он за миллиарды свои наворованные, испугался за устой свой, вроде как незыблемый… – с искренней брезгливостью поморщился отец Евгений. – Спасло евроатлантов…

– Кого-кого?

– Евроатлантов. Так тогда называли западных европейцев, британцев и американцев. Спасло их одно очень вовремя сделанное открытие. К тому времени – а это уже были примерно двадцатые годы – генетика и психология подошли к моменту наиплодотворнейшего сотрудничества. Генетики, наконец-то, нашли ген, отвечающий за агрессию; психологи же пришли к выводу, что человеческую породу надо и нужно улучшать. Насильственным способом, разумеется. И вскоре США и НАТО вроде бы случайно вмешались в очередную вялотекущую войну на африканском континенте. Нет, не ядерным оружием, а генетическим. Просто заявили о миротворческих поставках продовольствия всем воюющим сторонам. Обычное тушеное мясо, бобы, хлеб, соки, бутилированная вода. На основании очередного решения ООН, разумеется. Ну а на самом деле – гено-модифицирующее оружие.

– А НАТО – это что такое? – прервал священника Сергей.

– Военный блок, нечто вроде стран Оси, так вроде бы их в ваше время называли? Ладно, с дозволения продолжу.

Считалось, что оное оружие действует не сразу. Мол, это не какие-то волшебные пилюли. Для изменения поведения необходимо накопить «Дабл-А» в теле человека…

– Дабл-А? Ну, а это-то чего еще?

– Так это, собственно, он и есть, спецпрепарат «АнтиАгрессор». Два «А». Ну а по-аглицки будет «double A». В итоге не сработало, кстати. Не учли разработчики мнение биологов с медиками, которые над этим планом открыто смеялись. Генетического оружия, поступающего с пищей или питьем, нет и быть не может. Хотя бы потому, что при попадании в желудочно-кишечный тракт человека гены прекрасно разлагаются до аминокислот. Иначе у каждого из нас еще от Адама бы выросли жабры и крылья.

– Это-то еще почему? – скептически прищурился Харченко, ожидая очередной подвох.

На самом деле майору и вправду было жутко интересно, просто не хотелось показывать этого перед священником.

– Яйца и икра. Кушали, небось? Между прочим, чистейший генетический материал, – пожал плечами священник. – А вы не знали? Во-от…

– Я и о генетике-то узнал пару недель назад, – буркнул особист, смущенно почесав затылок и сдвинув фуражку на лоб: – Очень уж вы у нас грамотный, товарищ поп!

– Так ведь доктор социоистории, товарищ майор! И не надо делать большие глаза. Чем больше знаешь, тем больше в Бога начинаешь верить…

– Продолжайте… гхм… рассказывайтедальше, товарищ Смирнов.

– После столь глобальной неудачи все затихло на несколько десятков лет. Зато потом… Зато потом бесплатные психогенетические клиники одновременно распахнули двери для всех желающих на всех континентах. И на сей раз эксперимент по улучшению человеческой расы оказался, увы, вполне удачным. Более того: не прошедшие коррекцию получали ограничение в финансовых и гражданских правах. В итоге почти никто не отказался от коррекции.

– Почти? – уже почти понимающеприщурился майор.

– Да, почти, – хитро подмигнул священник. – За редким, так сказать, исключением. Этим самым редким исключением стали, как ни странно, исключительно верующие – православные, старокатолики и англикане. Религия осталась единственным фактором, который не учли психогенетики. Они считали это увлечением, хобби, отклонением… да чем угодно, но только не препятствием. Ну, на самом деле, кто будет серьезно верить в начале XXII века, что Кровь и Плоть Христовы действительно пресуществляются из вина и хлеба? Пресуществляются… Слово-то какое смешное, да? Так, мода… Этнография… Культурный памятник… Охраняется государством, не более. И вот тут-то они и ошиблись. И именно в этом я без преувеличения вижу наш шанс! Единственный шанс…