Иар Эльтеррус - Иная терра Страница 48

Он плакал во взрослой жизни лишь однажды, когда крупной дрожью била истерика, когда впервые рассказывал кому-то о своей жизни, когда самоконтроль смыло опьянением от коньяка и теплой, непривычной разморенностью от ощущения тепла. Но идя по коридорам детского дома номер три, вслед за грузной и недоброй Анной Ивановной Сухаревой, местным завучем, Стас едва сдерживал злые слезы. Как можно — так?

Дети проскальзывали мимо едва заметными тенями. Они жили человек по десять в почти не отапливаемых комнатушках, где стояли пустые железные кровати с продавленными, ржавыми сетками, почти все — даже без матрасов. Ни о каких одеялах и подушках, не говоря уже о постельном белье, не шло и речи. Одежда, казалось, была найдена на помойке и так и не выстирана. По коридорам стелился запах немытого тела, застарелой мочи, чего-то прелого, в него периодически вплетался аромат подгнивших овощей. То, чем здесь кормили, Стас даже пробовать не рискнул — желудок и так подскочил к самому горлу, то и дело норовя выскочить наружу.

Сами обитатели детдома были забиты и напуганы, в их глазах, когда удавалось на мгновение поймать чей-нибудь взгляд, отчетливо читались несколько чувств: ненависть к этому жестокому миру размером с похожий на английский концентрационный лагерь детдом, страх перед наказанием, и отчаянное желание выжить — выжить любой ценой. У некоторых желания выжить не было, и Стаса трясло при виде этих маленьких смиренных зомби, которые равнодушно бродили по коридорам и совершенно не боялись умереть.

Воспитательский состав детского дома номер три включал в себя: старика-директора, которому было абсолютно до лампочки все, происходящее вокруг, кроме литературы, русского, и английского, которые он вел, завуча Анну Ивановну, реально руководившую всем и преподававшую математику, физику, и химию, и молодого студента последнего курса педагогического факультета, человека равнодушного и безразличного к чужой боли — он вел все остальные предметы. Также в интернате были: вечно пьяный сторож, он же — дворник, его жена, почти ничем от него не отличающаяся, якобы уборщица, и тетка Клава, имбецилка тридцати лет, которая готовила детям еду. Два раза в день. Или один. Если не забывала.

Ветровского и Алфеева приняли спокойно, с некоторым интересом, но без особого воодушевления. Старик-директор послушал немного сбивчивую речь Стаса, покивал и перенаправил юношей к Анне Ивановне. Завуч оказалась строже — расспрашивала, где они учатся и как учатся, есть ли опыт работы с детьми и так далее, а потом напрямую спросила: сколько ребята планируют пожертвовать детскому дому. Женька, в течение всей «экскурсии» вынашивавший мысль выпросить у отца крупную сумму и хотя бы привести здесь все в порядок, едва не озвучил эту самую сумму вслух, но Стас вовремя наступил приятелю на ногу под столом. Ответил сам, расплывчато и неконкретно, сославшись больше на покупку вещей и продуктов, нежели на непосредственно деньги. Анна Ивановна поскучнела и быстро свернула разговор.

Вечером того же дня, на собрании Ордена, Ветровский коротко поведал друзьям об увиденном. И на вопрос «что будем с этим делать» тут же сформулировался довольно четкий ответ.

В мероприятии должны были принять участие почти что все члены Ордена. Программа, составленная наспех на коленке, поражала своей пестротой — кто на что горазд. Азамат Зулкарнов, занимавшийся фехтованием, обещал поставить «мушкетерский» номер с приятелем из спортклуба, увлекшийся в последнее время фокусами Алфеев — сценку «Потомок Копперфильда», обладатель приятного баритона и старинной акустической гитары Виктор Галль сделал подборку песен менестрелей двадцатого века, и положил на музыку несколько своих стихов. Андрей Истарцев, внук довольно известной скрипачки, научившийся у бабушки игре на скрипке, собирался исполнить несколько старинных произведений соло. Виктория Нестеренко и Алиса Вакулова должны были танцевать, а Алик Гонорин — читать стихи. Плюс ребята, половина из которых иногда писала кто стихи, кто рассказы, сделали из всего этого сборник, который собирались напечатать и продавать за символические десять евро. Стас же должен был все это мероприятие провести.

Последующий месяц пролетел стремительно. Днем ребята учились, потом собирались вместе и показывали, кто что отрепетировал. Составляли график выступлений, подбирали стихи для Алика и песни для Виктора, девушки взялись сшить костюмы для Азамата и его друга. Жизнь кипела и бурлила, и Стас окончательно перешел на четыре часа сна в сутки, и то, не каждые. «Закончим — отосплюсь» — говорил он себе, надеясь обмануть организм. Сразу после проведения «благотворительного вечера» должна была начаться сессия, следовательно, ни о каком «выспаться» не могло быть и речи.

Проблемы начались примерно через две недели. Сперва Алиса неудачно поскользнулась на мокрой лестнице и сломала ногу. Вике предстояло выступать одной — а значит, буквально за десять дней переделать и отрепетировать танец по-новому. Через неделю Галль начал ужасно хрипеть и кашлять — простудился. Сумеет ли он выздороветь к концерту и петь, было пока что неизвестно. Потом Азамат принес нерадостную весть — рапиры в клубе им не дадут, надо доставать где-то еще. У приятеля Зулкарнова была своя рапира, но нужно-то было две…

Смета росла, медленно подползая к отметке в тысячу евро. Стас нервничал, недосыпал, весь осунулся, его успеваемость снизилась — он не успевал подготовиться к занятиям, а на парах то и дело вырубался.

Вот и вчера — чувствуя, что сил уже нет ни на что, он лег спать в час ночи, планируя встать в пять или шесть и закончить то, что не успел с вечера. Но измученный организм проигнорировал будильник, и Ветровский не только не успел сделать то, что должен был, но и опоздал на пару. Сегодняшний же день был цепью закономерного невезения, и юноша только надеялся, что на звонке Женьки оно закончится.

Поежившись от порыва холодного ветра, бросившего в лицо пригоршню дождевых капель, Стас в который раз задумался о программе вечера, до которого оставалось всего восемь дней, и мысленно принялся переставлять и растягивать номера так, чтобы закрыть образовавшуюся дырку. Алфеев звонил, чтобы сообщить очередную печальную новость — родители Андрея Истарцева узнали о мероприятии, благотворительности, и прочем, и категорически запретили сыну ввязываться в эту «секту», а парень слишком от них зависел, чтобы настаивать на своем.

«Завтра окажется, что костюмов нет, рапиры в прокат взять нельзя или что-нибудь еще в том же духе», — тоскливо подумал Стас, и тут же себя одернул: все получится! Все просто обязано получиться!

Темнота и мерзкая погода быстро разогнали прохожих по домам. Ветровский дрожал, уже не пытаясь кутаться в мокрую куртку, и только прибавлял шагу, надеясь согреться хотя бы так. До дома оставалось меньше километра, и в мыслях юноши уже прочно поселились кружка с дымящимся чаем, теплый плед, и подключенный к интерсети ноутбук. Свернув во двор, Стас ускорил шаг, чуть ли не переходя на бег, и подумал, что будь на пути поменьше луж, последний километр он мог бы и пробежать.

Темные, мрачные дворы остались позади. Еще двести метров по переулку, потом пересечь большой внутренний двор тридцатиэтажного жилого комплекса, построенного пару лет назад, и еще триста метров по набережной. А там — дом, и чай, ноутбук, плед…

Мечтам Стаса не суждено было сбыться, по крайней мере — так скоро.

Вывернув в переулок, он сделал несколько шагов, едва не наступил в очередную лужу, осторожно прошел по узкой кромке поребрика, посмотрел вперед…

…и застыл словно парализованный, не веря своим глазам.

На мокром асфальте лежал, нелепо откинув правую руку, мужчина. Над ним стоял… Крылатый человек! Высокий, длинноволосый, обнаженный по пояс, с блестящей от дождя кожей и огромными крыльями, одно из которых было чуть отведено в сторону, а второе касалось груди лежащего.

С губ Стаса сорвалось сдавленное ругательство.

— Какого…? — прохрипел он, неверяще глядя вперед.

Коста замер, глядя на стоящего в полусотне метров подростка, взирающего на крылья с загипнотизированным видом, и в который раз удивился странному приказу. Зачем, для чего, почему?

«Подождите, Кейтаро-дону, я до вас еще доберусь и обо всем спрошу» — подумал он — и тут же усмехнулся нелепой мысли. Знал, что не спросит ничего того, чего старик не позволит ему спросить.

Но нужно было заканчивать. При мысли о том, что он должен сделать, скулы свело от ненависти к этому миру, к собственной судьбе и, в первую очередь, — к самому себе. Но нарушить приказ Кейтаро крылатому не могло даже в голову прийти.

— Прости, парень, — неслышно шепнул он ошарашенному мальчишке, который еще не понимал, что происходит, кто лежит на мокром асфальте, и как теперь обернется его жизнь. Шепнул — и ударил лежащего крылом. Быстро, четко, сразу в сердце. Без боли.