Роман Злотников - Бойцы с окраины Галактики Страница 48

— Ваше величество, как это понимать?

Эоней резко остановился, развернулся и воткнул в взбешенного лорда холодно-яростный взгляд. Стоявшие рядом сановники, в большинстве своем начинавшие при его отце и еще достаточно хорошо помнившие императора Эзарра, невольно отшатнулись. Настолько выражение глаз молодого Эонея напоминало бешеный взгляд его страшного отца. У Эомирена слегка потускнел цвет лица, а в горле что-то булькнуло. Император разлепил губы и, медленно выговаривая слова, произнес:

— О чем это вы?

Председатель сената опомнился и упрямо набычил голову.

— Вы должны помнить, что по неписаной традиции в этот вечер императора может сопровождать…

— Ха! — Император вызывающе усмехнулся. — Я не особо склонен следовать столь замшелым традициям. — Он остановился и многозначительно закончил: — Если, конечно, меня не вынудят им последовать. — После чего повернулся и преувеличенно вежливо обратился к Эсмиель: — Прошу вас, леди.

Девушка поджала губы и едва не вырвала руку, но сдержалась и, напряженно выпрямив спину, двинулась вперед. Эоней просто несносен. Как он мог! Император уловил ее состояние, наклонившись к ее ушку, тихо спросил:

— Вы снова сердитесь, кузина?

Эсмиель дернула плечом:

— А вы как думаете, кузен? Как может чувствовать себя девушка, которую используют в качестве инструмента для оказания давления на придворных?

Эоней слегка смешался, потом зло сощурил глаза и сердито прошептал:

— Как мне кажется, кузина, вашей вины в том, что творится вокруг вашей особы, ничуть не меньше, чем моей.

Оба замолчали, чувствуя, что еще пара таких фраз — и хрупкое согласие между ними может рухнуть. Все так же молча они прошли входную мембрану и поднялись на эскалаторе прямо к резным парадным дверям императорской ложи, открываемым едва ли пять-шесть раз в течение года. У самых дверей кузен подхватил ее под руку и помог подняться по ступенькам. Эсмиель фыркнула, как рассерженная кошка, но руки не убрала.

Императорская ложа была расположена прямо напротив причала мобильных комментаторских кабин, сбоку от левого углового трансляционного экрана.

Когда они пересекли линию двери, в ложе вспыхнул мягкий свет, и тут же снизу послышался приглушенный гул. Это зрители, заметив свет в императорской ложе, вскочили с мест и стоя приветствовали императора. Тот сделал шаг вперед, наступил на красный круг одной из трансляционных точек и величественно поднял руку над головой. Девушка осталась на месте. Прозрачные мембраны, которые ограждали императорскую ложу, были устроены так, что видимой снаружи становилась только та фигура, которая стояла в одной из трансляционных точек, причем ее действительное положение в ложе и то, которое было видно из зала, не имели между собой ничего общего, так что снаружи казалось, будто император находится в ложе в полном одиночестве. Впрочем, о подобных свойствах мембраны было известно практически всем, и видимое одиночество императора никого не обманывало. Эсмиель окинула взглядом трибуны. Сегодня стадион был почти пуст, но на этом матче и не могло быть много зрителей, поскольку приглашения на финал императорского кубка по одной из незыблемых традиций могли получить только члены благородных фамилий и очень влиятельные представители низших сословий. А посему почти все присутствующие на трибунах гордо демонстрировали окружающим сверкающие золотистые локоны. Девушка подумала, сколько же из них сейчас ломают головы над вопросом: кто кроме императора находится в ложе и есть ли там она сама? И усмехнулась своим мыслям.

Император опустился в роскошное кресло. Эсмиель присела на соседнее и принялась разглядывать интерьер ложи. Ложа была достаточно просторна, искусно отделана деревом и бронзой, а в углу был установлен стилизованный под деревянный комод кухонный терминал. И, как того требовали традиции, здесь не оказалось даже намека на всякие новомодные штучки типа силовой мебели. Несколько минут, пока свита устраивалась на ранее закрепленные за ними или свободные места, в ложе раздавались скрипы и стуки, но потом все затихло. Император, воспользовавшись суматохой, склонил голову в ее сторону и тихо спросил:

— Вы все еще сердитесь, кузина?

Эсмиель молча пожала плечами, но так и не успела решить, что ответить, поскольку в этот момент снизу, со стороны игрового поля, поплыла музыка, и арки выходов засветились мягким, переливающимся светом. Сановники, некоторое время сохранявшие тишину, снова задвигали креслами и принялись приглушенными голосами обсуждать шансы команд. Какой-то старый лорд, в котором Эсмиель с трудом узнала бывшего мажордома дворца, возбужденно забормотал, пришептывая и пришлепывая губами:

— Конечно, кубок возьмет академия, тут и думать нечего.

К нему тут же присоединился хор убежденных голосов. Еще бы, члены команды его императорского величества Академии флота выглядели прямо-таки любимчиками судьбы. Высокие, великолепно сложенные атлеты, увенчанные золотыми кудрями чистокровных аристократов. Среди этого моря золота выделялись только двое черноволосых простолюдинов. Но они отличались от остальных только цветом волос, в остальном повторяя прекрасные атлетические формы своих соратников по команде. Академия по-прежнему оставалась заповедником аристократии, и можно было только догадываться, какие неимоверные усилия приложили родители этих двоих парней, чтобы пристроить сыновей в столь закрытое заведение. Они шествовали по площадке с некоторой ленцой будущих победителей, окидывая насмешливым взором своих неказистых соперников. Среди их соперников-танакийцев не было ни одного отпрыска знатного рода, а один из игроков резал глаз своей абсолютно черной кожей, что явно выдавало его колониальное происхождение. Эоней отвернулся от девушки, некоторое время рассматривал появившиеся команды, потом откинулся назад и спросил:

— Насколько я помню, танакийцы впервые за всю свою историю добрались до финала?

Но Эсмиель уже не слышала, что ему ответили. Она не отрываясь смотрела на игрока, который шел предпоследним в шеренге игроков, одетых в желто-черную форму танакийцев. Он был белокож и черноволос, но его сходство с остальными этим и ограничивалось. Этот… молодой человек мог бы показаться уродливым, поскольку был прямо-таки болезненно худ, костист и немного сутулился. Его мышцы скорее напоминали угловатые булыжники, упрятанные под кожу, а движения вызывали ассоциацию с рысканием больного бешенством пса, но главным, что привлекло ее внимание, было то, как он смотрел на соперников. В его глазах мрачно светилось предвкушение схватки и спокойная уверенность бойца, который не мог ее проиграть. Эсмиель вдруг почувствовала, как кожа у нее меж лопаток покрылась мурашками. Она скосила глаза. Сзади продолжалось неспешное обсуждение счета, с которым «…академия вышибет этих танакийцев». Эсмиель саркастически усмехнулась, снова бросила взгляд на странного игрока и вдруг неожиданно для себя громко произнесла: