Евгений Шепельский - Фаранг Страница 49

— Задняя мысль у тебя внушительная, — вкрадчиво заметил коротышка. — Я вот гляжу на тебя снизу… и прямо нечего добавить.

Я смолчал. Наверное, маленький вор даже на смертном одре будет изощряться в площадном остроумии. Хм, забавно, этим он похож на меня самого. Меня-прошлого, но не теперешнего. Что-то скис я, хотя буквально недавно пытался стебаться над братом Археем. А теперь… Какие уж тут шутки, уцелеть бы да заодно понять, что вообще происходит, а то ведь и правда — тычусь как слепой котенок или щенок недотопленный. Но разве суждено уцелеть… убийце государя? Человеку, на чьей совести множество преступлений, да и человеку ли? Зверю, упырю, ублюдку! Непрощеному. С грузом чужих грехов, который вот сейчас начинает давить на мою психику.

— Крэнк!

— Однако в душе я трагик, — неверно истолковал мое восклицание Проныра. — Унылый трубадур и печальный бродяга. И нос мой вечно в соплях от слез, что проливаю над страданиями этого мира. Ах, Маэт, ай!

Звучный шлепок бальзамом пролился на мои раны. Маленький вор таки загремел на ступени.

— Мне не больно! — тут же откликнулся он. — Я… фс-с-с… ай! Я акробат! Я умею падать!

Раздался звучный удар. Голос Вако пробулькал:

— Двигайся молча, ты, глумливая нежить!

Я молча сказал ей «спасибо».

Из-за очередного поворота вынырнул прямой, как палка, подъем до самой верхушки — короткий, метров пятнадцать, и чуть более просторный, я уже не боялся, что шебуршащийся брат Архей случайно стукнется головой о стену. Проход на вершину сторожили два каменных выроста, похожих на змеиные клыки. Они почти соприкасались кончиками, образуя высокую арку. Я шагнул под нее, не чуя ног, давясь хрипами, что рвались из легких.

Навстречу мне кинулся Торке. Мое сердце дрогнуло: вот, хочет помочь человек, добрая душа, а ведь по моей вине стал теперь беззубым.

Не тут-то было. Отпихнув меня, так, что я едва не полетел обратно на ступени, возница оперся о каменный клык и крикнул вниз, распираемый гневом:

— Фако! Фрафы феф! Фроклятые фурки фрафанули ф фороф! Фтоб ифы корофой пофыфся! Фдефь фе фифит Фтулимаф Фифар!

Нет, он, кажется, еще и язык прикусил. На дне моего желудка что-то шевельнулось. Похоже на упрек совести: до конца жизни вот так жевать во рту вату… Честное слово, я бы сам за такое убил! Верный Башка тут же перевел, огласив коридор трубным гласом:

— Вако! Стражи нет! Проклятые сук… сурки драпанули в город! Чтоб им коростой покрыться! Здесь же висит Джулиман Тизарр!

Снизу что-то одышливо ответили. Я не стал прислушиваться, сделал несколько шагов и свалил Архея у каменного парапета, похожего на застывшие языки пламени. Захотел сесть рядом и не сел — взгляд упал на дерево, которое возвышалось в центре небольшой ровной площадки.

— Господи…

Я одурело тряхнул головой. Оно было высоким, это дерево, высоким, раскидистым и, видимо, неимоверно старым, нет, не старым — мертвым. Потому что…

Вместо листьев на голых ветвях болтались повешенные. Их было много — человек двадцать. Висели там и тут, высоко и пониже. Старые и молодые (луна ярко освещала лица), мужчины и женщины, в отрепьях и богатых нарядах. Изломанные линии нагих черных ветвей, как бы составленных из гигантских иголок, придавали этой картине вид кошмарного сна. Ствол, у основания толстый, в три обхвата, на высоте роста человека начинал истончаться и, устремляясь ввысь, также ломано, часто изгибался, будто его терзали все хвори мира. Страшно…

Я не сдержал вздоха. Пробежал взглядом до самой верхушки, оглядел подножие. Ствол вырастал из середины площадки, рисуя идеальную окружность, и нигде вокруг корни не взломали камень, он был ровный, как лед на озере. Я шагнул к дереву, коснулся гладкой и блестящей, похожей на антрацит, коры. Теплая. Кора теплая! Я отдернул руку. Ого, значит, и скала теплая, и деревце это, веселенькое, праздничное. Такое впечатление, что в глубинах скального выроста пылает огонь. Гномы там, что ли, шуруют, в своих топках. Или эти… подземники, Прежние. Угу, только дыма не видно. За спиной раздались голоса (крэнк, сейчас меня пристроят к работе!), и я быстренько обошел дерево, глядя то на ветви, то себе под ноги. Мрачная потусторонняя красота дерева мертвых завораживала.

Туду-у-дду-даааммм, Туд-ду-ум боу-ум…

И было что-то еще, сперва не понятное осознанно. Обойдя дерево (с другой стороны у самого подножия зияла продольная, длиной в метр и шириной сантиметров десять дыра, откуда курился зловонный дымок), я вдруг понял, что именно меня тревожит. Дерево не отбрасывало лунной тени. То есть — ни чуточки. Екарный бабай!

Только повернись — и покажется, что мертвецы болтаются прямо в воздухе, их силуэты, четко обрисованные луной на камнях ограждения и на площадке, не имеют сцепки с ветвями — в воздухе застыли натянутые веревки, прикрученные… к пустоте. И все. И никакого дерева. Колдовское место. Место ужаса.

— Тьфу!

Над моей головой ржаво звякнула цепь. Плевок приземлился прямехонько мне под ноги, едва не измарав сапоги. Я отпрыгнул, нелепо взмахнув руками, и чуть не упал. Что за напасти?

— Тьфу! Гусиные потроха и телячья печень! Тьфу! Тьфу!

Я совершил новый прыжок, потом сообразил и немного отступил от квадратной клетки. Маленькой квадратной клетки, подвешенной над разломом на высоте трех метров.

Между прутьями показался приплюснутый шнопак, и злобный глаз, блеснув, скосился на меня. Клетка была настолько тесна, что ее пленник, поджав колени к подбородку, почти не мог шевелиться. Он мог поворачиваться только вместе с клеткой, вращая ее на цепи.

Ржавая цепь издала мерзкий стон.

— Шлендар маргот. Тьфу!

Но я ловко ушел с линии атаки.

— Да ты сдурел, приятель!

Узник раскашлялся, хрипло, захлебываясь.

— Ларта… А ну пшел отсюда, ишачий помет! Не хочу… не сметь!.. никто не должен видеть, как подыхает тан-джерет Кустола!

Тан-джерет — заместитель джерета. Вора воров. Второе лицо в гильдии. Джерет… Тан-джерет… Звания воровских гильдий этой части континента… Ага, эти вещи я знаю даже без напоминаний Джорека. Этот участок воспоминаний мне милостиво оставили — для каких-то неведомых целей. Джорек, как выяснилось, сам грабил и воровал, так может, поэтому? Чтобы Тиха сломался психологически и продолжил деятельность по основному профилю Лиса, так сказать? Да черта с два, сволочи! Я — честный человек! Я вам не дамся!

— Вот так-так! Джулиман Тизарр! Роковая встреча под полной луной! Хе-хе, радости-то!

Вышагивая с какой-то издевательской кошачьей степенностью, маленький вор прошел мимо меня к клетке и стал почти рядом с разломом, прикрывая нос рукавом. Слегка наклонив голову, он разглядывал пленника.

— Рикет? Ларта шлендар!

Туду-у-дду-даааммм, Туд-ду-ум боу-ум…

Коротышка рассмеялся.

— А ты высоко взлетел, мой друг! Вижу, тебя решили подкоптить у разлома? — Взгляд на меня. — Кеми Орнела, дай ей Спящий долгих лет жизни, не пытает, сразу вешает. Принцесса у нас ду-у-ушечка! — В голосе прорезалась звериная ненависть. — Но иногда… Ну, ты понимаешь, Джорек, иногда за особые заслуги дарует вот такую вот казнь. Но это надо постараться, для такой вот казни.

Брякнула цепь.

— Т-с-с, Джулиман. Виси тихо. Дыши воздухом. Слыхал, Джорек? Джулиман — тан-джерет Кустола, бо-о-ольшой человек, только сейчас в клетке его немного сплющило. Но правда — бо-о-ольшой человек там, внизу. А я что? Я мелочь пузатая. Ильфа тинно варрас? — Эти слова он обратил к пленнику. Рикет, как мне показалось, говорил с издевкой.

— Амеларт! — прокашляли из клетки. — Вакорна!

— Онто ферро.

— Ликаэне токо ратилло Браэн?

— Импта краоно лавор. Ампет тилло лавор. Трейх гилендар!

— Аману крау Кустол?

— Ликта.

— А ну-ка цыть у меня! — прикрикнула издалека Вако. — Закрыли хлеборезки. Если еще услышу эльфийский треп — оторву ботало и прибью к дереву. Осмен, следи: если еще будут болтать языком, бей мелкого куда душа пожелает. Только не калечь.

— Клянусь любимой мамочкой! — Рикет ухмыльнулся, шутливо взъерошил свои патлы и отошел, что-то показав на пальцах узнику. Мне почудилось — обидное. Джулиман начал перхать, будто горлом хлынула кровь. Клетка закачалась. Меня передернуло. На секунду померещилось, что там, в клетке, вишу я сам — в наказание за убийство государя Кредигера Мэйса. Страшная, твою же мать, негуманная казнь. Как доктор, пускай и звериный, могу сказать: человека обрекли дышать какими-то едкими испарениями, сжигая легкие, горло, захлебываясь собственным дыханием. Ме-едленная смерть. Садистская. Да лучше на гильотину! В каких же преступлениях этот Джулиман повинен? И — черт подери, если я помню, кто такие джереты, почему их воровской язык, который Вако насмешливо окрестила эльфийским, мне неведом? Знал ли я его раньше, я ведь якшался с ворам и убийцами? Знал — и забыл. Или не знал — и забыл? Или знал, но знание это заблокировали мои «благодетели»? Кто бы подсказал…