Виктор Бурцев - Пленных не брать! Страница 49

В самом деле, «суоми» немца лежал на дне окопа, пистолет оставался в кобуре.

– К тому же у вас Руна, – добавил немец.

– Которая, как вы уверяете, не работает.

– А если я вам соврал?

– Лучше недооценить что-то, нежели переоценить.

– Разумно. Да, она не работает. И для того, чтобы боевая Руна ожила у нового владельца, он должен убить друга, близкого человека, с которым сражался плечом к плечу. Так сказал Густав.

Воскобойников пристально посмотрел в глаза немца. Нет, он не врал.

– Вы хотите сказать, что школьный учитель Вальден кого-то убил?

– Вальден просто хранил Руну. Живой Ларец. А мы с вами искали Руну для того, чтобы использовать. Нет, я неправильно сказал – мы искали ее для того, чтобы Руну использовали наши хозяева. И знаете что, Станислав Федорович? – Немец произнес имя и отчество Воскобойникова старательно и правильно, почти так, как произнес бы русский.

– Что, Гиацинт?

– С некоторых пор я уверен, что вашим хозяевам Руна нужнее.

И немец опять не врал. Станислав Федорович понимал это подсознательно, но не мог верить. Заворочался и хрюкнул во сне Керьялайнен. Над головой, в вершинах сосен, монотонно и пронзительно кричала какая-то птица, словно ее пытали. В потухшем костре треснул уголек.

– Я поехал сюда, потому что выполнял приказ. Я хотел убедиться, что Руна есть. Хотел убедиться, что она – именно то, что мы о ней знаем. Я убедился.

– А если это – еще один малопонятный кусочек металла, украшение с неясными способностями?

– Но ради него вы убили Ярка, – коротко ответил Айнцигер.

– Я?!

А ведь так оно и было, осознал Воскобойников. Он убил Ярка, и он фактически убил Вальдена. Да, он спас Керьялайнена, но еще не факт, убил бы его немец или же нет... и теперь самому Станиславу Федоровичу рано или поздно придется решать, что же делать с финном.

– Это Руна, которая называется Руной Хеймдалля. Руна Футарк. Она сама доказала нам, что такое она есть, – продолжал Айнцигер. – И я понял, что я не готов.

– Не готовы что сделать?

– Не готов убить вас или этого забавного и хитрого финна, чтобы Руна заработала. Не готов напоить ее кровью, чтобы она стала моей. И точно так же я теперь не готов привезти ее в Германию, потому что я не считаю возможным нести в мир такую вещь. Лучше всего, наверное, нам было остановиться перед домом Ярка, но сложилось иначе. Вам Руна нужнее – так забирайте ее и уходите. Я не буду вам мешать, Станислав Федорович.

Керьялайнен проснулся и приподнялся на локте, тревожно глядя на офицеров.

Воскобойников медленно опустил автомат.

– Я полагаю, что если пойду на юго-запад, то выйду к какому-нибудь селению, – говорил Айнцигер. – Мне не нужно много припасов и не нужно оружие, потому что я не собираюсь вступать в конфликты с финскими частями. Надеюсь, всё закончится хорошо.

– Я вам верю, Гиацинт, но при этом не могу верить...

– Не виню вас. И тем не менее я ухожу – это будет лучшим доказательством.

Немец медленно и аккуратно, не сводя глаз с Воскобойникова, отстегнул кобуру и уронил на утоптанный снег. Потом, не глядя, нашарил свой вещмешок, вскинул на плечо и сказал:

– Прощайте, Станислав Федорович. Прощайте, Керьялайнен.

Пару раз поскользнувшись, Айнцигер выбрался из снежного окопчика и пошел прочь. Он удалялся, и комиссар посмотрел ему в спину с сожалением. Наверное, это был по-своему неплохой человек. Не хуже тех, с которыми Воскобоиникову приходилось сражаться плечом к плечу, укрываться одной шинелью, хлебать из одного котелка. Но отпускать этого неплохого человека Воскобойников не мог—даже после того, что они сделали друг для друга в этом жутком походе.

Это думал он, Станислав Федорович Воскобойников, полковой комиссар РККА, или это заставляла его думать Руна?!

«Что со мной творится?! – подумал Воскобойников. – Что со мной, мать твою, творится?!» Финн испуганно таращился, не пытаясь встать.

– Лежать! – приказал комиссар, поднял «суоми» и тщательно прицелился. Автомат сухо щелкнул – осечка.

– Господин офицер... – пробормотал Керьялайнен.

– Лежать, – повторил Воскобойников. Он отшвырнул «суоми» и вынул пистолет Ярка, старую, но ухоженную машинку смерти. Один раз она уже сделала свое дело. Сделает ли еще раз?

Комиссар торопился, словно понимал, что какая-то часть его вот-вот пересилит и тогда он уже не сумеет выстрелить. И он до хруста в металле вдавил палец сначала в крупный ребристый предохранитель, а потом – в спусковой крючок.

Пистолет не подвел.

Боек стукнул по капсюлю. Порох в гильзе воспламенился и вытолкнул пулю – довольно необычную пулю, алюминиевую, с деревянным сердечником, массой чуть более трех граммов, что при огромном калибре в 11,35 миллиметра создавало очень большую начальную скорость и огромное останавливающее действие.

Трехграммовая пуля попала в спину Айнцигера чуть ниже левой лопатки, так что немца развернуло, но он устоял. Воскобойников выстрелил еще раз – и снова попал, на этот раз в бок. Эсэсовец ухватился руками за небольшое деревце, которое согнулось, но не сломалось.

– Падай! Падай же! – прохрипел Станислав Федорович.

Но Айнцигер не падал. Он цеплялся за деревце, мотаясь вместе с ним туда-сюда, вещмешок свалился с плеча и повис на запястье. Воскобойников выстрелил в третий раз и снова попал – из неудобного, незнакомого пистолета, на приличном уже расстоянии, стреляя с одной руки, без упора... Но этот выстрел был уже последним – пуля вошла в правый глаз оберштурмфюрера.

– Господин офицер... – причитал Керьялайнен, ловя ноги Воскобойникова.

Комиссар пнул его не глядя – не потому, что хотел ударить, а чтобы финн не успел поцеловать сапог.

– Убирайся! – крикнул он. – Пошел вон отсюда! Убирайся!!!

– Господин офицер... – рыдал финн.

– Ты что, не слышишь?! Пошел к черту! Убирайся! Вот, вот, смотри! – Воскобойников отшвырнул в сторону пистолет, потом поднял за ремни оба автомата, свой и Айнцигера, тоже бросил в сторону. «Суоми» глубоко зарылись в снег. – Теперь понял?! Убирайся! Иди! Я не буду стрелять в тебя, чертов тупой финн!

Комиссар отвернулся. По торопливому скрипу снега он понял, что Керьялайнен карабкается прочь из окопа, затем, по треску сучьев, – что финн бежит. Воскобойников в самом деле не собирался стрелять в него, как не собирался смотреть, что случилось с Руной. Но то, что Руна стала легче, – почувствовал.

– Спасибо! – вопил удаляющийся Керьялайнен.– Спасибо!

Воскобойников не стал смотреть, куда побежал перепуганный финн. Не стал подходить к убитому Айнцигеру. Он просто тупо сидел на краю окопа, свесив ноги, и читал раз за разом незнакомые, складывавшиеся в скороговорку слова на тусклом пистолетном металле: «Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».

«Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».

«Dansk-Rekilriffel-Syndikat.

Kobenhavn.

Patent Schouboe».

27

О работе смешанной

советско-финляндской комиссии

по демаркации границы

15 апреля 1940 г.

Немедленно после подписания Мирного Договора с Финляндской республикой, в соответствии со 2-й статьей Мирного Договора, была образована Центральная Смешанная СССР и Финляндии пограничная Комиссия.

Советское правительство в указанную Смешанную пограничную Комиссию назначило делегацию в составе комдива Василевского A.M. (председателя советской делегации), комдива Иванова В.Д., полковника Ивойлова А.С. и представителя НКИД Маевского И.В.

Финляндское правительство назначило со своей стороны делегацию в следующем составе: профессор Боясдорф, быв. министр Хаксель, генерал Аппельгрен, полковник Аминоф.

Собравшаяся на днях в г. Выборге Центральная Смешанная СССР и Финляндии пограничная Комиссия в обстановке прочного взаимопонимания уточнила советско-финляндскую государственную границу, составила подробное описание этой границы и установила порядок демаркации ее.

«Правда», № 105 (8151) от 15 апреля 1940 г.

28

Болото выглядело совершенно безжизненным. На самом деле болотам это несвойственно: при всей своей способности навевать тоску и уныние болото – полноценный живой организм, в котором вечно что-то булькает, шевелится, живет или, на худой конец, гниет и умирает. Но даже гниение и умирание – какое-никакое действие, а это болото стояло, словно законсервированное. И было оно бесцветным: серая трава, серые стволики погибших деревьев, серые зеркальца воды...

Тяжело опустившись на еловый выворотень, торчавший из малоприметного холмика посреди воды, комиссар минут десять сидел, глядя себе под ноги. Потом громко сказал:

– Отставить.– Помолчал и повторил еще громче: – Отставить, твою мать! Идти. Вперед идти!

Но идти вперед он просто не мог. Он мог только сидеть, цепляясь руками за гнилое дерево, и раскачиваться из стороны в сторону.

Станислав Федорович не знал, сколько дней уже идет. Он лишь понимал, что наступила весна, снег сошел... Вначале он упорно ходил по кругу, то и дело возвращаясь к месту ночлега. После четвертого возвращения Воскобойников нарочно пошел в другую сторону, но вернулся всё к той же могиле лейтенанта Буренина и к трупу Айнцигера, до сих пор цеплявшемуся рукой за тонкий стволик. На шестой раз мертвого немца уже не было, остался лишь его вещмешок, который Воскобойников подобрал, потому что там были еда и самогон. Куда делся труп, он старался не думать... не давал ему думать об этом и сухой, холодный смех, звучавший ночами, когда комиссар трясся, свернувшись вокруг очередного хилого костерка. Но мертвый финн его не трогал, только смеялся, выматывая душу тонкими нитями.