Лин Картер - Человек без планеты Страница 5

И мальчики. Мужчины. Животные. Наркотики. Стимуляторы — к чему портить себе пищеварение или рисковать заполучить венерическое заболевание, когда можно надеть сетевой шлем и заставить центры удовольствий в мозге биться в экстазе, которого человеческая плоть вынести почти не в состоянии?

Рауль любил базар, его давку и суматоху, цвета и формы. Даже запахи. Особенно запахи. Он задержался возле устланного соломой стойла, чтобы понаблюдать за тем, как длинноногий Принц Кочевников торгуется с продавцом единорогов. Остановился, чтобы посмотреть на представление труппы фокусников и жонглеров, чья цыганская родословная уходила в прошлое на многие века дальше, чем Галактическая цивилизация.

Здесь был атаман разбойников с Арконны, с отливающей индиго остроконечной бородкой и драгоценными камнями, свисавшими с навощенных усов. Неподалеку расхаживал наемник из Созвездия Ориона, об этом безошибочно свидетельствовали его золотисто-зеленый плащ и пшеничные волосы. А чуть дальше одетый в малиновую рясу с капюшоном Астролог, с бритой головой и большим пальцем, удерживавшим какое-то определенное место в Эфемерисе в кожаном переплете, сверкал созвездием, вытатуированным голубыми чернилами на бритом лбу. Слева, предостерегающе подняв жезл из слоновой кости, отчего толпа перед ним расступалась точно по мановению волшебной палочки, шел герольд в полном облачении; он нес указ какого-то Принца Планеты на маленькой шелковой подушечке. За ним, крадучись, перебирал лапами коточеловек с Кермнуса, судя по рисунку, нанесенному на его гладко причесанный мех, — Святой Глава из высшей касты.

Уроженцы, изгои и отбросы общества сотни планет толпились вокруг Линтона, сверкая всеми цветами двадцати радуг. Солдаты. Воры. Шлюхи. Торговцы. Дворяне. Техники. Жрецы. Высокородные дамы. Нарумяненные мальчики. Наемники. Борцы. Шпионы. Колдуны. Убийцы. Фермеры. Офицеры Космофлота. Предсказатели будущего. Полицейские. Чиновники тех или иных управлений или подразделений. Туристы. Шляющиеся по трущобам хлыщи из высшего общества. Менестрели. Карманники. Дорогие куртизанки. Поэты.

Рауль Линтон любил все это.

Базар был настоящим. Честным. Разумеется, здесь воняло, но, по крайней мере, это — запах жизни. Он посмеялся над выходками клоунов, бросил несколько монеток попрошайкам, купил кружку кислого пива в палатке, цветок у босоногого чумазого мальчишки-цветочника, улыбнулся жонглерам, посмотрел выступление профессионального силача с планеты Стронтейм, смявшего золотой слиток в блестящую лепешку. Линтон наслаждался прогулкой, а тяжелые воспоминания о неприятном разговоре с Администратором выветрились у него из головы. Многие оборачивались, чтобы посмотреть ему вслед — высокому, загорелому до черноты человеку в видавших виды серых штанах от формы Космофлота, заправленных в высокие стоптанные и пыльные ботинки, и наброшенной на худые плечи плащ-палатке; человеку с орлиным взглядом и всклокоченной копной огненно-рыжих волос, пламенеющих в свете полуденного солнца. Некоторые из оборачивавшихся были профессионалками, измерявшими высокую мускулистую фигуру Линтона восхищенным взглядом, но тут же сникавшими при мысли о его тощем, судя по состоянию одежды, кошельке.

Но вслед ему смотрели не только они. Были и другие. Один — высокий тощий темнокожий мужчина с кислым лицом, в неброской зеленой одежде, черной кепке, надвинутой на самые глаза, и удивительно многочисленными «кольцами» на крепких длинных пальцах.

Полковник Найдел Пертинакс. Шпион.

Второй — высокий бородач с мрачным и неуступчивым выражением лица, закутанный в плотный Пограничный плащ из коричневой материи и с украшенной кисточкой феской рильканского военачальника на голове. На худом загорелом и обветренном лице светились внимательные умные глаза поразительного канареечно-желтого цвета.

Шарль ка-Набон Тахукам. Возможно, шпион. Или патриот?

Пертинакс не озаботился тем, чтобы не попадаться на глаза Линтону. Он хорошо знал, что Рауль никогда его не видел. Агенты подразделения Пи-5 никогда не вращались в одних кругах с аристократами из Старинных семей… и даже с офицерами Космофлота. Разве что очень изредка, в своем профессиональном качестве. Как, например, сейчас. Он как бы ненароком прошмыгнул мимо Линтона, слегка коснувшись одной тощей костлявой рукой подола его огромной развевающейся плащ-палатки. Из его ладони вылетела миниатюрная бусинка темно-серой керамики, тут же приклеившаяся к подкладке плаща. Шпион мрачно и самодовольно улыбнулся и зашагал дальше. Никто ничего не заметил.

Или все-таки заметил?

Из темно-пурпурной тени галереи неожиданной улыбкой сверкнула пара желтых глаз. Для Шарля, воина рильке, полковник Найджел Пертинакс был старым знакомым. Они уже сталкивались друг с другом, и неоднократно.

Прячась в бархатной тени галереи, Шарль следовал за Раулем в том же темпе. Умные и холодные канареечно-желтые глаза измеряли, взвешивали, оценивали — медленно, без спешки, без надежды и без ошибки.

Рауль резко остановился.

Так резко, что толстый и потный дииканец, трусивший позади, врезался в него и выругался коротко, но замысловато, взглянул вверх на долговязого гераклианца, осознал всю внушительность его роста и, покладисто обойдя вокруг него, удрал прочь.

Взгляд Рауля был прикован к Мечу.

Он лежал, один, на черной, как сам космос, подушке из настоящего собольего меха. Пять тонких, длинных, узких футов блестящей ион-стали, отражавшей солнечный свет точно зеркало. Длинный, тонкий, заостренный, как фехтовальная шпага… но с насечками посередине, невероятно крепкий и острый до такой степени, что мог бы соперничать и с саблей. Просто восхитительный. Княжеское, нет, королевское оружие. Эфес — спираль рога нарвала — должен был облегать руку плотно, словно шелковая перчатка. Крестовина тоже была сделана из ион-стали, с напыленным на нее покрытием из чистейшего золота. На ее выдающихся в стороны концах мерцали сверкающие капли изумрудного огня, а эфес украшал травянисто-зеленый хрустальный шар еще большего размера.

Это была любовь с первого взгляда. Кроме длинного меча с золотым эфесом, палатка была завалена мурсками, ятаганами, прямыми и кривыми мечами, зазубренными пилообразными мечами — клинками из дюжины туземных миров.

Но глаза Линтона видели только один.

Они измерили его вдоль и поперек. Его растили в лучших традициях Земельной Аристократии, с мечом в руке. Половина его детства была посвящена тому, что в тридцать пятом веке было эквивалентом salle d'armes.[2]

Его рука сама потянулась к мечу.

— Я хотел бы приобрести этот клинок.

Глава 3

— Казар, но этот меч не продается, — объявил владелец на мягком рильканском наречии, беспомощно разведя унизанными перстнями руками.

— Я хотел бы купить его. В мире нет того, что не имело бы цены, — отозвался Рауль на том же языке. Его владение разговорным рильканским заставило торговца мечами восхищенно приподнять брови.

— О, казар великолепно владеет нашей речью. Это делает честь моему народу. Но — как ни горько мне это говорить — этот меч только для показа. Он не имеет цены, но, с почтением, казар может попробовать его вес и баланс, если пожелает.

Рауль осторожно поднял меч. Эфес обнял его руку так плотно, как будто был сделан по меркам его ладони и пальцев.

Он затаил дыхание, чувствуя, как стучит в ушах кровь.

Отставной военный ошибся: клинок был слегка изогнутым, настолько слабо, что заметить это мог лишь наметанный глаз. Изящный, едва заметный, плавный изгиб, похожий на стебель лилии или длинную девичью шею. А острый как бритва край с небольшим закруглением с технической точки зрения превращал меч в саблю, предположил он. Но тем не менее клинок выглядел смертоносным. Он был остроконечным, как рапира, и изгиб выглядел не настолько заметным, чтобы помешать его хозяину использовать его для выпада или встречного удара в качестве шпаги.

Вес оказался в точности таким, как нужно.

Баланс казался сверхъестественно, магически, абсолютно совершенным, далеко превосходящим любую мечту воина о совершенстве.

Рауль полюбовался мечом с расстояния вытянутой руки, лаская край жадным любящим взглядом, чувствуя, как плечевые мышцы заныли от желания взмахнуть им, предвкушая, с какой легкостью взмоет вверх, точно невесомое перышко, тончайшее острие, готовое в мгновение ока нанести стремительный удар, как кобра.

Он чувствовал, как в его крови бурлит безрассудная любовь, опьяняющая, словно вино.

Плавающий, звенящий баланс был поэзией и музыкой, огнем и болью совершеннейшей красоты; болью, застрявшей где-то в горле мучительным комком и настолько пронзительной, что, казалось, из его глаз вот-вот хлынут слезы. И все же в мече оказалось достаточно веса и внутреннего импульса, чтобы отсечь руку, разрубив плоть и кости без малейших усилий.