Владимир Михайлов - Игра в звуки Страница 5

– Итак, будем думать систематически, – сказал Миля, подперев собственный подбородок кулаком.

Оба лингвиста сидели друг против друга за кухонным столом, на котором возвышались все три предмета неизвестного происхождения, и ещё три, не вызывавших никаких вопросов, а именно – бутылка и два стакана, вещи, как известно, стимулирующие творческое мышление.

– Для системы фактов не хватает, – пробормотал Зенон, подливая, на правах хозяина. – Не попробовать ли ещё раз-другой? Чтобы не возводить случайность в ранг закономерности.

– Опасно, – не раздумывая, возразил Какадык. – Количество возьмёт да и перейдёт в качество, а оно может оказаться таким, что от нас и мокрого места не останется. Я считаю, что на основании двух… даже трёх фактов можно уже анализировать и делать выводы, хотя бы предварительные. Давай начнём с инвентаризации: что именно мы можем утверждать без сомнений? Каковы бесспорные факты?

– Ну, пусть будет по-твоему. Во-первых, я нашёл эту…

– Назовём это ежом – для простоты.

– Я нашёл ежа.

– Притом не случайно.

– Разумеется, нет. Был свет и звук, и я совершенно намеренно пошёл посмотреть – что там такое произошло. И нашёл. В совершенно замороженном состоянии. Да я всё это уже рассказывал.

– От повторения истина не тускнеет. Итак, ты нашёл ежа. И он на тебя отреагировал.

– Прилип ко мне как банный лист.

– Возникает вопрос: прилип бы он к любому приблизившемуся – или сыграла роль именно твоя личность? Иными словами – была ли посылка адресной или нет.

– Для ответа хорошо бы знать отправителя. Но на еже нет обратного адреса.

– Тонкое замечание. Но, может быть, он сам и есть обратный адрес? То есть он сам себя отправил?

– Проблема. В таком случае он должен быть или живым существом, или сложным электронным прибором…

– Грань между одним и другим достаточно расплывчата. Во всяком случае, он должен быть очень хорошо информированным. Осмотр убеждает, что ёж относится, по нашей терминологии, к неразборным, так что заглянуть в него мы не можем. Разве что вскрыть. Но лично я на такое действие не решусь. Потому что на грубость он может отреагировать ещё более грубо.

– Да уж наверное. Вообще-то чем дальше, тем больше он меня тревожит. Зря я во всё это ввязался. Надо было его там и оставить. Пусть его обнаружил бы кто-нибудь другой.

– Зенон! Я тебя просто не узнаю! Произошло уникальное событие…

– Почему бы ему не произойти с кем-нибудь другим?

– Потому что их – или его – заинтересовал именно ты. Хотя и не знаю – какими твоими качествами. Вроде бы…

– Да с чего ты взял, что именно я?

– Вывод напрашивается. Если бы ему был нужен любой человек, он не стал бы возникать тут, а выбрал бы, скажем, городскую улицу, где народу на порядки больше.

– А мы что: уже окончательно решили, что имеем дело с существом, способным ставить задачи и выполнять их?

– Мы это принимаем как рабочую гипотезу. Куда это он?

– Кто? А, Кузя. Ты же знаешь: он большой аккуратист. Никогда не позволит себе напачкать в доме.

– Молодец. На чём мы остановились? Еж прилетел к тебе. Нашёл способ попасть вот сюда, в твой дом. И здесь совершил два необъяснимых действия. А именно – создал, не могу найти более точного слова – создал вот эти два странных предмета, у которых лишь то общее, что они ни на что не похожи, я имею в виду, ни на что, нам известное, и друг на друга тоже.

Оба собеседника уже не в первый раз внимательно оглядели то, о чём пошла речь. Странным образом возникшие предметы явно не относились к естественным, природным образованиям – во всяком случае, по существующим в нашем мире представлениям. Один напоминал… нет, строго говоря, он не напоминал ничего, хотя при желании его можно было бы отнести к произведениям абстрактного искусства: множество плоскостей, пластин разного цвета и площади, пересекающихся под разными углами и заключённых в прозрачную полусферу. Второй – в цилиндре, тоже прозрачном, – наводил на грустные мысли о вскрытии брюшной полости, поскольку видимое больше всего смахивали на кишечник, куда более сложный, чем хотя бы человеческий, но, разумеется, более миниатюрный. И в цилиндре, и в полушарии не было никаких отверстий, а также ни единой кнопки или чего-то другого, что указывало бы на возможность как-то воздействовать на эти конструкции.

– Это лишь предположение. Почему – «он создал»? А может быть, это всего лишь совпадение по времени и пространству, и оба этих гостя никак не связаны с первым?

– Такая вероятность куда меньше. Разумнее, логичнее рассматривать и то и другое как этапы одного процесса, а не как два независимых явления, странным образом совпавших. Тем более что…

Миля внезапно умолк.

– Ну, что ты остановился?

– Постой, постой. Мне пришло в голову… Очень может быть… Даже несомненно…

– Да рожай поскорее!

– Мне просто пришло в голову, что эти два предмета появились не просто так.

Каждый раз перед тем гас свет…

– Ну, это у нас не редкость.

– …А на миг раньше что происходило, ты помнишь?

– Да вроде бы ничего такого…

– С памятью у тебя плохо. Дефицит. «Ничего»! А на самом деле я уже начал игру – прямо с порога. Произнёс игровое слово! Какой же ты партнёр, если даже не заметил? Не включился?

Зенон медленно кивнул:

– И в самом деле. Нет, услышать-то я, понятно, услышал, но… Если бы тут же свет не погас, я ответил бы, как по игре полагается. У меня и словечко было заготовлено: «Сиулахтупсссинг» с присвистом на конце. Но этот, как ты назвал его, ёж уж слишком сильно меня озаботил.

– И вот тебе последовательность событий: слово – свет – предмет. На какие мысли она наводит?

– Постой, постой… Ты что думаешь: что тут зависимость?

– Почему бы и нет?

– Потому что это невероятно.

– А всё это, по-твоему, вероятно?

Уже через секунду Зенон нашёл ответ:

– Если бы между ними была какая-то связь, то… Я ведь только что произнёс слово! И что? Свет не гаснет, и ничего нового не возникает. Даже Кузя никак не реагирует – а ведь он таких звуков терпеть не может. Потому, наверное, и вышел. Где же зависимость? Нет её!

Эмигель, однако, сдаваться не собирался.

– Во-первых, не сказано, что тут годится любое слово. Нет таких языков, в которых всякое сочетание звуков имеет какой-то смысл. Это раз. И второе: может быть (он слегка приосанился), секрет не только в том, что произносится, но прежде всего в другом: ктопроизносит? А?

– Ах, по-твоему, тебе оказывается предпочтение?

– Меня с детства хвалили за чёткость артикуляции!

– Почему же в таком случае этого ежа прислали мне, а не тебе?

– Просто потому, что я тогда находился уже на пути сюда. И его подбросили мне, как говорится, на ход. Я ведь к тебе хожу по той самой просеке!

– Какадык! Да у тебя мания величия! Но я тебя быстро излечу.

– При чём тут мания? Простая неоспоримая логика.

– А вот сейчас увидим. Моё слово не сработало? Скажи теперь ты!

– Ну, пожалуйста!

– Нет, скажи!

– Да сколько угодно. Сейчас.

Эмигель Какадык закрыл глаза, несколько раз выполнил полное дыхание по йоге и лишь после этого произнёс громко, нараспев:

– Юглюмарчидарионус!

Прошла секунда, другая…

– Может, тебе помочь? Кузя, – обратился Зенон Птич к возвратившемуся в этот миг коту. – Давай, поможем гостю!

Кузя в ответ лишь выразительно мяукнул.

– Выключим свет, а? Может, тогда сработает это его «Юглюмарчида…»

Закончить Зенон не успел. Потому что свет погас, а когда через мгновение загорелся снова, на полу, рядом с хозяином дома, оказалось нечто, не более понятное, чем возникшие раньше.

– Ну, так что там насчёт предпочтений? – с ехидством в голосе поинтересовался Птич. – Артикуляция, говоришь?

Вместо ответа Миля выкрикнул:

– Игзедяшникомир!

И получилось. Хотя кот перед этим выразился неодобрительно. Тьма, свет – и вот вам ещё одно Нечто..

– Ах, так? Убрифьюфьюгирмот!

– А я – грюмподифарк!

Зенон налил себе стаканчик.

– Эуоайайайпусюах!

Эмигель свинтил крышку со второй, одновременно закачивая в грудь побольше воздуха:

– Ингрюсютальманухххушшач!..

– …

– Миля! Где ты? Ми-иля!

Это по интонации было криком, а по громкости – едва слышно. Потому, что голос даже не сел – он лёг и вставать, похоже, не собирался. Зенон тоже лежал, но ему-то подниматься пришлось. По делу. А ещё, наверное, и потому, что стало вдруг страшно.

Нет, он у себя дома был, не где-нибудь. Даже – в спальне. И даже на привычном диване. Но в остальном дом уже сам на себя не походил совершенно.

Опустив ноги на пол, Зенон сразу же на что-то наткнулся. Снова рывком задрал ноги повыше. Вроде бы без последствий. Он осторожно глянул – туда, вниз, на пол. Что-то там было, какая-то черепаха с рыбьим хвостом и четырьмя воронками на спине, как это они называются? Конусы, да. Это на неё он чуть не наступил. Хорошо, что спохватился, а то обязательно грохнулся бы на пол. Куда бы поставить ногу, чтобы не споткнуться о то, что рядом с черепахой: штука из вогнутых плоскостей, из которых во все стороны торчали узловатые – штыри, или трубки, или гвозди – в общем, какая-то бессмыслица. Зенон сидел, пытаясь мысленно проложить путь от дивана к двери, лавировать между всем безобразием, которое набилось в комнату, не оставив практически никакого свободного места. Пить надо меньше, подумал он, и гениальная простота и красота этой мысли вдруг поразила его, как никогда в жизни. Нет, не надо пить! Но опохмелиться надо было неизбежно. Однако подсознанием Зенон ощущал, что в доме больше ни глотка не найдёшь. Он помнил, что ещё раньше спрос превысил предложение. А организовать подвоз ночью сюда, на дачу, это даже не легенда, это просто корень квадратный из минус единицы. Но уж вода-то в кране быть должна? Её всё-таки не всю выпили? Не всю, утешал он себя, не всю. В кране она есть. А где кран? Да на кухне же. Ага, ладно. Ну, а кухня где?