Запертый - Руслан Алексеевич Михайлов Страница 5

— Ты часом не принял чего… бодрящего?

— Не — покачал я головой — Я чист. Давай, дружище, стриги смело.

— Прямо под машинку?

— Ага — кивнул я — Прямо под машинку. Только затылок…

— Вижу. Там буду осторожней. Спрошу последний раз, солдат — ты уверен?

— Да, Бишо. Я уверен…

— С тебя спросят. Я тебя прикрыть не смогу, сам понимаешь.

— Я не боюсь — устало улыбнулся я — Я правда не боюсь, Бишо. Может я свихнулся?

— А может ты стал мужчиной?

— Смешно…

— Все мы взрослеем по-разному — машинка в руке старика тихо зажужжала и вгрызлась в мои волосы на макушке — Кто-то раньше, кто-то позже. А кто-то никогда. Я смогу кое-что сделать для тебя — скажу им, что ты упал, ударился головой, был чуток не в себе, попрошу тебя не трог…

— Нет! — отрезал я и сам удивился насколько решительно это прозвучало — Я сам разберусь!

— Убьют… сколько у нас камер наблюдения на Шестом? Одна между третьим и четвертым торговыми кубиками. Еще одна у лифтового створа…

— И одна в СоцСикс — закончил я за него — Знаю.

— И они знают.

— Плевать. Я… я не знаю, как объяснить, Бишо… но я просто устал.

— Устал от чего?

— Я устал бояться. Устал быть чмошником. Устал получать от всех пинки и устал с боязливой улыбкой спрашивать — не ушиб ножку, пиная меня по лицу? Закончил? Или пнешь еще разок? Давай смелей — пинай. Я никому не скажу. Никому не пожалуюсь…

— Ты рос без отца — тихо обронил старик.

Глядя, как на мою прикрытую накидкой грудь падают грязные пряди волос, я грустно усмехнулся:

— Нет. Я рос с отцом. Он до сих пор живет по соседству.

— У него вроде как не сложилось с твоей матерью…

— Ага. И поэтому он постоянно выбивал из нее дурь. Прямо при мне. А затем переключался на меня. Прошли годы… и вот он счастливо живет с другой женщиной, а моя мама умерла.

— Ее забрал рак.

— Виноват отец — покачал я головой — Слишком много побоев. Слишком много стресса, ужаса и страха за меня… Ее организм просто сдался… Она устала и хотела умереть. Знаешь… в жизни моей мамы никогда не было счастья… каждый ее день был чернее черного… сплошной гребаный мрак пропитанный страхом…

— Амос…

— И всем было плевать… всем было насрать… они знали, что отец делает с ней. Делает со мной… и они молчали… просто отводили глаза…

— Амадей… не стоит винить…

— Ты прав. Не стоит винить отца. Это я виноват, что позволил так обходиться с мамой. Я виноват, что просто смотрел, как он колотит ее кулачищами, а она машет мне рукой, приказывая убегать… — медленно сжав кулаки, я кивнул — Да… это я виноват. Ты закончил, Бишо?

— Закончил. Распишись вот тут — мне под руку подсунули папку с зажатым в ней исцарапанным листом многоразовой пластиковой бумаги. Вынув из держателя писчую ручку с зеленоватыми органическими чернилами, я разборчиво и неторопливо написал имя и фамилию, а затем расписался.

Амадей Амос. Услуги парикмахерской получены. Претензий не имею.

— Выпьешь кофе? Имитация, конечно, но есть подсластитель.

— Выпью. Без сладости — односложно ответил я и указал на главное украшения заведения — Можно?

— Конечно! Я тебе и пару стеблей еще докину. Уверен насчет подсластителя? Лук горек…

— Горькое к горькому — усмехнулся я, медленно проводя ладонью по голому рассеченному затылку — У меня в голове голос, Бишо.

— Да? — удивленно глянул на меня наливающий кофе старик — Может просто звон? Ты не рассказал, как получил рану.

— Ропп толкнул меня, и я ударился о стену.

— Вот ублюдок! Дерьмоед!

— Голос в моей голове… раньше его никогда не было.

— Что за голос такой, Амос?

— Мой голос… похож на мой… но куда более злой. Голос спрашивает меня…

— Что-то пугаешь ты меня — вздохнул Бишо и, хромая, понес мне тарелку с пучком зелени и кружку черного кофе — Держи, покрепче сделал. Взбодриться тебе не помешает. Ты уже надумал что делать со ждущими тебя снаружи злобными принцессами?

— Этот голос в моей голове… вот сейчас опять… он снова спросил. Он спросил меня почему я не убил гребанного Роппа, что ударил меня головой о стену. Он спросил почему я не расколотил голову того сучьего ушлепка о пол коридора прямо там? Почему я не вырвал дубину у патрульной Ивенсон и не заколотил ее ей же в глотку по самую рукоять — чтобы впредь она не пыталась замять ненужные ей проблемы… Этот голос спрашивает меня, почему какие-то суки имеют право не разрешать мне стричься как я хочу и когда я хочу. Почему я должен их бояться? А может вспороть вон той наглой суке брюхо и посмотреть, как с ее лица пропадет улыбка?

— Холисурв… Амос! Эй!

— Голос спрашивает — прошептал я, медленно жуя зеленый лук. По моим губам стекал горький сок, пряность укропа покалывала язык и мне было хорошо. А обжигающий глоток кофе сделал все еще лучше. Подняв лицо, я встретился взглядом с ухмыляющейся бабой за стеклом и, скривив зеленые губы в усмешке, провел пальцем себе поперек горла. Девка за стеклом вздрогнула, смешалась, невольно отступила назад. Я же медленно кивнул, подтверждая. Закинув в рот остатки лука, прожевал, допил кофе и поднялся.

— Бывай, Бишо. Спасибо за стрижку, сурвер.

— Амос… слушай… давай я с ними поговорю? Я же вижу — ты не в себе. Расшиб голову, встряхнул чуток мозги. У тебя пелена перед глазами. Потемки в душе.

— Не-е-е — покачал я головой — Наоборот. Потемки и туман у меня были до того меня ударили затылком о стену. Бывай, Бишо…

— Выйдешь за порог — и я не смогу тебе помочь.

— Ага — буднично кивнул я и шагнул наружу.

— Ты! — ткнула в меня пальцем та, что была поплотней, помясистей, не обращая внимания на то, что подруга дергает ее за руку — Сюда живо! Тебя пора поучить жизни! Забыл кто ты есть, Анус?!

— Анус — повторил я с усмешкой, послушно шагая за пятящимися девками в темный отворот, где уже давно погасли умершие лампы. По словам мамы раньше там закуток-кондитерская, где она когда-то лакомилась профитролями. Знать бы еще что такое профитроли…

— Че ты там нам вякал, ушлепок?!

— Ты мне?

— Н-на!

Брошенный ей тяжелый резиновый шар ударил меня в щеку. Я успел чуть отвернуть рукой, заметив что-то вроде черной вспышки в воздухе и мяч ударил не