Война Кланов. Медведь 2 - Алексей Калинин Страница 5

– Так тебе же Людмила объясняла, что у неё есть знакомый мастер педик Юра, – за меня отвечает Геннадий.

– Не, тогда лучше с грязными ногтями, чем с грязной…

– Педикюр – это когда занимаются ногтями на ногах, – я спешу прервать философствования Владимира, всё же в машине находится женщина.

– Вон оно чё! – протягивает Владимир. – А мы-то сидим в своей тайге и ни сном, ни духом о таких мастерах.

Я хотел ещё добавить о депиляции и других ужасах современной косметики, когда в зеркале заднего вида отражается насмешливый взгляд Геннадия.

Ага, ребята развлекаются, ну и пусть их.

Устали за дорогу, вот и стараются повеселиться. Со скрипом опускается мутноватое стекло, и я выбрасываю щепку из машины.

– Эй, а куда вы нас завезли? – я только сейчас обращаю внимание на то, что мы съехали с трассы и пробираемся по проселочной дороге.

– Тут ближе на сорок километров, срежем и быстрее окажемся дома, – отвечает Геннадий.

Тетя Маша молчит, смотрит в окно на вспаханную землю, на далекую линию леса на горизонте. Кругом раскинулось светло-салатовое море всходов.

– Пшеницу посеяли, по осени приглашали на уборку, – поясняет Владимир.

– Дело хорошее, – соглашается тетя Маша, – хлеб, что руками своими сотворен, завсегда вкуснее покупного.

– Вы прямо один в один слова Ивана Сидоровича повторили, – цокает языком Геннадий.

– Умным людям и мысли похожие в головы приходят, а глупым всё бы только маникюром заниматься, – показывает язык охотница.

Парни дружно хохочут. Дорога змейкой уходит в светлый перелесок.

– Да хватит вам, я всё понял. Буду как настоящий мужчина: вонюч, волосат и могуч, – отвечаю я на выпад тети Маши.

– Ну, и хорошо. А то смотришь на нынешнюю молодежь и не поймешь, кто идет – или девка или парень. Раньше взглянешь и видишь рюмку, если на ножке, то парень, если перевернутая, то девчонка, а теперь что? Худосочные студентики, у которых спустя пять-шесть лет вырастает пузо, причем как у юношей, так и у девушек. Хотя и есть те, кто не запускает себя, и радует то, что таких становится всё больше, – ворчит охотница.

– Ну, мы-то не такие, – приосанивается Геннадий.

– Были бы в городе, стали бы такими же, а пока боретесь с невзгодами, да Сидорыч вас гоняет, то и нет на вас жира. Город расслабляет, вместо того, чтобы по лестнице подниматься да сердце укреплять – на лифтах катаются. С работы на работу на машинах, да на автобусах, а нет бы пешком прогуляться. Время экономят, чтобы хватило перед телевизором поваляться, – тетя смотрит на ребят, а те смущаются, словно в чем-то виноваты.

Машина переваливается с боку на бок, окна гладят ветви берез, шелестят лапы елей. Пение птиц понемногу смолкает, небо становится похоже на голландский сыр, солнышко собирается уходить на покой. Из-под колес выпрыгивают зайцы. Я вижу, как под кустом орешника мелькает рыжий хвост. Перед стеклом пролетают пугливые птахи. Нас полчаса преследует сорока, что перелетает с ветки на ветку и осматривает чудного зверя на колесах.

Сумерки ложатся на деревья медленно и аккуратно, словно Всевышний смотрит телевизор и делает яркость поменьше, а заодно снижает контрастность с красками. Фары освещают деревья и кусты, причудливые тени скачут по стволам – черные призраки устраивают веселый хоровод. Машина съезжает с накатанной дороги на еле видную стежку. Мы протискиваемся между колоннами сосен, ныряем в заросли терновника, рассекаем папоротниковое море.

– Вы точно уверены, что мы правильно движемся? – спрашиваю я, после того, как очередная еловая ветка попыталась влезть в окно, а когда у неё не получилось, то оставила на прощание шишку.

– Не бзди, Козлодоев, такси на Дубровку доедет до места, – голосом Папанова отвечает Геннадий.

Я ощущаю, как палец охотницы что-то украдкой пишет на моей руке. Буква, пауза, буква, пауза.

«П-Р-И-Г-О-Т-О-В-Ь-С-Я-Н-А-С-П-Р-Е-Д-А-Л-И»

Я кидаю взгляд на тетю Машу, та поднимает бровь. Машина урчит громче и мелькание ветвей убыстряется.

– Чего так разогнался? – спрашивает охотница. – Или не боишься врезаться?

– Там впереди подъем будет, нужно прибавить газу, чтобы потом не пришлось толкать руками, – отвечает Геннадий.

Я ловлю короткое переглядывание между водителем и пассажиром, и ощущаю, как на шее поднимаются легкие волоски. Атмосфера в салоне так наэлектризовалась, что можно заряжать батарейки, плечи ребят напрягаются и увеличиваются в объемах.

– А вот был такой анекдот, – оборачивается к нам Владимир, – поймал вождь русского, француза и американца…

– Прыгай!!! – вопит Геннадий и выбрасывается прочь из-за руля.

Владимир тоже выпрыгивает наружу и пропадает в папоротниковых дебрях. Я рву ручку на себя, но на наших дверях открывающие рукояти сломаны. Кусты расходятся в стороны. Впереди вылезает обрыв. Не широкий – метров двадцать, но у машины нет крыльев, чтобы перепорхнуть на другой берег.

 Я пытаюсь выбить дверь, когда ощущаю, как тянут за шиворот. Машина продолжает ехать навстречу своей смерти, а охотница выпорхнула в окно, уперлась ногами в дверь и вытягивает меня наружу.

Три метра до обрыва – я прижимаю руки к телу…

Два метра до обрыва – по голове бьет шальная ветка…

Метр до обрыва – половина туловища оказывается снаружи, когда нога цепляется за сиденье…

«Нива» ревет…

Передние колеса оказываются над обрывом…

Днище скрежещет о камни…

Машина переваливает через край обрыва…

– Брось! – кричу я.

– Хрен ты угадал! – сквозь зубы цедит охотница и рывком вытаскивает меня из машины, точно редиску вырывает из грядки.

Нога бьет в стойку двери, и железная махина ухает вниз. Мы оказываемся в свободном падении. Для крика распахивается рот, когда я вижу далеко внизу узкую полоску воды. Лететь до неё прилично, удар о воду с такого расстояния равносилен удару об асфальтовую дорогу.

За шиворот снова дергают и короткое падение останавливается. В бок бьет неровная стена обрыва, по нижнему ребру царапает острый край камня, который выступает над другими. Охотница держит меня за сдавливающий ворот, так кошки переносят за шкирку котят с одного места на другое. Я не могу оторвать глаз от падающей машины. «Нива» ударяет о противоположную сторону оврага, кувыркается… Вниз сыпятся вырванные комья земли.

– Схватись за что-нибудь! – слышится сверху сдавленный женский хрип.

Я судорожно шарю по стене, получается уцепиться левой рукой за выступ. Правая всё ещё оглаживает стену природного разлома. Из-под пальцев осыпается мелкий щебень. Нащупываю неровный край булыжника, который не полетел вниз, когда я пробую подтянуться. Ноги болтаются в воздухе. Далеко внизу раздается шумный плеск… «Нива» находит свое последнее пристанище.

– Держишься?

– Кое-как, – сиплю я в ответ.

 Грубая ткань ветровки впивается в горло, натягивает подмышками. На голову сыпется песок, труха, мелкие камешки.

– Тогда я отпускаю, – натяжение слабнет.

Я