Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб Страница 5

А потом откуда-то снизу протянулись колючие древесные ветви и вырвали их из объятий друг друга.

Когда Ки открыла глаза, стоял уже вечер. Она равнодушно посмотрела на свои ноги, застрявшие в изломанном кустарнике; голова и плечи Ки упирались в землю. При желании можно было проследить, как она катилась. Ее падение основательно помяло густой куст, впустив лучи заходящего солнца в самую его глубину. Ки лежала неподвижно, глядя на луну, уже начинавшую свое еженощное путешествие на другой край неба. Ромни верили, что луна видит все, что делается на свете, и все запоминает. Ки глуповато улыбнулась ночному светилу. Луне ни к чему больше за ней наблюдать. С ней покончено. Луна уже видела все, что Ки суждено было совершить в своей жизни. Все дела были сделаны, ничего не осталось. Ки закрыла глаза…

Когда она открыла их снова, луна уже стояла выше и любопытно заглядывала между обломанными ветвями. Тело Ки испытывало жажду. Сама Ки не имела никакого отношения к этим потребностям, но тело настырно требовало внимания. Ки долго прислушивалась к ощущениям в пересохшем горле и во рту. Потом попробовала пошевелиться.

Она высвободила ноги, и они оказались на земле. Ки совсем не чувствовала своей левой руки. Она поискала ее глазами и убедилась, что рука была все еще при ней. Дотянувшись правой рукой, она подняла ее и устроила у себя на груди. Потом медленно перекатилась на правый бок, ожидая, что вывихнутое плечо откликнется болью, но боли не было. Плечо попросту отнялось. Ки посмотрела перед собой и встретилась глазами с мертвой гарпией.

До нее можно было дотянуться рукой. Мертвая, она напоминала бумажного змея, смятого порывом ветра. Ки заглянула в глубину золотых глаз, которые смерть начала уже перекрашивать в гнилостно-коричневый цвет. Ки смотрела холодно. Она была рада, что они сражались, что ей все-таки довелось раскромсать эту плоть и пролить кровь. Знать бы еще, помнит ли гарпия в той преисподней, куда провалилась, какой смертью она умерла? Угрюмо улыбнувшись, Ки приподнялась на колени, потом заставила разбитое тело выпрямиться во весь рост. Она будет жить. По крайней мере пока. Она так решила.

Ки посмотрела на звезды, высыпавшие в ночном небе. С того момента, когда она начала подъем на скалу, прошло уже немалое время, и еще большее — с тех пор, как она оставила в укромном месте свой фургон и упряжку. Ки прикинула направление, провела рукой по лицу, отдирая спекшуюся кровь и прилипшие волосы, и, хромая, зашагала через лес.

Небо понемногу серело, а окружающие предметы приобретали цвет, когда слуха Ки коснулось приветливое пофыркивание упряжных коней, издалека учуявших хозяйку. Ки хотела окликнуть их, но пересохшее горло отказалось повиноваться. Она пошла туда, откуда слышалось фырканье.

Ее фургон стоял на небольшой полянке в лесу. Кони — она не стала стреноживать их перед уходом — подняли головы и с любопытством уставились на Ки. Один из них, по имени Сигурд, сразу почуял запах гарпии и, подозрительно фыркнув, на всякий случай отодвинулся подальше. Второй, кроткий Сигмунд, шарахнулся только тогда, когда она подошла совсем близко и на него повеяло запахом крови. Ки проковыляла мимо него к бочонку с водой, притороченному к боку фургона. Она открыла краник и предоставила воде литься, щедрыми горстями умывая руки, лицо, а потом и голову. Кое как отмывшись от грязи, она принялась жадно пить. Прохладная вода пробудила к жизни ее плечо: боль жгла, как раскаленное железо, загнанное глубоко в тело. С трудом разогнувшись, Ки завернула краник, потом безвольно осела наземь прямо посреди мокрого пятна, оставленного ее умыванием.

Плечо начало распухать, рукав кожаной куртки сделался тесен. Нужно найти помощь, пока она окончательно не ослабела. Ки с трудом вскарабкалась по высокому желтому колесу фургона на дощатое сиденье. За ним находилась кабинка, в которой она, возчица, жила и содержала свое хозяйство. Ки неуклюже забралась внутрь, постаравшись не задеть больным плечом за косяк узенькой дверцы. Спальная полка находилась высоко, и у Ки не было сил легко вспрыгнуть туда, как она это проделывала когда-то. Одеяла, сложенные на соломенном тюфячке, так и притягивали взгляд, но Ки не могла позволить себе передышки.

На стенах тесной кабинки было полно всевозможных полочек, шкафчиков, крючков и деревянных гвоздей. Ки вытянула один из ящиков и извлекла из него рваные остатки старенькой юбки. Действуя здоровой рукой и зубами, она оторвала кусок и соорудила из него повязку, подвесив больную руку на груди. Потом оторвала колбаску от длинной связки, свисавшей с крюка на низком потолке. Ки впилась зубами в жесткое, пряное мясо, и пустой желудок немедленно откликнулся голодным ворчанием: с тех пор, как она ела в последний раз, минул целый день и целая ночь. Лицо у Ки тоже болело, особенно больно было двигать челюстью. Ки вспомнила лапу гарпии, стиснувшую ее лицо. Она проглотила разжеванный кусок и откусила еще.

В крохотное окошко кабинки проникал серый утренний свет, но Ки в нем не нуждалась. Она и так наизусть знала здесь каждую мелочь. Запасная рубашка Свена по-прежнему висела на привычном гвозде. На полке валялась раскрашенная деревянная кукла-марионетка: неловкие пальчики маленького Ларса перепутали нити. На другой полке лежала игрушечная лошадка, лишь наполовину проклюнувшаяся из толстого чурбака. Рядом лежали резцы и стамески Свена. Никогда ему уже не доделать игрушку сынишке. Ки вспомнила, как он сидел у огня, как осторожно двигались его огромные руки, бережно выпуская лошадку из толщи чурбака. А рядом с ним, прильнув кудрявой беленькой головкой к отцовскому боку, сидела малышка Рисса. Вечно она совала носик чуть не под лезвие его ножа, двигавшегося так медленно, так осторожно…

Ки выбралась из кабинки и, скрипя зубами, спустилась на землю. Подняла здоровой рукой тяжелые, толстые ремни сбруи и негромко звякнула ими. Громадные серые кони послушно подошли к ней. Их немало озадачил ее хриплый, каркающий голос, но Ки, то подталкивая, то умоляя, заставила их встать как положено. Она надевала упряжь и застегивала многочисленные пряжки, действуя по-прежнему одной рукой и зубами.

Наконец она забралась на сиденье и собрала вожжи. Ударом пятки сняла фургон с тормоза… Никто не подбежал и не забрался по колесу, торопясь занять место рядом с нею. Там, где к ней прижималось бы теплое детское тельце, теперь дышал холодом стылый утренний воздух. Напоследок Ки