Андрей Левицкий - Сага Смерти: Мгла Страница 5

Я именно такая, сказала она себе. Жалости я теперь не знаю, во всяком случае — к тварям. А больше на свете никого и нет. Твари, вы будете умирать, а я не заплачу. Не огорчусь, наоборот, стану радоваться. Смеяться над вашими трупами, запрокинув голову, скалиться в унылое небо Зоны, пинать ваши безжизненные тела, а потом поворачиваться к вам спиной и уходить, забросив автомат за плечо, чтобы убить еще какую-нибудь тварь… двуногую или нет — не важно.

Вот так, сказала она себе. Это правильно. Смелая девочка, беспощадная.

С этими мыслями Катя взяла с соседнего сиденья кожаную сумку, заглянула под сиденье — АКМ и контейнер с клубнем лежали на месте, замотанные в старые тряпки, — и выбралась из машины.

По бульвару перед гостиницей прохаживалась бабуля с коляской, рядом трое пацанов гоняли мяч, пытаясь заколотить его в ворота, образованные краем скамейки и кустом. На скамейке сидел пьяница и что-то бубнил, ругался на них, пытаясь прогнать, а они не обращали на него внимания.

Тряхнув головой, как всегда, когда настраивала себя на деловой лад, Катя пересекла бульвар. Дверь гостиницы проскрипела что-то презрительное, и она вошла в пыльный просторный холл. Впереди — лестница, покрытая старой, как сама Зона, потертой ковровой дорожкой; слева стойка регистрации, справа раскрытые двери бара. Оттуда доносился гул голосов.

Все правильно, так он и говорил. Ей направо.

Дюжий портье за стойкой поднял голову. Ежик волос, квадратная башка, квадратный подбородок, квадратные глаза — и кулачищи наверняка такие же. Явно отставной вояка, старший сержант или капитан. Из тех, кто служил на Периметре, на какой-нибудь базе Объединенного Командования, хотя, может, он бывший военный сталкер — туда любят всяких мордоворотов брать, чтобы они кровососов башмаками давили и псевдоплотям клешни отламывали, как спички. После отставки многие из них (те, конечно, кто остался жив) оседают в этих местах. Либо в Зоне, либо неподалеку, занимают всякие должности в охране и смежных структурах, там, где требуется особая подготовка, физическая сила и умение обращаться с оружием.

Хотя зачем портье захудалой гостиницы уметь обращаться с оружием, а?

— Ты куда, девочка?… — начал он.

Псевдоплоть тебе девочка, хотела сказать Катя, но вместо этого ткнула пальцем в сторону бара и уверенно зашагала туда, стуча подкованными каблуками туфель.

— Э! — Портье выдвинулся из-за стойки, придерживая полу расстегнутого пиджака, чтоб не оттопыривалась слишком уж явно.

Но она уже нырнула в бар. Полутемно, приглушенная музыка, из семи столиков заняты три. Бармен за стойкой — волосатый байкер в джинсах и черной футболке, с белым черепом на бандане. Карла она увидела не сразу, он сидел в глубине помещения и казался совсем маленьким по контрасту с огромным пивным бокалом, водруженным в центре стола.

А вот коротышка ее тут же заметил и энергично закивал. Не оглядываясь. Катя пошла к нему, но на середине зала все же не выдержала, посмотрела назад. Портье сунулся следом, что-то проворчал и ушел обратно после того, как Карл махнул ему — мол, все нормально, это клиент ко мне подвалил.

Вот так, подумала она. Веди себя независимо, и люди от тебя отстанут.

Впрочем, теперь Кате не нужно было подбадривать себя, настраивать на воинственный лад. Неуверенность, охватившая ее в машине, прошла. С каждым шагом она чувствовала себя все более твердой, целеустремленной, и знакомая дрожь, а вернее — злая острая вибрация, впервые поселившаяся в теле после тех событий, — вновь наполняла ее.

Карл — маленький, с лысоватой головенкой, крючковатым носом и нервными морщинистыми ручками. Они вечно перепархивают с места на место, то касаются чего-то, то совершает быстрые волнообразные движения. Почему-то его пальцы всегда напоминали Кате ножки насекомого, и это было неприятно. Одет Карл в серый костюм и белую рубашку, пиджак висит на спинке стула. Без галстука, расстёгнутый ворот обнажает дряблую шею в темных пятнышках.

— Привет, привет! — мелодичным голоском пропел он. — Присаживайся, малышка, не соблаговолишь выпить?

— Нет, — отрезала Катя, села на край стула и поставила сумку на стол перед собой (взгляд Карла небрежно скользнул по ней). — Давай закончим все это побыстрее.

Коротышка всегда вызывал у нее смешанные чувства: сострадание, жалость, неприязнь. Он был болен; что-то связанное с облучением аномальной энергией, какая-то специфическая зоновская болезнь, она появлялась мало у кого, но если уж появилась — вылечить невозможно, недуг медленно сводил человека в могилу. Проблемы с эндокринными железами, нарушение работы внутренней секреции, отчего коротышка выглядел лет на десять старше своего истинного возраста. Жалко его, да. И все равно — какой-то он мерзкий.

Приподняв седые бровки, Карл кивнул.

— Быстрее так быстрее.

Раньше он вел дела с Опанасом и Глебом, часто приез-жал к ним в поселок. Карл приторговывал оружием, иногда у него можно было достать полезные новинки, и кое-чем еще занимался. Это «кое-что» и требовалось сейчас Кате.

— У тебя всё готово? — спросила она.

— Ты, конечно, хотела спросить, все ли готовы, солнышко?

Она отбросила со лба прядь рыжих волос,

— Именно это я и хотела спросить, Карл.

— Готовы, — подтвердил он.

— Сколько их?

— Ты удивишься, но девять, моя дорогая. Уж я постарался…

Она оглянулась — никто на них не смотрел, — протянула через стол руку, ухватила Карла за шиворот и приподняла.

— Не «дорогая», малыш, — промурлыкала Катя, ощущая, как злая вибрация усиливается, пронзает тело и уже готова выплеснуться в виде какого-нибудь отчаянного, опасного для окружающих поступка. — Меня зовут Катя. Екатерина Викторовна Орлова, ты помнишь, да?

Глазки Карла вспыхнули — и погасли. Мелькнувшая в них злоба сменилась равнодушием, но Екатерине Викторовне Орловой на мгновение показалось, что, кроме злости, там блеснуло что-то еще… страсть, вожделение?

Он что, хочет меня? — поразилась она. Этот сморчок, этот сморщенный лилипут, кочерыжка, старый стручок — хочет со мной…

Катя чуть было не рассмеялась, едва сумела сдержаться.

Слабые пальчики ухватили ее запястье, другая рука поднялась, и девушка не успела отклониться — Карл похлопал ее по плечу.

— И с чего мы так волнуемся? — пропел он своим детским голоском, который так не вязался с внешностью старого лепрекона.

— Я не волнуюсь. — Она выпрямилась на стуле. — Я…

— Расскажешь об этом снорку, — отмахнулся он. — Как будто старый Карл не видит. Не дорогая… Ладно, пусть ты не будешь моей дорогой.