Кирилл Клеванский - Колдун. Земля которой нет Страница 5

Свет, резкий, слишком яркий после недавней мглы, вновь заставил зажмуриться. А по ушам уже били вопли зрителей. Я тонул в них, буквально падал в бездну гомона, погружаясь так быстро, что не было шанса на спасение. Открыв глаза, я мгновением позже приоткрыл и рот.

Мы стояли на песчаном плацу, таком огромном, что захватывало дух. Здесь было примерно двести метров диаметра, а по краям высились десятиметровые стены, увенчанные скамьями с людьми. Помимо озера из песка, тут было море из людей. Тысячи, нет, десятки тысяч. Зрители бесновались, заходясь в неудержимом гоготе, но отсюда они казались колышущимися колосьями пшеницы на ветру. Вот подул ветер – и пошла волна, сгибающая их, потом еще порыв, вызывающий протяжный гул.

Среди гладиаторов изумлен был лишь я один, остальные выстроились в пять шеренг по десять человек и повернулись на север. Я все еще крутил головой, изучая навесы над первыми рядами, словно крыльями окинувшие арену; осматривая неровности песка, под которым лежали некие платформы; примечая в стенах прикрытые бойницы. А потом все вдруг смолкло. Только свист ветра и стук полусотни бьющихся сердец разбавляли эту тишину.

Там, в северном секторе, на самой его вершине, расположилась поистине царская ложа. Даже отсюда она сверкала золотом парчи и манящим теплом бархата. Вскоре в этой ложе появился человек, которого я не мог не узнать. Тот самый старик, чье лицо я увидел первым после пробуждения. Эти глаза, эти скулы, этот строгий вид невозможно забыть.

Старик встал у края ложи и развел руки в стороны, будто желая обнять всех и каждого. Гладиаторы дружно поклонились. Я остался стоять прямо. Не в моих правилах гнуть спину перед боем.

– Жители Териала! – воскликнул старец, и его голос громом прокатился среди камня трибун и песка арены. – Я приветствую вас в священной крепости Термуна, где никогда не угасает пламя войны!

Народ выпрямился и стал бешено хлопать в ладоши, сдабривая аплодисменты криками и улюлюканьем.

– Двадцать лет! Столько времени прошло с тех пор, как мы видели полсотни халаситов, отважившихся просить чести стать воинами Термуна! Двадцать лет этот песок был сух и светел, ни капли крови не касалось его! Но в следующие четыре сезона не будет такой декады, когда его не окрасит пламя сражения! Сегодня я объявляю состязание открытым, и пусть будет найден достойный! Во славу Термуна!

– Во славу Термуна! – пролетело над людским морем.

– Во славу Термуна! – грохнули полсотни воинов, готовых проливать свою и чужую кровь.

«Бонг!» – раздался первый удар огромного гонга, установленного на южной стене.

Бойцы стояли, не двигаясь, лишь разминая плечи, покачивая шеями и хрустя пальцами. Я выдвинул сабли, задерживая на миг дыхание. Это подскажет организму, что он в экстремальной ситуации и действовать нужно незамедлительно. Я не знал местных правил и боялся даже шаг сделать: вдруг ошибусь и мне тут же всадят стрелу под лопатку.

«Бонг!» – второй удар.

Атлеты стали обнажать оружие, но пока стояли ровно, обратившись лицом к ложе, где рядом со стариком уже сидели еще несколько людей разного возраста и пола. На миг мне показалось, что я увидел там леди божественной красоты, но это было лишь видение, вызванное жаром песка и стуком крови в висках.

Я поднял голову и заметил в вышине сокола. Он парил над ареной, будто выискивая добычу. Да, не повезло тебе, дружище, что ты не падальщик. Свободный небесный хищник раскрыл клюв, но его протяжный писк заглушил третий удар гонга:

«Бонг!»

Вместе с этим отзвуком взорвалась трибуна, а вместе с ней – и песок арены. Я успел лишь моргнуть, а стоявший передо мной мужик всего одним взмахом ятагана снес голову находившемуся рядом соседу.

Моментально придя в себя, я отпрыгнул почти на метр, потом отбежал, ушел в перекат и замер. Согнулся, чуть выставив вперед правую ногу и отведя левую, сложил руки на рукоятях и максимально напряг плечи и поясницу. Но воины, казалось, не замечали меня. Они под вопли толпы ринулись друга на друга. Образовалась куча-мала. Так, возможно, выглядит сражение двух отрядов на поле брани.

Гомон зрителей не мог заглушить редкие крики людей, проигравших в этой королевской битве, где каждый сам за себя. Вот один пал, подломленный ужасающим ударом молота, смявшим кости. Ребра покойника вылезли наружу, орошая все вокруг алым градом. Другой проткнул соседа пикой, нанизывая его, словно речную рыбешку, разворачивая пузо и вытряхивая требуху. Но следом меж глаз нападавшего вонзилось окрашенное красным лезвие бастарда. Еще один лишился руки и попытался вгрызться в глотку противника, но мгновением позже упал без лица, а из рассеченного черепа на песок вытекла мутная серая жидкость.

Грохот толпы, ярость гладиаторов и писк сокола – все это сливалось в одно, захлестывая меня с головой. Когда-нибудь, если доведется сидеть у очага и вспоминать этот день, я решу, что поступил неправильно. Что мне стоило отбежать и затаиться, дождаться, пока врагов станет меньше, перевести дух и составить свой план? Я решу, что ошибся, когда, обнажив сабли, ринулся в бой, оглашая арену боевым кличем наемников из «Пробитого золотого». Но это будет позже, а сейчас я бросился в атаку, и сабли сверкали, подобно крыльям птицы.

Припав на колено, я пропустил над головой смертельный свист, сопровождавший лезвие боевого топора. С жаром и потаенным наслаждением всадил свои Лунные Перья в колени врага. Тот взвыл, будто голодный пес, и рухнул набок. Но еще его тело не коснулось песка, как в воздух взлетела отсеченная голова. Наука Добряка по-прежнему была со мной, и бил я лишь в три точки – в шею, колени и руки. Только удары в эти три места могли подарить не затяжную схватку, а скоротечный бой, где жизнь качается, будучи подвешенной за прохудившуюся нитку.

Резко вскинувшись, я расправленной дугой отодвинулся в сторону, пропуская за собой выпад острого жала, наконечником копья пронзившего пустоту. Глубоко вздохнув, развернулся на пятках, подныривая под древко, а потом вновь вытянул руки, изображая колосса. Рухнул очередной парень, но сперва от его плеч отвалились руки, а копье безвольно покатилось по песку, который из золотисто-белого стал мутно-алым, вязким и пахучим.

А вокруг народ падал, будто выключаемый кем-то. Один за одним. Кто без рук, кто с пробитой грудиной, иные – со скошенной головой, а кто и со вторым ртом на брюхе, откуда красным языком свисают кишки.

Чувство опасности ледяным обручем сдавило голову, и я инстинктивно присел. В тот же миг надо мной прогремел сплющенный воздух, а с ним явился черный блеск боевого молота. Я перекатился и распрямился, заводя младшую саблю за спину. В этот раз бой будет сложнее, вот что подсказывает мне чутье.

Против меня вышел могучий воин, держа в своих мощных руках тяжелый боевой молот, с которого падали капли крови. Они красными жемчужинами катились по граням, теряясь в песке. Я выдохнул и сжал зубы. Волевым усилием, даже не сомневаясь, ускорил сердце, а со вторым вздохом в суставных сумках появились пузырьки кислорода. С болью пришло и ощущение свободы, так было всегда, стоило мне применить технику ускорения.

Следующее движение показалось мне более медленным, но все равно молот сверкал с невозможной прытью. Я отошел в сторону, пропуская сокрушительный удар за правую руку. Однако мне не хватило мгновения: противник дернул запястьями, и его оружие едва не смяло мой бок.

Ласточкой я взмыл в воздух и ястребом рухнул ногами прямо на навершие молота. Воин не выпустил оружие из рук, и это его погубило. Оружие вошло в песок, а я, вытянувшись стрелой, вонзил перекрещенные сабли в глотку врага. Глаза его тут же закатились, щеки надулись, изо рта вырвалась пузырчатая алая пена. Одно движение, и голова молотобойца слетела с шеи. Но не было времени даже дух перевести.

Секундой позже я вновь взмыл в воздух, оставляя ни с чем обладателя боевых рукавиц, украшенных пятнадцатисантиметровыми иглами. Приземлившись, тут же принял на блок мощный удар странного оружия, больше подходящего для убийства, чем для сражения.

Отойдя в сторону, лентой завил младшую саблю, и та змеей впилась в локоть обладателя инструмента земных ассасинов. Но на этом я не закончил. Легкое, почти танцующее движение запястьями – и, оказавшись спиной к спине с врагом, я вонзил старшую саблю ему в шею. Уши прорезал предсмертный хрип, а меньше чем через удар сердца я, отсекая противнику руку, закончил технику, слаженным ударом двух сабель лишив и это тело головы. «Змеиный шаг», мой излюбленный стиль, не подвел меня и в этот раз.

И вновь я в бою и вновь отражаю удары. То выпад шестопера, оставивший разрезы на кожухе, то укол бастардом, взвившимся у ноги, то страшный и хищный оскал топора, чуть не убавивший мне роста у шеи. И вот во второй раз я оказываюсь один на один.

Но теперь все проще, как мне показалось в тот миг. Всего лишь обычный бастард, направленный прямо в брюхо, всего лишь знакомые стиль и стойка. Первый укол я лениво обошел полууклоном. Второй, режущий удар, пустил по кромке сабли, старательно выцеливая вражескую глотку. Но потом я буквально на одном чутье резко разорвал дистанцию.