Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев Страница 5

Дурак…

Просто в тот момент мне казалось все это шелухой, чужими трудностями. Как бы вы, мистер Эбенштейн, ни вовлекали Питера Пэна в ваши странные игры, думал я, Питер Пэн будет решать только свои дела.

Покидая филиал Института, я вернул себе мобильник, который при входе всегда отбирают. Отдалившись на добрых три квартала, позвонил Сэндвичу.

– На сегодня отменяем, – сказал я в трубку.

– Это почему? – насторожился Сэндвич.

«Почему». Авторитетный вроде джанк, а задает детские вопросы.

– Сегодня не смог, меня в прошлый раз спалили. Попал с ножницами в кадр. Завтра я что-нибудь придумаю.

– Ну, смотри, если кинешь…

– Если кину, утрешься.

Русские таких джанков называют просто гопниками. Любят англосаксы всякому дерьму красивое название подобрать. Я отключил этого дурака и сплюнул на асфальт.

Глава 2

Дома-то у нас только по-русски говорят. Мама считает, это важно, чтоб от корней не отрываться. Так что с детства у меня заворот извилин, потому что мир вокруг говорит совсем на другом языке. Учитель английского, помню, пристал однажды: каково это – думать на двух языках? Ответил, что есть у меня под черепушкой специальный переключатель.

На самом деле работа такого переключателя от моей воли мало зависит. Думаю я на том языке, на каком в данный момент говорю, вот и весь секрет. А когда молчу, то хрен его знает, на каком языке мыслю. Ловлю себя на том, что в русской фразе некоторые слова вдруг – английские. Или наоборот.

К чему я веду? К тому, что, когда эта дама обратилась ко мне по-русски, я почему-то ответил ей по-английски. Ни секунды не колебался, ничего не переключал в голове. Само собой получилось.

– Какой милый мальчик, – объявляет она без улыбки и палец мне в грудь упирает. – Мистер Панов-младший, я полагаю? Отец дома?

То ли акцент меня смутил, то ли этот палец, украшенный накладным ногтем. А может, ее «Ягуар» – с водителем, похожим на боксера (в обоих смыслах).

– Да, мэм. На оба вопроса, – откликаюсь я, используя язык господ.

– Показывай, куда, – распоряжается гостья и следует внутрь дома, заставив меня отступить.

Ростом она пониже, но смотрит как будто сверху. Возраста непонятного, загорелая, с ровной кожей лица. Хвост из волос небрежно заколот. Одета в легкий светлый пиджачок цвета кофе с молоком, под которым демократичная майка «Лакоста» с крокодильчиком вместо кармашка. Брюки-бермуды. Пиджак помялся в машине, а это значит – из натуральной ткани. Синтетика ведь не мнется. Помятый костюмчик идеального покроя – это верный признак дороговизны и хорошего портного.

Имея папу-сыщика, научишься понимать такие вещи. Хотя для понимания хватило бы ее сумочки и туфель из змеиной кожи под цвет майки.

На лоб сдвинуты зеркальные очки…

Странно и тревожно мне стало. Не из-за манер, плевал я на их манеры, из-за чего-то другого. Папа вышел из кабинета, бодро воскликнув:

– Кого там принесло?

Вот тогда я и увидел. В ту секунду, когда гостья потянулась рукой к своей голове, то ли поправить прическу хотела, то ли еще что.

Очки ее зеркальные были не только очками! На самом деле это был девайс, нашпигованный электроникой, как гнилье опарышами. Один сплошной чип со сверхбольшой степенью интеграции. По первому впечатлению – компьютер, дополненный видео– и аудиорегистраторами, а также какими-то микродатчиками, назначение которых с ходу не распознаешь. Короче, грязная шпионская штуковина, откровенная дрянь.

– Мне вас рекомендовала миссис де Лосано, – говорит эта дама. – Вы ей когда-то очень помогли.

Ни «доброго вечера», ни «приветика». Руку папе не подала ни для пожатия, ни для поцелуя и глядит на него, как и на меня, сверху вниз.

– Де Лосано… – отозвался папа, отчего-то дернув лицом. – Помню. Почему бы вам не прийти завтра в офис?

– Во-первых, мистер Панов, дело срочное, а во-вторых, вы должны меня понять правильно, ваш офис слишком на виду.

– Питер, иди к себе… Вы, собственно, кто?

– Моя фамилия Рихтер.

– А ваш муж, простите за любопытство…

– Да, вы правильно поняли, – оборвала она его. – Я супруга мистера Рихтера.

– Питер, пошел вон, – подтолкнул меня папа.

Они дружно посмотрели, как я поднимаюсь на второй этаж. «Прошу в кабинет, мэм», – услышал я, прежде чем вбежать в свое логово.

Скорей! Нельзя упускать ни слова.

Комната в мезонине – моя хай-тек берлога, мой центр управления полетами. Подключаюсь к камерам, которыми отец оборудовал свой кабинет. Звук дает микрофон, вмонтированный там у него в столешницу. Частному сыскарю без такой страховки невозможно, любой самый пустячный разговор с клиентом должен быть записан и сохранен в архиве. Правда, не уверен, что папа благожелательно воспринял бы тот факт, что его чадо незримо присутствует при всех этих разговорах. И вообще не знаю, как бы родители отреагировали на то, что весь наш дом – под моим надзором.

Сбор информации, ничего личного. Тем более когда такие змеи к нам в дом вползают.

Прежде чем сесть, леди бросила на стол свою сумочку. Усевшись, выложила портсигар – типа атрибута власти. Достала сигарету… Обычно женщина, которая пришла просить, кладет сумочку на колени, но эта привыкла быть главной, а значит, должна занять как можно больше пространства. До чего же они примитивны, породистые хищники. Потом леди закурила, не спрашивая разрешения. Она пришла, конечно, не курить, но времени тратит ровно столько, сколько считает нужным.

– Для начала, правильно ли я понял из ваших слов, что ваш супруг господин Рихтер это тот самый господин Рихтер? – спросил отец и подвинул ей пепельницу. Потом вытащил из стола диктофон.

– Да, я жена Носорога, – равнодушно ответила она. – Того самого. Послушайте, Макс… Будьте любезны, уберите эту штуку. – Она показала на диктофон. – Никаких записей.

– Нет проблем.

– И закройте ноутбук.

– О как! У меня в кармане мобильник, вам его показать?

– Да, если не трудно… Благодарю. Выключите его. – Она дождалась, пока отец выполнит требование, пустила сигаретный дым к потолку и твердо закончила: – А теперь отключите всю регистрирующую аппаратуру в этом помещении. – Небрежно обвела рукой пространство.

После чего опустила свои странные очки на глаза, хотя свет в кабинете, мягко говоря, не назовешь ярким.

– У вас паранойя, мэм, – ровным голосом сказал отец.

– Вы хотите меня уверить, что вон там и там – не видеокамеры, а муляжи? – Гостья дважды показала пальцем. Мне у экрана показалось – на меня. – А вот тут у нас под носом разве не микрофон?

– Даже комментировать не буду.

Она со вздохом воткнула сигарету в пепельницу и достала из сумочки коробку размером с сигаретную пачку.

– Это генератор электромагнитного импульса. Большой мощности. Если его активизировать, вся электроника в этой части дома выйдет из строя.

«Не верь ей!» – хочу крикнуть я. Она блефует, она ни за что не включит свою бомбу, иначе ее «очки» тоже выйдут из строя!.. Отец встает:

– Мадам Рихтер, будет лучше, если вы уйдете. Я в восторге от визита такой важной особы, но угрожать мне не позволено даже супруге уважаемого Носорога.

«Мадам…» Надеюсь, такое обращение оскорбило леди.

– Сядьте, Макс, – брезгливо сказала она. Опять по-русски, чтоб весомей было. – Разве это угрозы? Угрозы – это если бы к вам явился, ну, к примеру… Живчик. Помните Живчика, надеюсь? Явился бы и начал искать здесь некоего Пинк Флойда. Потому что вдруг выяснилось бы, что некий Антисемит, их общий и хороший друг, сдал всех с потрохами. А лучше если бы Живчик с порога спросил: где мочалка, Макс? Где мыло? А потом направился в полицию. Или, еще верней, в комендатуру.

Отец сел и ответил тусклым голосом:

– Если вам нужна хорошая работа, зачем этот шантаж? И при чем здесь комендатура?

– Мне рассказывали, что вы упрямец, но я не предполагала, что до такой степени. – Она перешла на английский. – Итак, ваше решение?

– Разговоры я фиксирую только в интересах дела. Но если клиент категорически возражает…

Отключил! И камеру, и звук!

Делать нечего: скатываюсь на первый этаж, в спешке собираю на кухне поднос – бутылку минералки, два пива из холодильника, два высоких стакана.

«Ухо» кладу на дно стеклянной вазочки и сверху насыпаю крекеры, типа к пиву. Стеклянная посуда лучше керамической, вызывает больше доверия, потому что прозрачная. А «ухо» совсем крошечное. Умеет работать в двух режимах: как клиент, управляемый базовой станцией (Wi-Fi у меня по всему дому), или как диктофон, записывающий звук автономно. Я оставляю автономный режим, чтобы подозрительная мадам со своими «очками» не засекла обмен сигналами.

Несу весь этот натюрморт в кабинет.

Когда открываю дверь, успеваю услышать: «…Я пришла к вам как мать». – «А уважаемый Носорог в курсе этого визита?..» Оба они, обнаружив непрошеного зрителя, молча созерцают меня, и тогда я изображаю гостеприимного простачка: