Александр Шакилов - Война зомби Страница 5

В чаду, заполнившем бар от пола до потолка, едва различались человеческие фигуры, обильно дымящие самосадом и заливающие в себя самогон стаканами. И все же Ашот умудрился подвести однокашников к нужному столику.

На столике возвышались две пустые и одна початая литровые бутыли. На самодельных этикетках, приклеенных к стеклотаре, от руки было написано «Столичная». Закуски тоже разнообразием не поражали: квашеная капуста в алюминиевой миске и та же капуста в щербатой тарелке. Данила кинул взглядом по сторонам — похоже, в заведении все меню состояло только из «Столичной» и капусты.

— Я спросил у бармена, есть ли у них еще что-нибудь, а он обиделся. — Рядовой Петров налил сначала Гурбану, сидевшему рядом, потом себе, после чего бутылка зависла над стаканом толстяка, но ни капли больше не пролилось. — Ашотик, будь добр, организуй стакашки для дамы и ее спутника.

Рядовой Петров попал к «варягам» по чистой случайности. Точнее — по протекции престарелого вертолетчика, погибшего при обстреле Москвы. Голубоглазый парнишка с носом-картошкой быстро стал своим среди ветеранов, способных одной левой проломить зомбаку череп. А уж алкоголь вообще сделал из него бесстрашного вояку, вздумавшего помыкать Ашотом.

У последнего, кстати, глаза на лоб полезли от такой наглости.

Гурбан подмигнул толстяку — мол, подыграй, чего ты. Не смея перечить командиру, Ашот скрылся в чаду.

Гурбану хорошо за полтинник, но сохранился он отлично. На поле боя ему нет равных. Да и мозги у него работают как надо, что особо ценно для командира — умеет он принимать самые верные решения. Единственно верные. Его крепкие мышцы бугрятся под армейской курткой — Гурбан согнет арматурный прут без напряга. После Псидемии он только и делал, что убивал зомбаков и нещадно уничтожал слизней, — сначала как предводитель вольников, потом как командир диверсионной группы «Варяги». И все подчиненные слушались его беспрекословно. До вчерашнего дня у него была реальная цель в жизни: помочь профессору Павлу Николаевичу Сташеву, бате Дана, избавить планету от всех-всех-всех паразитов. Но профессор погиб, и внутри у командира будто что-то сломалось. Треснул стержень, что долгие годы не давал ему опустить руки, сдаться.

— А мы тут с Петровым празднуем окончание войны между Питером и Москвой. — Стакан утонул в лапище Гурбана, метнулся к его губам и уже пустой вернулся на место.

— Заодно поминаем погибших боевых товарищей. — Петров пригубил и захрустел капустой.

Выпив, Гурбан уставился сначала на Дана, потом на Маришу так, будто впервые их видел. А они-то уж точно впервые видели его в таком состоянии.

— Молодожены, вы как-то странно одеты. — Гурбан нахмурился. — И вообще, как вы тут очутились? Вы ведь должны… ну, это… в квартире лейтенанта.

— Точно! — поддакнул Петров. — Я думал, вас из постели за уши не вытащишь, а вы — в таком виде здесь. Ну, семья Сташевых, вы даете! Мариша, Данила, как это понимать?!

Из дымовой завесы возник Ашот, поставил на столешницу два граненых стакана и плюхнулся на свой стул. Марише и Дану сесть было не на что. Заметив эту оплошность, рядовой Петров повернулся к соседнему столику и выдернул табурет буквально из-под задницы алкаша, который очень вовремя привстал, потянувшись за бутылкой.

Табурет Петров поставил перед Маришей:

— Присаживайтесь, девушка.

Мариша поощрила улыбкой его знак внимания.

— Даня, любимый, сначала ты, а я к тебе на колени.

Усевшись на пустоту вместо табурета, алкаш упал на пол, умудрившись при этом не расплескать мутную выпивку в стакане.

— Мариша, Дан, что-то произошло? — потребовал объяснений Гурбан.

Данила вкратце, без лишних подробностей, рассказал о случившемся.

— Похоже, им нужна была именно Мариша… — Командир озадаченно почесал щетинистую щеку. — Но зачем? И главное, как нашли ее здесь, в Питере? Мы вчера еще сами не знали, что здесь окажемся…

Данила кивнул. Совершенно верно, не знали. Решение об отправке диверсантов в Питер принималось уже под обстрелом ленинградских минометов.

— О вашем лежбище знал только лейтенант. Ну, тот татарин, что явился брать Стерха да припоздал. — Петров сунул руку в миску. — Значит, с ним надо побеседовать. Авось чего интересное об этих лысых расскажет.

— Кажется мне, недоброе затевается… — задумчиво пробормотал Гурбан.

Рядовой Петров взял бутылку, чтобы налить по чуть-чуть. Но вмешался алкаш, оставшийся без табурета. Мужик этот никуда не исчез — прямо на полу справившись со своей выпивкой, он решил восстановить историческую справедливость.

— Молодой человек! — поднявшись, навис он над обидчиком. — А ведь вы не правы! Очень не правы!

Его запухшие глазки сверлили затылок Петрова. Жидкие сальные волосы слиплись. Замусоленный костюмчик кое-где протерся, да так, что и на кожаных латках появились дыры. Кадык выпивохи судорожно приподнимался вместе с грязно-белым галстуком-бабочкой, повязанным прямо на голую шею.

И вот наконец рядовой Петров почтил его вниманием, но вовсе не для того, чтобы умолять о снисхождении:

— Слышь, свояк, а где нынче заседает Верховный совет?

— На том свете. — Рука алкаша поднялась, точно для крестного знамения, да так и зависла — в последний момент мужчина передумал и трижды сплюнул через левое плечо. — Всех советников наших, негодяев, жизни лишили.

— А новое руководство? — Петров сформулировал вопрос иначе. — Которое вместо убиенных?

— Комиссары, что ли? — Мужик заметно оживился. — Эти в Смольном обосновались, оттуда о народе нашем радеют… Выпьем же за них, за благодетелей наших. — Он с намеком протянул стакан.

Усмехнувшись, рядовой Петров хлюпнул ему граммов сто самогона.

— А себе? — Мужик прищурился — мол, подозрительные вы какие-то.

Петров налил и себе. Чокнулись, выпили. Мужик — с удовольствием, Петров — скривившись и сразу закусив капустой.

— И далеко отсюда до Смольного? — как бы невзначай спросил он.

Мужик вновь протянул стакан:

— Ты пока наливать будешь, я вспомню.

И он, Петр Егорович Синицын, коренной петербуржец, таки вспомнил и рассказал, как лучше пройти. А потом странные собеседники с девкой, замотанной в простыню, утопали, узнав, что тут недалече. Минут же через пару-тройку его, интеллигента в пятом поколении, из кабака выперли, потому как платить за выпивку было уже нечем — все спустил еще вчера, а меценатствовать никто не хотел и наоборот даже — грозились поколотить, чтобы не приставал, не клянчил самогон.

Пошатываясь, Петр Егорович выбрел на опустевшую улицу. Веселье сместилось к Неве, а тут стало спокойнее, тише. Он тяжко вздохнул. Обломался ведь последний шанс раздобыть хоть полсотни граммов на халяву — в толпе можно незаметно сунуть стакан наливающему, сойти за своего. А тут еще приспичило, спасу нет. Поразмыслив чуток, Петр Егорович решил, что достаточно удалиться за мусорный бак, чтобы справить нужду. Так и сделал. А пока он с удовольствием журчал, мимо кто-то прошел, бормоча вроде бы тихо, но отчетливо:

— Данила Сташев. Найти Данилу…

Застегнув штаны, Синицын боевым зигзагом поспешил за этим человеком. Может, у него выпить есть? Сфокусировав взгляд, он углядел в деснице впереди идущего заветный сосуд. Настроение, испорченное завсегдатаями «Завета Ильича», сразу улучшилось.

Человек с бутылкой был явно на поддаче, уж Синицын собрата по возлияниям определял издалека в любую погоду и в любом состоянии души и тела. Пошатываясь, тот брел и повторял одно и то же, словно боясь забыть:

— Надо найти Данилу… Данилу Сташева…

Имя показалось Петру Егоровичу знакомым. Где-то слышал… Точно! Так звали парнишку, что в одних штанах заявился в кабак вместе с девчонкой в простыне!

А с чего бы кому-то поминать того парня? Да какая ему, Петру Егоровичу, разница? Лишь бы не поколотил его, интеллигента в пятом поколении, незнакомец, когда он на контакт пойдет.

Синицын прищурился. Вроде оппонент — возможный соратник! — роста невысокого да на ногах едва стоит — видать, употребил по самые гланды. И в шляпе еще — сразу видно, что культурный человек. Но — главное! — бутылка в длани!

— Дружище! — Запыхавшись, Петр Егорович нагнал одинокого странника в ночи. — Я знаю, где найти Данилу Сташева.

«Дружище» вмиг оказался рядом, бешено блеснули из-под шляпы глаза:

— Где он?! Говори!

Петр Егорович отшатнулся, пожалев, что связался с этим безумцем. Но желание выпить пересилило страх. Правда, разделить влагу жизни с незнакомцем уже не хотелось.

— Дружище, ты мне свою бутылочку, а я тебе всё как на духу! Это ведь честная сделка, верно, дружище?

— Говори!

…Закончив свой рассказ, Петр Егорович взял протянутую бутылку и жадно припал к горлышку. Но все, что ему досталось, — это единственная жалкая капля. Бутылка была безнадежно пуста.