Олег Дивов - Лучший экипаж Солнечной (авторская редакция 2008 г.) Страница 50

— Терминалы из стен выковыривать тоже не просили. Тем более лазерами.

Впереди замаячила дверь боевой рубки. На двери было крупно написано синим вкривь и вкось: «Essex is Asshole». Знаменитая формула, когда-то открытая Рашеном. Эссексу как раз дали контр-адмирала, и Рашен вдруг начал хохотать. Его спросили, в чем дело, и он объяснил, что английское «rear admiral» очень смешно звучит в русском контексте: «задний адмирал». Просто англоязычная публика тут юмора не видит, она привыкла. А у Эссекса еще и фамилия созвучна с «эсхолл», так что звание это как раз для него. Задница он и есть Задница.

— Это ж надо так надругаться над хорошим кораблем! — возмутился Боровский. — Мало того что разворовали все…

— Вы кабель-то достали? — вспомнил Эндрю.

— И достал, и на прокладки обменял. А ходовый процессор не успел. Когда я пришел, от него только корпус остался. Ничего, мы тут еще пошуруем. Ни грамма родного железа врагу! Вообще хорошенький подарочек мы Рабиновичу везем… Тут ремонта будет миллионов на десять.

— Подорвем экономику полицейских сил! — расхохотался Фокс, вытащил из кармана сигару и принялся ее раскуривать.

— Вообще-то сейчас это мой корабль, — заметил Боровский, унюхав дым. — Но поскольку ты у меня вроде бы старпом, пусть и временно… Так что травись. Знай мою доброту. Учись грамотному обращению с подчиненными.

— Угу… — промычал Фокс, упоенно дымя.

— Спасибо вам, Жан-Поль, — неожиданно сказал Эндрю.

— Пожалуйста, — улыбнулся Боровский. — А за что?

— За «Декард». Вы заставили меня вспомнить, и я вдруг почувствовал, что уже не больно. Я много лет прячу в себе этот ужас, а сейчас вот… Кажется, все перегорело. Меня ведь там здорово покалечило. И десантники чуть не убили. И это я катапультировал реактор.

— Я так и думал, — кивнул Боровский. — Поэтому ты и здесь. Ты, Майкл, Иветта… Не хватает только Алекса и Задницы. И Абрам бы нам сгодился.

— Твою мать, до чего же нас мало! — воскликнул Фокс.

Когда «Гордон» и «Тушканчик» завершили торможение у границы Пояса, Боровский тут же развил на вверенном ему борту нездорово бурную деятельность. Рашен специально оставил день свободного полета до встречи с полицейской эскадрой, чтобы все детально обдумать и дать людям привести себя в порядок. Боровский решил из этого дня выжать максимум.

Первым делом он затребовал на «Гордон» дневальных с «Тушканчика», чтобы организовали челночные рейсы с награбленным барахлом. Невероятных размеров куча всякой дряни уже забила доверху грузовой шлюз и проявила тенденцию к расползанию в глубь корабля. Прибывшие дневальные, отворив люк, уперлись в эту груду металлолома и замерли в тихом ужасе. Просочиться внутрь «Гордона» и попрятаться они не могли. Сымитировать какой-нибудь отказ техники и улететь обратно, бросив все как есть, — тоже. На этот случай их в шлюзе поджидал Боровский.

— А вот и вы, — раздался его приглушенный расстоянием голос с противоположной стороны кучи. — Там с краю ящики лежат, с них и начинайте. Дюжина ящиков с эмблемой «Маузерверке».

— Господин коммандер, сэр! — крикнули ему. — Вы эту посудину совсем выпотрошили или у вас там внутри хоть что-то осталось?

— Пока не увижу ваши морды, отдыхать не дам, — предупредил Боровский, игнорируя шутки. — И если хоть раз задержитесь на «Тушканчике» дольше пятнадцати минут — пеняйте на себя.

— Значит, сверху надо брать, — заметил один из дневальных, обреченно поднимая глаза туда, где куча смыкалась с потолком.

Катер начал сновать между кораблями. Боровский со своей стороны придирчиво допрашивал, что именно взяли, и ставил пометки в импровизированной накладной. Через час он сорвал голос и догадался общаться с грузчиками по интеркому. Еще часом позже откуда-то сверху просунулась красная от натуги сержантская физиономия и сказала:

— Здрасте, господин коммандер, сэр. Что-то вы с лица спали. Плохо кормят тут?

— Весь в заботах, — миролюбиво объяснил Боровский. — Ну, как там наш Махди?

— Летает потихоньку. То есть за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.

— Ну-ну. Вернусь — проверю. А прокладки новые как, держат?

— Давление в норме, сэр.

— Что господин адмирал?

— Да вроде ничего. Ругается.

— В чем дело? — тут же насупился Боровский.

— Говорит, без вас на борту непорядок, господин коммандер, сэр! Бардак, говорит.

— Наверное, опять в коридоре на голую бабу наткнулся, — пробормотал Боровский.

— Да вы что, сэр! Какие могут быть голые бабы, мы же под ускорением шли…

— Голая баба — это такая вещь, друг мой, — сообщил Боровский глубокомысленно, — которая всегда может быть…

Сержант на всякий случай подался назад.

— Ну хорошо, — сказал Боровский. — Спасибо за новости. Продолжайте разгрузку. Много там еще?

— Ужас. А дежурный по складам говорит, что уже класть некуда.

— Дежурному я потом объясню, как пользоваться складскими помещениями. Будет ерепениться, скажите: Боровский приказал, и все тут. Ладно, ступайте грузить.

— Простите, сэр, но вы говорили, что когда…

— Работайте, молодой человек. Отдыхать на том свете будем.

Расстроенный сержант выполз задом из кучи, начал спускаться, зацепился за какой-то ящик и грохнулся вниз.

— Ну? — спросили его.

Сержант вместо ответа покрутил у виска пальцем.

— Разделимся пополам, — сказал он. — Половина грузит, половина лежит. А то ведь так и надорваться недолго.

— Ты бы сначала микрофон выключил, кретин! — раздался из динамика голос Боровского. — Ну сколько вас учить можно, остолопов, таким элементарным вещам?! Совершенно не умеете нести службу. Прямо стыдно мне за вас…

Эндрю сидел на краю бассейна, почесывая отмытую до красноты задницу, и наблюдал, как поднимается вода. Бассейн на «Гордоне» был двадцати пяти метров в длину, прямо как в дорогом отеле на Земле.

Ива вышла из душевой и прикрыла за собой дверь.

— Может, запереть? — спросил Эндрю.

— Да никто не придет, — ответила она. — Спят все. Один Боровский в грузовом шлюзе, никак от своего барахла оторваться не может.

— Ну, тогда иди ко мне.

— А вот не подойду.

— Это почему же?

— Ты меня сначала поймай.

— А если не поймаю?

— Почему не поймаешь? — удивилась Ива. Она тоже была сейчас, как и Эндрю, вся розовая и с ног до головы в мелких капельках воды. Кто не ходил неделями в спецкостюме, не знает, какой это кайф — раздеться и встать под душ. — Еще как поймаешь, — сказала Ива, заглядывая издали Эндрю между ног.

— Вот теперь уже вряд ли. Бегать неудобно.

— А я поближе к тебе подойду.

— А можно еще?

— У-у, противный! Вот тебе за это! — Ива рассмеялась и кувыркнулась с бортика головой вниз, подняв радужный фонтан брызг.

— Ах, так! — закричал Эндрю. — Ловите торпеду, капитан! — и тоже бросился в воду.

Ива плавала неплохо, но Эндрю еще лучше. Несколько минут он гонял ее от бортика к бортику, а потом зажал в углу, возле лестницы, повернул лицом к себе и крепко обнял.

— Сейчас вы будете торпедированы, капи… — договорить он не успел, потому что его уже целовали, жадно и даже где-то взахлеб. Через мгновение оба от полноты чувств ушли с головой под воду.

Сначала они делали это в бассейне, что оказалось для обоих ново и интересно. Потом выяснилось, что все-таки нужно за что-то держаться, а держаться уже не было сил, и они перебрались на бортик. И там, на бортике, на пластиковом матрасе, который забыл оприходовать Боровский, произошло нечто волшебное, во что Ива раньше отказывалась верить. Эндрю сделал ей так безумно хорошо, что Ива громко кричала и под конец даже на миг потеряла сознание.

— Что ты со мной делаешь? — прошептала она, с трудом приходя в себя.

— Я тебя люблю, — ответил Эндрю очень серьезно.

— Милый… — Ива провела кончиками пальцев по его изувеченной груди, потом взяла за руку и поцеловала длинный белый шрам. — Это ведь не на скауте было, врунишка, — сказала она. — Это тот самый десантник? «Декард»?

Эндрю кивнул.

— Ты обещал рассказать мне, — напомнила Ива. — Не забудь. Эндрю откинулся на спину и провел ладонью по глазам.

— Все рассказать? Как было на самом деле?

— Ты не можешь? Тебе запретили? — догадалась Ива.

— Мне запретили, — кивнул Эндрю. — Но тебе я могу. Наверное, ты должна это знать. Понимаешь, любимая, ты… Если можно применить к тебе это слово, ты — рыцарь. Честный вояка. Адмирал Успенский в молодые годы, с той лишь разницей, что ты женщина, а он мужчина.

— Не исключено, — легко согласилась Ива. — Рашен мне как родной. Иногда кажется, что мой отец такой же был.

— Вы действительно очень похоже себя ведете. Мне хорошо видно со стороны, ведь я Рашена много лет наблюдал. И он тебя за это любит, за то, что… Как бы сказать. Понимаешь, он всегда был готов к подвигу. Это у него такая реакция на опасность — не бежать, не прятаться за других, а встать лицом к беде и совершить поступок. Даже через силу, даже через «не могу». Он и меня этому учил. Не вышло. Я по жизни не рыцарь совершенно. Мне для подвига нужен очень серьезный повод.