Владимир Перемолотов - Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» Страница 52

Еще один аппарат чадил, придавленный опрокинувшейся на бок платформой, на которой совсем недавно стоял толстопузый капиталист. Платформа и аэроплан горели, а голова в огромном цилиндре, откатившись к Кремлёвской стене, таращилась оттуда в небо нарисованными глазами.

Трупы, кровь и обломки и люди, люди, люди…

Кто-то брел, кто-то корчился на камнях, кто-то сидел, оглушенный случившимся.

На главной трибуне уже никого не было, но на мраморных стенах Мавзолея выделялись следы пуль. Оспины густо усыпали почетную трибуну и Кремлёвскую стену позади неё.

Они не решились сесть – никто и не подумал выложить на брусчатку асбестовые маты, чтоб выхлоп аппаратов не расплавил древние камни, политые кровью красногвардейцев, штурмовавших Кремль в 17-м, да не до них сейчас было внизу – неслышные отсюда, к месту трагедии спешили кареты «Скорой помощи».

– Гады, – треснул наушник голосом товарища. – Какие же гады!

Опомнившись, Федосей схватился за микрофон.

– Башня! Мы над площадью. Противника нет. Вижу три сбитых самолета. Есть жертвы среди демонстрантов. Повторяю. Есть жертвы. Нужны врачи.

– Что с Мавзолеем? Что с товарищем Сталиным?

Голос дежурного дрожал от напряжения. Федосей не рискнул подлететь ближе.

– Вижу следы обстрела. Врачей шлите! Врачей! Тут люди умирают!

– В налете участвовали шесть самолетов. Ищите еще троих.

– Принято!

Федосей переключился на Дёгтя.

– Приказ слышал?

– Слышал.

– Мысли есть?

– Только одна – выполнить…

Задача оказалась не из простых, сродни той, в условиях которой говорится об иголке и стоге сена, только тут было еще интереснее: и стог и иголка медленно погружались в туман. На Москву надвигался облачный фронт. Не грозные черные тучи, чреватые быстрой грозой, а простые бело-серые облака стадом слонов наползали на столицу с запада, словно спешили выполнить договоренность с воздушными пиратами. Искать кого-то там, внутри, занятие совершенно бессмысленное.

– Ты вниз, я вверх…

Пробив облачный слой, Федосеев аппарат завис в сотне метров выше. Глядя в бинокль поверх облаков, пилот не нашел в воздухе ни одной машины.

– Как у тебя?

Дёготь искал врагов ниже облаков.

– Ничего…

В принципе, это было логично. Если у врагов всё было в порядке с головами, то они находились где-то внутри слоя. Белякам, а Федосей не сомневался, что это беляки, хватило ума нырнуть в облако и не высовываться.

Он, представив, как пилот, понимая, что внизу только враги, вслепую летит вперед, не зная ни высоты, ни места под собой, а из приборов перед ним только стрелка компаса, покачал головой. Смело. Нет. Не смело, а безрассудно! Смелость – хорошее слово. Его к врагу прикреплять нельзя. Смелость могла быть только у своих, а у врагов – исключительно глупость и безрассудство.

– Разделимся. Тебе юго-восток. Мне – юго-запад.

– Связь держи, первый космонавт…

Таранить облака Федосей не стал. Если беляк стремился скрыться, то он-то, напротив, хотел найти. Нырнув ниже облачного слоя, он быстрым зигзагом рванул на юго-запад. Дёготь тем же маневром ушел в свою сторону.

Минут через десять тучи, наконец, разродились дождем. По стеклянному колпаку потекли струи воды. Встречный ветер размазал её по стеклу словно масло, сделав мир по ту сторону мутным, как дно неглубокой речки. Время от времени раздраженно протирая стекло, Малюков щурился, высматривая свою добычу. Взгляд влево, взгляд вправо. Одним глазом на приборы и снова – влево, вправо. Это не мешало думать.

Глупо, конечно, себя беляки повели…

Была б его, Федосея, воля, не стал бы он так рисковать, а сел бы на какой-нибудь площади или дороге, прямо в Москве, бросил бы аэроплан, а сам затаился в городе. Беляку на это ума не хватило… Не иначе как идейный смертник. Ну и ладно. Его дело.

Сейчас главное – что выскочит он из-за облаков. Вниз выскочит. Не может не выскочить – не на Луну же он в самом деле собрался? Нет. На Луну летать – это привилегия советских космонавтов, а не белых воздушных пиратов!

А как выскочит, вот тут уж кому больше повезет. Если ему, то беляку конец, ну, а если гаду фортуна, тогда поживет еще вражина.

Повезло Федосею.

Золотопогонник знал, что его ищут, и попытался нырнуть из моря облаков в море листьев. Малюков увидел его, в общем-то, случайно. Сошлось всё – и поворот головы, и ветер, раздернувший пелену дождя, и нетерпение беляка.

Облака шли низко – метров сто над землей, а то и меньше, и пилоту пришлось несладко. Внизу тянулся лес, где самолет не посадить, а только сломать, но тот все равно рванулся к земле. Через секунду Федосей понял замысел врага. Тот углядел просеку и попытался скрыться за кронами деревьев, но не повезло беглецу, попался-таки на острый глаз!

Теперь они неслись над свободной от деревьев полосой земли – Федосей чуть выше, а беглец – едва не задевая крыльями ветки деревьев. От скорости и маленькой высоты земля под ними слилась в один бесконечный мазок темно-зеленой краски, по окоёму окантованной серо-голубой лентой облаков.

По этой зелени крест аэроплана не спеша подплывал к Федосею.

По гордости или глупости беляк даже не замаскировался. Вместо красных звезд на крыльях красовались царские трехцветные овалы. Кто-то, может быть, назвал бы это героизмом, но Федосей точно знал, что это глупость. Пустой гонор не помогал делать дело, а, напротив, осложнял жизнь пилоту, склоняя весы между удачей и неудачей в сторону последней. Конечно, с той секунды, как Федосей увидел в разрывах облаков вражеский самолет, это перестало иметь для беляка малейшее значение. Что со звездами, что с овалами, шансов у того уже не было, разве что только немного оттянуть неприятности, нависшие за плечами.

Не отпуская штурвала, беляк повернулся.

«Любопытной какой. Хочешь смерть свою увидеть? Ну, смотри, смотри…»

Только не для того тот повернулся, чтоб рассмотреть свою смерть. Рука пилота вытянулась в сторону преследователя и задергалась, вздрагивая от выстрелов. Федосей только хмыкнул. Беляк стрелял, а мог бы и кукиш показать – пользы что от кукиша, что от пистолетной пули было бы одинаково… Сталь корпуса мелкокалиберная пуля взять не могла, да и винтовочная, пожалуй, тоже, а стекло колпака, специальное стекло в два пальца толщиной, револьверной пуле однозначно не по зубам.

Да еще ведь попасть нужно будет ухитриться.

Однако попал!

Толчка Федосей не почувствовал, однако на боковом нижнем сегменте появилась длинная матовая царапина – свинец только скользнул по стеклу. «Сволочь!» – мелькнуло в голове, но на ругань времени не оставалось.

Оттенок зелени внизу изменился – стал светлее. Просека, словно река в море, а точнее как рукотворный канал, впала в огромное поле, покрытое пожухлой травой. Что ж, место подходящее. Пора заканчивать эту воздушную акробатику.

Федосей спустился еще ниже и стал надвигаться на аэроплан, поднося к хвосту факел выхлопа.

Десять метров, пять…

Громкий треск заглушил даже рев двигателя. Только что чистое стекло перед глазами Федосея затуманилось и пошло трещинами. В один миг там появились пять тусклых кругов, от которых в стороны расползлась белёсая паутина трещин, а ещё через мгновение поток ветра швырнул ему в лицо горсть стеклянной крошки, наждачкой прошедшейся по коже.

У-у-у-у ё…

Очки-консервы спасли глаза, но лоб и щеки закровянили десятком порезов и царапин. За разбитым стеклом, внизу, у земли, клокотали оранжевые вспышки выстрелов. Пулемет бил с земли длинными очередями, не жалея патронов, словно злобой захлебывался. Сволочь… Гадина белая… Гидра недобитая…

Среагировал Малюков мгновенно. Горизонт за разбитым стеклом накренился, встал дыбом. Яйцо развернулось и резко ушло с линии огня за высокие сосновые кроны.

Проведя рукой по закровянившему лбу, пилот оскалился. Не дурак и не смертник оказался белячок-то, а хитрый и расчетливый враг. Не шкуру спасал, пока туда-сюда ёрзал, а в засаду заманивал… Хотя какая там засада? Не засада это, а наверняка запасной аэродром с наземным прикрытием. Вон места сколько: садись – не хочу.

Эх, не зря товарищ Сталин об обострении классовой борьбы говорит! Вон как беляки в нашем тылу себя вольготно чувствуют! И пулемет тут у них, и аэродром… Тут, конечно, без помощников из «бывших» не обошлось, без кулаков да подкулачников…

Он рукавом сердито смахнул с пульта осколки.

Патронов бы! Были бы патроны, показал бы он пулеметчику… Только нет их. На парад летел – не воевать… Свежий воротничок есть, гимнастёрка коверкотовая есть, сапоги начищенные имеются… А вот патронов нет… А на пулемет, даже в каждой руке по сапогу имея, идти не хочется… Не кончаются добром такие походы.

Клокотавшая под днищем мощь, способная подбросить аппарат за атмосферу, держала его в нескольких метрах над землей. Сквозь выбитые стекла соседние стволы протягивали в кабину еловые лапы, но оттуда поднимался дерущий горло дым, а не хвойная свежесть – выхлоп жег старую хвою и деревья. Одно хорошо – враги его не видели, хотя дым пожара и грохот вполне точно показывали, где он может быть.