Хронум Книга II (СИ) - Арвин Альхаг Страница 54

Аркадий Францевич Плевако смотрел на своего подопечного с большим интересом. Давненько ему не приходилось защищать столь знатную фигуру, за которой тянулся шлейф удивительных слухов.

Когда на него вышел аноним с просьбой взяться за заведомо провальное дело, Плевако даже не поверил своей удаче. И уже после того, как на счет адвокату упала круглая сумма денег, вдвое превышающая стоимость его услуг, удостоверился в этом окончательно.

Не так давно знаменитый российский адвокат, не проигравший ни одного дела, начал хондрить. Дела попадались — один мельче другого. Плевако начал всем отказывать, и в итоге задрал непомерную по его мнению сумму в пятнадцать миллионов рублей за свои услуги. Но сегодня… Сегодня Плевако ликовал! Подумать только! Чертов палач загремел на скамейку правосудия!

Однако начать разговор с Ахматовым прямо сейчас Плевако не решался. Смущал его вид: синюшные гематомы под глазами, варварски поломанный в сторону нос. И вообще — Ахматов лежал на полу и не подавал признаков жизни. Плевако подошел ближе, склонился над ним, дабы удостовериться, жив ли тот, и долго-долго рассматривал.

— Кто вы? — раздался спокойный баритон палача.

Жив! Обрадовался Плевако, но виду не подал. Ну, еще бы! Система заключения под стражу хоть и давала периодический сбой, но чтобы службисты насмерть забили заключенного — такого просто не могло быть.

— Я — Плевако, Аркадий Францевич — ваш адвокат. Может быть, позвать врача?

— Не нужно, — едва слышно донеслось от живой отбивной, — Я сейчас… Встану… Только полежу немного, отдохну. А вы говорите, говорите, я слушаю. И… Дайте сигарету, Аркадий Францевич.

Плевако без лишних слов подкурил сигарету и сунул ее в окровавленный рот. Но все же задержался в таком положении еще немного, дабы понаблюдать за чудовищной регенерацией одаренного. На его глазах опухоль спадала, а нос медленно и с хрустом вставал на свое место.

— Наслышан о вас. Кто вас нанял?

— Не имею ни малейшего представления, — честно ответил адвокат.

— Хм, интересно, — хмыкнул Ахматов каким-то своим мыслям на этот счет.

— Я ознакомился с вашим делом, и оно показалось мне весьма интересным. Весьма. Следователь прямо сейчас собирает доказательную базу, и из имеющихся материалов ясно, что вменять вам будут сразу четыре статьи. Это — пока. По дороге сюда я перекинулся парой фраз с ген прокурором и тот уведомил меня, что дело неминуемо расширят: добавят обвинительных статей.

Плевако внимательно наблюдал за выражением лица Ахматова, и, к своему удивлению, не увидел в нем ни испуга, ни раскаяния.

— А теперь — я бы хотел услышать вашу версию произошедшего.

— Чего именно? Вы ведь не назвали ни единой статьи, по которым меня будут судить.

Плевако улыбнулся:

— Поверьте, голубчик, судить вас будут за все. Начните с момента, как вы осознали себя. По ходу рассказа я буду задавать наводящие вопросы.

Наполнив водой граненый стакан, Плевако удобно уселся на стул, запрокинув ногу на ногу, и добавил:

— Исповедь, Лев Константинович, исповедь… Представьте, что я святой отец, а вы пришли покаяться в своих грехах.

— Но…

— Никаких «но», Лев. Хочу заранее предупредить ваш вопрос и уведомить, — перебил адвокат намеревающегося возразить Ахматова, — Ваша «тайна» так и останется — только ВАШЕЙ тайной.

Собравшись с мыслями, и не меняя лежачего положения, Ахматов начал:

— Место моего рождения неизвестно…

— Вот как⁈ — искренне удивился Плевако, — А как же указанное в паспорте? Село Смородина…

— Послушайте, Аркадий Францевич, вам нужна моя история или будете перебивать на каждом слове? — возмутился палач.

— Да, да, не перебиваю, — поспешил оправдаться Плевако за непрофессиональную реакцию.

Ему не требовалось знать всю подноготную Ахматова, но если Лев понял его просьбу так буквально, Плевако с удовольствием послушает эту историю.

— Отец мне не родной. Кто мой биологический отец, матушка не рассказывала. Да я и не спрашивал. И всегда обходили стороной все упоминания о ее прошлой жизни. Потом у родителей появился Олег — мой брат. Жили мы бедно. Отец работал на земле, мы с братом помогали ему в меру своих сил. Возделывали пашню, занимались уборкой урожая. Денег едва хватало взять зимнюю обувь. Но ели мы сытно. Тогда я и зарекся, что мои дети не будут испытывать нужды в чем-либо.

Окончил школу с золотой медалью. Часто был бит старшими и бил в ответ. Не знаю, нужны ли такие подробности? — поднял голову Ахматов, чтобы посмотреть на реакцию адвоката.

— Нужны, — коротко подтвердил Плевако.

— Хорошо. Был один эпизод в восьмом классе, когда я использовал дар хронума против одного зарвавшегося юнца, обидевшего моего брата. Это сошло мне с рук. Я начал использовать свой дар чаще. Установил власть в школе. Начал собирать деньги с бывших школьных бандитов. Тогда я стал бандитом. Слабых мы не трогали, только тех пиздюков, что мнили из себя аристократов или противились «новой власти».

— Тут попрошу поподробнее.

— Что именно вас интересует?

— Почему вас не забрали в школу для одаренных? Я так понимаю, ваш брат тоже одаренный?

— Тоже одаренный, — подтвердил Ахматов, — Это здесь, в столице, закон работает, а прокатитесь чуть дальше по нашей необъятной родине… Не было до нас государству никакого дела!

— Ясно. Вы жалеете о своих деяниях?

— Нисколько. Либо ты прогибаешься под чужую систему, либо выстраиваешь свою. И, поверьте, под так называемой тиранией молодых Ахматовых, несправедливости в школе стало меньше.

Плевако тем временем набрасывал портрет своего подопечного. Ведь в детстве закладывается фундамент, основа человека. Даже мелкие, ничего не значащие факты из жизни юного Льва, могли дать толчок в нужном направлении. А сейчас любая информация могла пригодиться в суде.

— Дальше я поступил в университет и окончил его с красным дипломом…

— Позвольте вас перебить, Лев. Вы упустили упоминание о Денисе Колесникове. Кем он вам приходился?

— Другом.

Плевако ожидал большего, но Ахматов намеренно пропустил эту часть.