Александр Золотько - Игры над бездной Страница 54

– И еще, Инга… – Дальский постучал пальцами по крышке стола. – Еще…

– Немного секса для разрядки? – спросила Инга.

– Нет, что ты… Какой там секс! Пойди сейчас к себе, переоденься, приведи себя в порядок.

– Форма одежды? – деловито осведомилась Инга.

– Официально-рабочая.

– Оборудование?

– Полный контакт, – сказал Дальский. – Максимально полный контакт. И подготовь что-нибудь для меня.

– Хорошо, – сказала Инга и вышла из кабинета.

Шеф не хочет говорить всего – это его право. Он не сказал, как быстро она может понадобиться, так что минимум час у нее наверняка есть.

Принять душ, привести в порядок макияж, проверить оборудование.

Подождав, пока за Ингой закроется дверь, Дальский вызвал на связь Фрейдина.

– Да? – устало спросил шеф Службы Безопасности.

– Что у тебя?

– У меня – пока ничего. Почти ничего. Сигнал с «балалайки» проходит, мои техники его отслеживают.

– Он пока не появился?

– Вы все еще надеетесь, что Леший явится прямо в ловушку?

– У него, полагаю, особого выбора нет, – отчеканил Дальский. – Или по поводу Геллера, или по поводу Колоса он просто обязан принять меры. Особенно сейчас.

– Сейчас? – переспросил Фрейдин, и его черная физиономия сморщилась, словно от вони. – Вы полагаете, что все это происходит без его ведома? Не с его подачи? Он сегодня был у китайца, имел с ним беседу. Коренастый крепыш лет сорока пяти. Биологические данные и отпечатки пальцев не совпадают ни с теми, что он оставил у вас в кабинете, ни с теми, что он оставил в мобиле, когда изображал Шрайера… И у Димы Механика был совсем другой человек. Но все клянутся, что это был Леший, просто какое-то вирусное безумие.

– Ты все это мне сообщал, – Дальский чуть не сказал «докладывал», но вовремя сдержался. – Я это еще помню.

– Помните? Тогда вы наверняка помните, что он просил передать всем канторщикам по поводу границ города и возможного бегства горожан. Просил, напоминаю, держать границу, невзирая ни на что. Он имел в виду этот бардак? Он наверняка знал, что и когда все это произойдет. Где и когда. И полезет в вашу ловушку?

Максимка еще что-то хотел сказать, ему надоело корчить из себя идиота, танцуя под дудку председателя Городского Совета. Шефа Службы Безопасности раздражало непрофессиональное поведение Дальского, которое ничего, кроме катастрофы, не могло обеспечить многострадальному Харькову.

Фрейдин много чего хотел высказать Прохору Степановичу, но тут один из техников, следивших за сигналом с «балалайки» Колоса, поднял руку.

– Что? – шепотом, словно боясь спугнуть добычу, спросил Фрейдин.

Техник молча протянул шефу наушник. Тот приложил его к уху.

– Мать… – прошептал Максимка. – Твою мать…

Шеф Службы Безопасности перевел остекленевший от изумления взгляд с монитора технического контроля на монитор связи.

– Что? – тоже шепотом спросил Дальский.

– Он пришел, – выдохнул Максимка и повторил, словно боялся, что Дальский не поймет: – Он пришел.

– Ты только не спугни, Максим, – попросил Дальский. – Аккуратно только. И обязательно живым. Обязательно – живым.

– Куда он денется, – через силу улыбнулся Максимка и вытер пот с лица. – Все давно готово.

– Я жду, – сказал Дальский и отключил связь.

Теперь Максимке лучше не мешать. Теперь нужно просто сидеть в кабинете и молиться. Изо всех сил молиться хоть кому-нибудь.

Дальский открыл ящик стола, в котором хранил подаренные ему четки. Посмотрел на них, даже тронул рукой. Вздохнул и захлопнул ящик.

Прохор Степанович до последнего момента не верил, что Леший придет в ловушку. Так рисковать мог только безумец.

Только безумец.

В Учкоме что-то снова взорвалось, почти сразу же за этим взрывом последовало еще несколько с интервалом в секунду-две, но Дольского они уже не интересовали. Он сделал ставку и теперь ждал результата.

Или он выиграет все, или умрет. В конце концов, если ничего не получится, то умрут еще очень многие. Десятки, а может, и сотни тысяч людей. Нет, Дальский никогда не собирался жертвовать своей жизнью ради чьей-то чужой. Даже ради сотен тысяч чужих жизней, но мысль, что умирать придется не в одиночку, как-то успокаивала, что ли… Смерть казалась не столь обидной.

Дальский сжал в руке пригоршню жемчуга.

– Все получится, – прошептал Дальский. – Все должно получиться.

Стас, естественно, всего этого не знал. Он даже не знал, что наверху гремят взрывы – в метро было довольно тихо.

Пока их вели по плохо освещенному тоннелю, Стас видел людей. Женщины занимались хозяйством, стирали, гладили, шили. Было много детей, Стас за два года даже стал забывать, что детей может быть так много. Чумазые, одетые в рванье мальчишки и девчонки носились по шпалам, прыгали через веревку, перебрасывались мячом – в общем, занимались своими важными детскими делами. На закованных Стаса и Геллера дети внимание, конечно, обратили, некоторые даже подбежали поближе, но Василий что-то крикнул по-цыгански, и дети отстали.

Стаса и Аристарха привели в небольшую комнату, выгороженную в углу станции бетонными плитами. Лампочка свисала на проводе с потолка, покачиваясь от сквозняка. Посреди комнаты стоял стол, за столом сидел старик лет семидесяти. Копна вьющихся волос была совершенно седой, но карие глаза на изрезанном морщинами лице смотрели молодо и цепко.

Василий говорил по-цыгански, быстро и отрывисто. Среди непонятных слов мелькнула «балалайка», «невынимайка» и Учком. И еще русский мат. Барон слушал, не перебивая и не отрывая при этом взгляда от лица Стаса. Когда Василий закончил, старик похлопал ладонью по столу и задумался.

Стас ждал.

Люди по-разному ведут себя, когда рушатся их планы. Некоторые просто расстраиваются, а некоторые злятся. И пытаются сорвать злость на виновниках своей неудачи. Или на тех, кто не вовремя подвернется под руку. Вот, например, Стас сейчас великолепно подходил на роль виноватого. Его долго пасли зачем-то, выкрали, а ничего все равно не получилось.

За такое можно и шкуру содрать.

Стасу как-то довелось видеть человека с содранной кожей. По старинной индейской методике. Берется медная палочка, нагревается на огне, потом кожа на ногах жертвы надрезается длинными параллельными полосам. Поддевается нижний край, и полоска кожи накручивается на раскаленную медную палочку. Медленно, снизу вверх.

От таких мыслей к горлу Стаса подступила тошнота. Снизу вверх. А еще есть другой способ – человека ошпаривают кипящим маслом, а потом сдирают вздувшуюся пузырями и пошедшую лохмотьями кожу. А еще…

– Что будем делать? – спросил Стас хриплым голосом. – Давай только быстрее…

Оплеуха швырнула Стаса на каменный пол. Голову Стас смог уберечь, а вот локтем приложился с размаху – боль взорвалась в мозгу и на несколько секунд ослепила.

– Не смей тыкать барону, – прошипел Василий, рывком поднимая Стаса на ноги. – Не смей…

Стас ударил цыгана коленом в пах, а когда Василий согнулся, ударил еще раз – в лицо. Сын барона завалился набок и заскулил, держась руками за низ живота.

– Понимаешь, Вася, – сказал Стас, – я сейчас в таком положении, что могу тыкать кому угодно. Могу и послать твоего отца так далеко, как его в жизни не посылали. И могу тебе хлебальник разбить до самого затылка, пока ты за свои сомнительные мужские достоинства держишься… И то, что я этого не делаю, свидетельствует только о моем глупом гуманизме. Альтруизме, блин…

Стас врезал цыгану в живот, снова замахнулся ногой, но вместо удара сплюнул на пол и сел на табурет. Сейчас неудачливый сын цыганского барона немного отлежится, встанет, и сразу будет понятна дальнейшая судьба господина консула Российской Федерации. Честно говоря, Стас где-то в глубине души рассчитывал, что сердобольный папа обидится за свое чадо, достанет из кармана пушку и покончит со всеми делами сразу, без кипящего масла и медных палочек…

Но старик смотрел на Стаса и молчал.

Василий стонал и ругался на нескольких языках. Нос у него, кажется, был сломан, кровь стекала по щеке на пол, собиралась в лужицу.

«Славно я его, – отстраненно подумал Стас. – Я бы за такое очень сильно обиделся. Очень. И…»

– Пойди умойся, – тихо сказал старик.

Василий что-то простонал.

– Я сказал – пойди и умойся, – повысил голос барон. – А когда смоешь кровь – приведи ее.

И говорил он по-русски, по-видимому, для пленников, чтобы они поняли смысл приказа и не особо нервничали.

Василий встал на четвереньки, помотал головой, разбрасывая в стороны капли крови. Медленно встал и побрел к выходу, шаркая ногами.

– Я тебя так и не поблагодарил за сына, – сказал старик, когда Василий вышел. – Если бы ты его тогда на Кресте сдал безам, он бы умер. Спасибо.