Иар Эльтеррус - Иная терра Страница 55

Математик».

«Делим как договаривались и то, и другое. Мне пятьдесят штук евро и двадцать кило порошка. Остальное вам. О времени ухода сообщу позже.

Иванушка».

«Нет, так мы не договаривались. Я не хочу связываться с наркотой ни под каким видом. Сырье я выброшу.

Математик».

«Свое — выбрасывай, мое — передашь мне вместе с моей долей денег. Впрочем, можешь и свое мне загнать, тысяч за десять евро возьму.

Иванушка».

«Я сказал — нет. Делай, что хочешь — я сказал. Дрянь я уничтожу. Это не обсуждается.

Математик».

«Ты рискуешь. Я могу сию секунду сдать и тебя, и твоих дружков. На меня у тебя ничего нет. Так что делай, как я сказал.

Иванушка».

«Я НЕ БУДУ торговать наркотиками! У меня тоже есть принципы, манипулятор хренов!

Математик».

«Кажется, я достаточно доступно объяснил? Наркотик передашь мне, хотя бы мою треть. С остальным поступай как знаешь. Обещаю, больше дел, связанных с наркотой, я тебе не предложу. Это все, что я могу сделать. И не пытайся меня обмануть — хуже будет. Это не угроза, это предупреждение.

Иванушка».

«Я подумаю.

Математик».

Юкка подошла неслышно, села рядом, обняла одной рукой. Во второй девушка держала небольшой термостакан.

— Хочешь кофе? Я сварила утром, взяла с собой немного…

— Спасибо… — тихо пробормотал подавленный юноша.

— Что случилось? — так же тихо спросила она.

Секунду поколебавшись, Математик рассказал все. Рассказ получился коротким — всего на одну сигарету. Потушив окурок о влажный земляной пол, главарь потянулся за следующей, глухо ругнулся, смяв пустую пачку. Юкка протянула свои.

— Кури на здоровье, — грустно пошутила она. — Знаешь, а я считаю, что ты прав. Наркотики — это самый низ, ниже падать некуда. А мы с тобой — честные бойцы. Да, убиваем — но ведь либо мы их, либо они нас. Наркота же — это предел подлости и гадости. Знаешь, я сегодня там, наверху, одного парня застрелила… молодой совсем, симпатичный, у него, наверное, и девчонка есть, а может, даже родители… Мне первый раз стыдно стало. Но раз он наркоторговец или даже просто как-то в этом замешан — мне его не жаль. Тех, кто этим занимается, только так и надо…

Вместо ответа Математик крепко прижал девушку к себе.

— Ничего, выкрутимся как-нибудь. Я договорюсь с Иванушкой. В конце концов, не зря же он столько времени на нас потратил.

— Вот видишь? Все хорошо будет, не переживай! Пойдем-ка к остальным, я еще бутерброды прихватила, хоть перекусим, а то жрать хочется — жуть как!

Парень рассмеялся, быстро поцеловал ее в губы.

— Хозяйственная ты моя! Эх, поработаем на Иванушку годик, денег скопим, паспорта купим — женюсь на тебе, будем жить по-человечески… Идем!

Подойдя к остальным, Математик автоматически пересчитал команду. Бор, развалившись на подстеленной куртке, нагло дрыхнет, Птиц с Винтом режутся в древние, замусоленные карты, Сыч…

— Эй, — враз севшим голосом проговорил красноволосый главарь. — А где Сыч?

IV. VII

Грешных и святых, нищих и царей земных

Одинаково пытает разная судьба.

— Осталось сорок минут, — простонала Вика. — Стась, пойдем покурим, а? У меня нервы уже не выдерживают…

— Пойдем, пойдем, — он улыбнулся девушке. — Не переживай, малыш. Все получится.

— Мне б твою в том уверенность, — пробурчала та, но все же улыбнулась в ответ.

В курилке, небольшой каморке сразу за актовым залом, было довольно темно и дымно, а еще холодно. Прямо под распахнутым окном сидел д'Артаньян казахской наружности и мрачно смолил сигарету.

— О! Неунывающий командир, — наигранно-веселым тоном поприветствовал он вошедших. — И наша несравненная прима-балерина!

— Азамат, я тебя стукну сейчас чем-нибудь, — проворчала Вика, плюхаясь на скамейку. — И вообще, ты же не куришь!

— Ага, щаз! С вами тут не только закуришь — плясать на потолке научишься. Курю я, просто редко. Думала, только вам двоим можно? Фигушки… А ты не смотри на меня так! — обернулся он к Стасу. — Я только что звонил, он едет, будет через пять минут.

— Я про эти пять минут уже полчаса слушаю!

— Не, теперь и правда пять минут. Он от метростанции шел, когда я звонил последний раз.

— Ну, тогда ладно… — юноша тоже сел, достал из кармана сигареты.

Несколько минут все сидели в молчании.

— Все, пора идти.

Товарищ Азамата, в паре с которым казах должен был показывать фехтовальный номер, все же успел. Высокий тощий парень влетел в актовый зал, едва не сбив с ног Женьку Алфеева, торопливо пожал руку Стасу, кивнул Зулкарнову и помчался переодеваться. Ветровский мысленно поставил галочку — с фехтованием все нормально, репетировали ребята достаточно, музыка под выступление подобрана, все сделано, и огляделся. Что-то еще наверняка надо было сделать…

Последние полтора часа он носился, как белка в колесе. Естественно, половина всего оказалась к нужному времени не сделана и пришлось судорожно пытаться исправлять на месте. Как ни странно, довольно-таки удачно.

Осознав, что сейчас от него точно ничего не зависит, юноша отошел к стене, буквально сполз на стул и прикрыл глаза. Хотя бы пять минут тишины, пять минут спокойствия, когда не надо никуда бежать и не надо ничего делать.

Как ни странно, потревожили его и правда только через пять минут.

— Слушай, а кто у нас на входе сидеть будет? — поинтересовался Женька, усаживаясь рядом.

— Алиска. Она сама просила, хочет хоть в чем-нибудь поучаствовать. Рвалась даже танцевать, но слишком уж свежая травма. Так что пусть билеты продает-проверяет.

— Ясно… Кстати, Виктор сейчас распевался — с голосом у него все отлично, простуда полностью прошла и спеть он сможет столько, сколько надо.

— Вот и отлично. Ладно, уже без пятнадцати, пора начинать. Эй, господа аарны и сочувствующие! — шутливо позвал он. — Все, кто в костюмах — за сцену, нечего показываться раньше времени. Кто у нас начинает?

— Я, кажется, — отозвался полноватый миловидный брюнет, Виктор Галль.

— Ты тоже иди за сцену и будь готов. Как только я тебя представлю — выходи, дальше сам знаешь.

— Стас, не истери, — Алик Гонорин, чьей задачей на сегодня было чтение стихов, подошел к Ветровскому и хлопнул его по плечу с такой силой, что юноша пошатнулся. — Мы все помним. Мы все двадцать раз отрепетировали. Все пройдет гладко, слышишь? Мы тебя не подведем, правда, ребята?

Нестройный хор голосов прозвучал для Стаса небесной музыкой. Эти ребята, они и правда были с ним. Несмотря ни на что — он был не одинок.

— Извините, я…

— Мы понимаем. Поэтому мы все сейчас идем за сцену, ты выдаешь Алисе билеты и сдачу — на всякий случай, а потом мы вместе ждем оставшиеся десять минут и начинаем. Все?

— Все, — благодарно улыбнулся Ветровский, беря себя в руки.

Народу было много. Больше, чем рассчитывал Стас, хотя дополнительных стульев, конечно же, не потребовалось. Ровно в семь часов дисциплинированный Женька Алфеев приглушил в зале свет, включил два прожектора, направленных на сцену, и Ветровский, чувствуя себя Сизифом, толкающим камень в гору, поднялся на сцену, сжимая в вспотевших от волнения ладонях микрофон.

— Добрый вечер, дорогие друзья! Одногруппники, сокурсники, соученики по факультету и собратья по институту! — начал он, чувствуя, как отрепетированные слова ершистыми камешками застревают в глотке. — Мы, инициативная группа «Серебряный Ветер», рады приветствовать вас на нашем замечательном концерте. Сегодняшний вечер особенно важен для нас, так как это первый наш подобный проект. Вы спросите, в чем его суть? Отвечу, начав немного издалека. Каждый из вас заплатил символические пятнадцать евро на входе, и вы наверняка хотели бы знать, куда пойдут эти деньги. Я не хочу рассказывать, я покажу, — Стас сделал пару шагов в сторону, подавая знак Алфееву.

Свет погас полностью, а на сцене слабо засветился старенький голографический проектор, который Алик где-то арендовал за довольно приемлемую сумму. Несколько секунд неразборчивого мерцания — и глазам зрителей предстало объемное изображение комнаты. Обыкновенной узкой комнаты, с зарешеченным окном, одно из стекол в котором пересекала широкая трещина. Вдоль стен стояли продавленные, древние кровати с металлическими сетками. На двух не хватало матрасов, а подушек, одеял, и белья не было вовсе.

— Это че за бомжатня? — недовольно крикнул кто-то из зала.

— Это не бомжатня, — ответил Стас. — Это обыкновенная жилая комната в одном из детских домов Петербурга.

Проектор тихонько зажужжал, изображение сменилось. Теперь голография показывала ужасно худую, грязную, наголо бритую девочку, одетую в не менее грязные тряпки.