Братья ветра - Тэд Уильямс Страница 55

– И мне трудно расставаться с тобой, Кес, – сказала она и вытащила из рукава письмо, запечатанное воском. – Миледи просила отдать его тебе. Она также передает пожелания благополучного путешествия. Как и я.

Казалось, она ждала, что я скажу или сделаю что-то еще, но я не смог придумать ничего соответствовавшего случаю, поэтому просто взял письмо и поклонился.

– Прощайте, леди Шоли, – сказал я. – Я всегда буду с радостью вспоминать проведенное в Вороньем Гнезде время, но я должен доставить ответ лорда Ксанико моему господину.

Шоли покраснела и посмотрела на меня, в ее глазах, как мне показалось, появился гнев, словно она собиралась меня в чем-то обвинить или даже проклясть. Однако она быстро взяла себя в руки.

– Ты оказался глупцом, Памон Кес, – сказала она ровным голосом. – Но в том нет твоей вины, и я буду по тебе скучать.

Она повернулась и пошла прочь, оставив меня печально смотреть ей вслед.

Теперь, когда я не смог уговорить лорда Ксанико посетить Асу'а, я не спешил обратно.

Пока я ехал по склону из Вороньего Гнезда, у меня появилась возможность прочитать письмо леди Оны.

«Благородному оруженосцу Памону Кесу,

Я сожалею, что не смогла проводить тебя сегодня утром. Я плохо себя чувствую и потому прошу прощения, что вместо этого отправила тебе письмо.

Должна признаться: я не верила, что тебе удастся уговорить моего мужа отправиться в Асу'а. Потребовалось бы много больше, чем просто приглашение от лорда и леди Асу'а, чтобы выманить его отсюда. Он выбрал Воронье Гнездо и его удаленность не без причины. Ксанико не покинет его, как животное не оставит свою берлогу, когда почувствует опасность.

Однако ты не получил шанса помочь своему господину – я знаю и хочу кое-что тебе предложить.

Я понимаю, что здоровье твоего господина для тебя сейчас главное. Если лорд Хакатри будет продолжать поиски лечения своих ран, я предлагаю ему не отказываться от помощи тинукеда'я – твоего народа, Кес. Мой муж консультировался с теми, кого знал, но в мире есть и другие целители вао. Многие из них живут среди наших родичей ниски в Наббане, городе смертных. В точности, как они отличаются от народа твоих хозяев в других отношениях, кое-кто из целителей Смотрящих-на-Море обладает знаниями об ужасном положении, в котором он оказался, коих нет у зида'я, ведь говорят, что драконы первыми вышли из Моря Снов в Потерянном Саду – как и мы, вао, в соответствии с нашими древними легендами. Кроме того, нельзя исключать, что и у смертных имеются новые достижения в целительстве, неизвестные бессмертным. Если твой господин действительно отчаянно нуждается в помощи, ему следует отправиться в земли, ныне принадлежащие смертным.

Я желаю тебе удачи, как и твоему несчастному господину. Я знаю, что он много для тебя значит. Я надеюсь, что ты вернешься повидать твоего друга,

Как и после моего первого посещения маленьких владений Ксанико, я испытывал недоумение. В письме леди Она написала: «Мы получили большое удовольствие от общения с тобой», но Шоли назвала меня глупцом. Я восхищался Шоли, и у меня возникло ощущение, что и ей нравилась моя компания, но с моей стороны было бы странно считать ее расположение бóльшим, чем стремление к разнообразию в одиноком доме. И даже если она испытывала настоящее ко мне влечение, которое могло бы перерасти в нечто более глубокое, разве мы во время нашей первой встречи не договорились, что я не могу покинуть лорда Хакатри, а она – леди Ону? Так что между нами не могло быть других отношений, кроме дружбы.

Я обещал жизнь и служение моему господину. Быть может, Шоли права и это глупо, возможно, леди Она не зря говорила, что народ моего господина плохо обращался с тинукеда'я, – но даже это не освобождало от уз любви и чести, что меня удерживали.

В ту ночь, когда я разбил лагерь возле дороги, во сне ко мне пришла моя мать в белом утреннем платье и с полотняной повязкой на глазах.

«Дитя мое, – сказал прелестный призрак, – я всегда буду частью тебя, в точности как Море Снов».

Проснувшись, я подумал, что это лихорадочное видение, навеянное словами леди Оны. Но теперь, когда я о нем думаю, после всего, что произошло, я считаю, что меня посетило истинное воспоминание, и благодарен за него. Я вернулся в Асу'а только после наступления Луны Выдры и подошел к городским стенам одновременно с печальной процессией, вернувшейся из Долины Змея. Пока я ждал у ворот, фургоны с накрытыми телами Йоу и остальных жертв Хидохеби въехали в город. Очень многие пришли на Площадь Собраний, чтобы почтить память возвращавшихся в город мертвых.

Те, кто привез тела, вернулись с трофеем: черепом Черного Червя, который находился в последнем фургоне процессии. Горожане смотрели, как он проезжал мимо, но встречали не криками презрения, а печальными взглядами и молчанием. У многих на лицах были скорбные маски из пепла вокруг золотых глаз, и они сияли в темноте, точно сокровища в древней пещере.

Передав Ледяную Гриву конюху, я поспешил в покои моего господина, но у двери меня остановили слуги зида'я. Это едва не лишило меня мужества, и я начал спорить, однако они ничего не стали объяснять. Пока я просил, чтобы меня впустили, из спальни моего господина вышла жена Хакатри, леди Брисейю, – увидев ее, я сразу понял, что случилось нечто ужасное, и сердце сжалось у меня в груди.

– Памон Кес, – сказала она тихим строгим голосом, – зачем ты так шумишь? – Выражение ее лица улучшило мое настроение – я не увидел следов страдания или глубокой скорби, – впрочем, чувства народа моего господина часто оказывались для меня непостижимыми.

– Как состояние лорда Хакатри? Я только что вернулся. Почему я не могу к нему войти? Пожалуйста, скажите мне, миледи.

Она сделала длинными тонкими пальцами жест, призывавший к молчанию, затем распахнула дверь и отступила в сторону, чтобы я мог заглянуть внутрь.

Мой господин был распростерт на постели. Его глаза оставались закрытыми, и мне не удалось понять, в каком он состоянии. На стоявшем рядом с кроватью стуле сидел кто-то одетый в белое, но слишком хрупкий для Лорда Песни из Наккиги, Джиккийо. На миг я вспомнил сон о призраке матери, который наполнил меня трепетом. Потом я понял, что рядом с моим господином вовсе не моя давно умершая мать, а живая мать Хакатри, леди Амерасу. Са'онсера положила разведенные в стороны руки ему на грудь, и я услышал тихий шорох песни. И почувствовал что-то еще, тяжесть воздуха в спальне, словно я дышал чем-то более осязаемым, чем обычно.