Сергей Лукьяненко - Застава Страница 56

У меня волосы встали дыбом. Я обернулся.

Все наши были в клетках. Все клетки были закрыты… кажется.

Я прошел по вагону, дергая каждую дверь. Шевелился и что-то бормотал лежащий на полу Старик. Ведьма растирала руками виски, проводила меня затуманенным взглядом. Сидел, прижав руки к лицу, и ругался по-армянски Скрипач. Хмель лежал неподвижно. Калька сидела с закрытыми глазами, но медленно мотала головой влево-вправо. Дед сидел на полу и плакал.

Это меня поразило. Дед не плакал никогда. Он мог ругаться, он мог быть испуган, он мог быть зол – но слезы в его репертуар не входили.

– Рома, что с тобой? – спросил я, отпирая решетку.

Пацан тоскливо посмотрел на меня. Потом перевел глаза вниз – на мокрые джинсы.

– Ну, обоссался, – сказал я нарочито грубо. – Вижу. Позор не твой, позор тех козлов, что тебе руки сковали.

– Если бы свободными оставили, я бы убежал, – тоскливо сказал Дед.

– Понимаю. А попросить помочь пописать ты, конечно, не хотел? – сказал я, приседая, снимая с его рук брезентовый мешок и возясь с наручниками.

– Ты бы разрешил свой член трогать? – возмутился Дед.

– Да пусть хоть затрогались бы, – все с той же грубостью, единственным, что могло сейчас успокоить опозорившегося Ромку, продолжил я. – Не бойся, просохнет.

– Отвернись, я открою портал, – быстро сказал Ромка, едва я освободил его руки.

– Подожди ты! – я встал. – Не горит пока. Надо всех освободить… и сообразить, что произошло.

– А что произошло-то? – простонал Скрипач. – Ударник? Это что, такой же газ, каким тебя накрыло?

– Вот именно, – подтвердил я. – Он самый.

Я вышел из клетки Ромки, прошел мимо своей и остановился перед той, где сидела Эйжел. Она действительно сидела, сложив руки на коленях и уронив голову на грудь. Неподвижно сложив. Дверь ее клетки тоже была закрыта.

– Да что же это!.. – закричал я, возясь с ключами. – Эйжел! Эйжел, очнись!

Я уже видел темное пятно крови под ней. И тяжелую обвислость тела. Но все равно продолжал с ней говорить, будто слова были тем, что могли удержать ее по эту сторону жизни.

Войдя в клетку, я присел рядом с Эйжел. Крови было много. Лубок на правой руке – так насквозь промок, стал бурым… И ран тоже было много – ее будто в ярости полосовали ножом, куда только могли дотянуться, – порез на щеке, на шее, три раны на теле… Но, пожалуй, все-таки крови было меньше, чем можно было ожидать при таких ранах – и у меня появилась надежда.

Я сжал пальцами запястье Эйжел. Вначале мне показалось, что сердце не бьется. А потом я все-таки почувствовал удары пульса – частые, но очень слабые.

– Она мертвая? – спросил Ромка.

– Нет, жива, только крови много потеряла, – говоря, я сбросил куртку, снял рубашку и принялся рвать ее на полосы. – Повезло. Наверное, ее били через решетку, куда дотянулись. Решили, что истечет кровью, но раны были неглубокие…

– Ага, – сказал Роман без особой радости. После предательства Эйжел сильно упала в его глазах. – Открывать портал?

Я бросил ему обе связки ключей и принялся перевязывать девушку.

– Уймись ты с порталом, успеем… Освобождай наших… Нет, стоп! Не просто освобождай. Внимательно смотри, закрыты ли наручники, понял?

Ромка кивнул, явно ничего не понимая. Покосился на отсек с конвоирами. Спросил:

– Ударник… а как ты их, а?

– Это не я, – ответил я, укладывая Эйжел на пол. Мне казалось, что так будет лучше, чем оставить ее в положении полусидя, пусть крови будет легче разойтись по телу. Как же ее изрезали… В душе была какая-то серая холодная злоба. И ведь мы уже давно как не любовники, и она нас предала – пусть и из высоких побуждений…

Все равно. Серая мерзкая ярость в груди.

Как же так?

Почему?

И кто?

– Пошли, – сказал я, вставая. Вытер окровавленные руки об обрывки рубашки. Все, что я мог сделать для Эйжел, – я сделал, она не обидится… если выживет. Она всегда была очень прагматична, да и к боли ей не привыкать. – Надо освобождать наших… и не наших.

Голова болела у всех. Никаких таблеток ни у кого не было, у запасливого Ашота тоже вывернули карманы и забрали анальгин – может, предполагали, что это яд? Впрочем, эта тщательность конвоирам не помогла.

– Какая гадость, уже второй раз надышался, – пробормотал Старик. Мы собрались в центре вагона, не сговариваясь, наверное, потому, что это было одинаково далеко от убитых конвоиров и неподвижного тела Эйжел. Кто-то сидел, кто-то стоял, привалившись к стене. Поезд шел ровно и, судя по стуку колес, быстро. – Никто ничего не помнит? Как нас вырубили? В какой момент?

– Я помню, что Эйжел нам объясняла, почему нас арестовали, – сказал я. – И все. Я стал ее уговаривать рассказать все, мне показалось, что она чего-то не договаривает… и тут я отрубился. Как уснул.

– Аналогично, – кисло сказал Ашот.

Видимо, никому добавить было нечего, все промолчали.

– Вагон заперт изнутри, – сказал Старик. – Окон нет. Вентиляционные решетки узкие.

– Тайна запертого вагона, – мрачно сказал Хмель.

– Отсюда напрашивается простой и неприятный вывод, – кивнул Старик. – Кто-то из нас на самом деле работает на Очаг.

Ведьма вздохнула.

– Почему это? – возмутился Роман.

– Потому что кто-то из нас имел при себе заряд газа… я даже не представляю, каким образом спрятанный, – Старик пожал плечами. – И он шарахнул этим зарядом, сам каким-то образом сознание не потерял, потом ухитрился отпереть решетку, убил охрану и исполосовал Эйжел, оружие куда-то выбросил… в канализационную дыру, наверное? Потом запер за собой решетку, запер свои наручники, ключи подбросил к решетке Ударника – и притворился спящим.

– Зачем нападать на Эйжел? – спросил Роман упрямо.

– Она хотела еще что-то сказать про агента Очага. И он испугался, что его вычислят.

– Да как он мог все это сделать? – продолжал спорить Роман. – Что он, фокусник?

– Он представитель цивилизации, которая опережает нашу на сотню лет, – напомнил Старик. – Что мы знаем о его возможностях?

– Тогда почему он не ушел, вот вопрос… – задумчиво произнесла Ведьма.

– Чтобы мы не поняли, кто из нас был шпионом, – ответил Старик.

– Не сходится, – Ведьма упрямо покачала головой. – Убил бы всех нас. Если он такой предатель – то я не верю в его сантименты. А хотел бы замести следы – поджег бы вагон.

– Мне кажется, ему что-то от нас нужно, – сказал я. – Потому и не убил. Потому и прячется.

– Слушайте, а ведь он… – Ведьма вздохнула и поправилась, – или она. Он или она – с Земли. Потому что та осведомленность, с которой о нас говорил этот французский полковник, не может быть из досье, собранных на Центруме. Они знают, кто мы в земной жизни. Наши имена, наши адреса… Мы все – земляне! Даже если кто-то из нас работает на Очаг.