Николай Чадович - Гражданин преисподней Страница 58

Неплохо бы воспользоваться специальными костюмами, защищающими человека от всяческих внешних воздействий. Ведь были же, говорят, раньше скафандры, в которых и на дно моря спускались, и в пустоте летали, и в огонь ходили. Хотя, если бы нечто подобное у темнушников или метростроевцев имелось, они вряд ли обратились бы за помощью к Кузьме Индикоплаву.

Остается одна надежда – летучие мыши. Авось хоть они не подведут. Надо только проследить, чтобы дикари не потрепали стаю. Не любят они почему-то своих прирученных сородичей. Впрочем, те отвечают им полной взаимностью, за исключением разве что брачного периода, когда инстинкт размножения уравнивает всех…

В странствиях по мрачным закоулкам Шеола человека подстерегает много смертельных опасностей – химеры, мох-костолом, потоп, обвалы, бездонные ямы, людоеды, голод, жажда, а теперь еще и здухачи. Но случается, что подземный мрак убивает и сам по себе.

Об этом Кузьма вспомнил сразу после того, как за его спиной раздался вопль, такой отчаянный, словно из несчастного человека разом изверглось все, на чем прежде держалась жизнь.

Такие вопли, сразу переходящие в хрип, зубовный скрежет и утробное мычание, ему приходилось слышать и прежде. Так начинался первый и еще не самый страшный приступ болезни, причиной которой становится страх перед вечным мраком.

Отряд сразу остановился. Послышались растерянные голоса:

– Держите его, держите!

– Ай, кусается!

– Да что же это такое? Из него пена фонтаном прет!

Кузьма бросился назад и, растолкав людей, от которых сейчас не было никакого проку, изо всей силы навалился на бьющееся в конвульсиях тело. Скорее всего это был метростроевец, странности в поведении которого – потухший взгляд, бессвязные речи, скованность движений – Кузьма заметил еще накануне.

Ничего страшного пока еще не случилось. Болезнь проходила сразу после того, как исчезала ее первопричина – тьма. Однако в настоящий момент помочь страдальцу было нельзя – мох-костолом не позволил бы и свечку зажечь.

А неведомая сила продолжала ломать метростроевца, то выгибая, то скручивая его тело. Руки судорожно шарили вокруг, выдирая клочья мха. Если бы не посох, который Кузьма успел вставить несчастному в рот, он давно бы откусил себе язык и переломал все зубы.

Такой приступ мог продолжаться как угодно долго и закончиться самым плачевным образом – если не смертью, то безумием. Существовал лишь один способ угомонить больного – напоить его, как говорится, вдрабадан.

– Все сюда! – приказал Кузьма. – Держите его за руки и за ноги. Только старайтесь костей не сломать… Да не меня, гады, хватайте, а его!

Пока четверо добровольцев пытались осилить взбесившегося метростроевца, Кузьма разжал ему рот пошире и вместо посоха вставил в рот горлышко баклаги.

Немало водяры расплескалось впустую или вместе с пеной излилось наружу, кое-что и в дыхательное горло попало, но добрая порция, этак с четверть литра, ушла по назначению.

Мышцы метростроевца вскоре обмякли, и припадок пошел на убыль. Дыхание мало-помалу успокоилось, зубы перестали лязгать.

– Что с ним? – растерянно спросил Змей.

– Болезнь такая. Вроде как бешенство. Только не заразная, – ответил Кузьма.

– Он выздоровеет?

– Если очнется при свете…

– А если в темноте?

– Тогда все начнется сначала.

– Как же быть?

– Надо перетащить его в такое место, где нет мха и можно пользоваться светом. Только там он может прийти в норму.

– А дальше? Нам он, наверное, уже не попутчик?

– Оставим его одного с запасом еды, а на обратном пути подберем. Шанс, конечно, мизерный, но ничего другого тут не придумаешь… Нельзя было такого человека брать в поход!

– Кто же знал… – вздохнул Змей.

– Для чего вы тогда целый медотдел содержите? Летучих мышей потрошить?

Метростроевец вдруг икнул и забормотал:

– Будет исполнено… Глаз не спускать… Особенно с проводника… Действовать по инструкции…

– Бредит, – как бы оправдываясь, произнес Змей.

– Ничего он не бредит! – решительно возразил Юрок. – Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! Ты лапу-то убери, не зажимай ему пасть! Сейчас мы много чего интересного узнаем.

Пьяный метростроевец между тем продолжал откровенничать, перемежая слова иканьем и мучительными стонами:

– …Главные враги… Связисты то же самое… В прямой конфликт не вступать… Привлечь на свою сторону… Если удастся… Контролировать каждый шаг… Не останавливаться перед крайними мерами…

– Про какие это крайние меры разговор идет? – зловеще поинтересовался Юрок, и что-то затрещало в темноте, не иначе как рубашка Змея.

– И в самом деле… – произнес Кузьма, прислушиваясь к происходящей во тьме возне. – Почему бы вам, дорогой Герасим Иванович, не объяснить нам смысл этого бреда? Очень уж он какой-то… детальный.

– Что вы хотите от пьяного человека? – ответил Змей, продолжая активно отбиваться от Юрка. – Сами же напоили, да еще и спрашиваете!

– Вот кто приложил руку к безвременной кончине Коляна Самурая! – изрек светляк-целебник. – Да еще, иуда, на других хотел вину свалить!

– Придушить обоих гадов без суда и следствия! – такую радикальную идею мог подбросить только Юрок Хобот.

Ситуация вновь потребовала срочного вмешательства Кузьмы, и, целиком отдавшись миротворческой деятельности, он позабыл про другие опасности (мало того, даже на тревожный писк летучих мышей отреагировал с запозданием).

Стае такое наплевательское отношение к себе, естественно, не понравилось, и налетевший Князь довольно чувствительно хлестанул Кузьму крылом по голове – не зевай, дескать, беда ведь совсем рядом! Не прошло и полминуты, как выяснилось, что сюда на предельной скорости направляется химера.

Спасаться бегством, а тем более устраивать во мху укрытия было уже поздно.

– Шухер! – крикнул Кузьма. – Немедленно рассредоточиться! Залезайте под накидки, которые я вам сделал, и ни гугу!

В спешке он как-то выпустил из виду, что до пьяного метростроевца его распоряжения вряд ли дойдут, а когда опомнился, время уже было потеряно – на них неслось что-то куда более стремительное, чем обвал или потоп.

Впрочем, оставалась еще надежда, что Змей успеет позаботиться о своем беспомощном товарище, но ей, увы, не суждено было сбыться. Волосы Кузьмы еще трепетали от вихря, поднятого химерой, а рядом уже раздался хруст, словно на грудную клетку человека осел огромный валун.

С метростроевцем было покончено в считанные секунды, и всем уцелевшим в живых не оставалось ничего иного, как уповать на милосердие судьбы.

Химера ворочалась где-то рядом, и по накидке Кузьмы время от времени хлестали струи крови, которые она выжимала из покойника.

Положение было ужасное, но мысли в голове у Кузьмы рождались с необыкновенной быстротой и ясностью. Кто прозевал беду – он сам или стая? Успели ли спастись летучие мыши? Как долго может продолжаться этот кошмар? Каким будет его продолжение? И что это вообще за тварь такая, которая не уносит добычу с собой, а душит на месте? Неужели…

Кузьма чуть-чуть приподнял край накидки. Мрак, как всегда, стоял полнейший (хотя он мог без труда определить, где конкретно находится любой из его спутников), однако в этом мраке билась неизвестно откуда взявшаяся крохотная оранжевая искорка, к которой вскоре присоединилась другая. Еще через несколько мгновений из искорок – оранжевых, голубых, желтых – образовался целый хоровод.

Вот оно что! Оказывается, на них напала не просто химера, а знаменитая химера-зажигалка, в данной ситуации, наверное, самая опасная из всех своих товарок.

– Разбегайтесь! – завопил Кузьма. – Быстрее!

Отбросив накидку, которая уже не могла помочь, а только сковывала движения, он рванул подальше от этого места, предназначенного стать общей могилой для всего отряда. Это же надо так глупо попасться! Пронеси, Господи, и тогда, возможно, я поверю в милосердие твое!

Мох за спиной ожил – зашуршал, зашелестел, даже заскрипел, а потом раздалось глухое и могучее – чмок! – это слоевище сомкнулось с силой, способной расплющить не только человека, но и что-нибудь гораздо более прочное, например, железную кастрюлю.

Кузьме теперь и ноги не надо было переставлять – его швырнуло вперед, словно пробку из бутылки с перебродившей брагой.

Все! Спасся! И на этот раз спасся! С такой мыслью Кузьма рухнул на пол туннеля и дальше уже покатился кувырком.

То, что уцелели и все его спутники – за исключением, разумеется, несчастного метростроевца, – можно было назвать чудом (Венедим потом вполне серьезно утверждал, будто бы голос Кузьмы уподобился волшебной силе, сметающей все вокруг).

Спустя некоторое время, когда мох восстановил прежнюю форму, они вернулись на старое место. От метростроевца осталось немного – пуговицы, пряжка от ремня, металлическая амуниция. Нет, остался еще запах – тяжкий запах крови, алкоголя, кала.