Гарри Тертлдав - Флот вторжения Страница 6

Ни в прошлую ночь, ни в позапрошлую не поступало никаких сообщений об окруженной советской артиллерии. Судя по всему, Шестая армия была полностью разгромлена. Но, отказываясь в это верить, фронтовая авиация продолжала посылать туда самолеты, словно пребывая в надежде, что мертвецы могут каким-нибудь чудом воскреснуть. За защитными очками слезы обжигали Людмиле глаза. Как многообещающе начиналось наступление!.. Даже фашистское радио не скрывало опасений, что советские войска отобьют Харьков Но потом… Людмила так и не поняла, что именно случилось потом, хотя в течение всего времени боев совершала разведывательные полеты. Похоже, немцам удалось блокировать важнейшие пути, по которым отступали советские войска, после чего сражение превратилось в побоище.

Ее рука в перчатке сдавила руль, словно тот был шеей фашистского захватчика. Людмила с матерью бежали из Киева накануне захвата города немцами. Оба ее брата и отец находились в армии, и ни от кого из них вот уже несколько месяцев не было писем. Иногда Людмила жалела, что не умеет молиться, хотя как может верить в Бога советская девушка, родившаяся через пять лет после Октябрьской революции…

Вдалеке появился огонек. Людмила Повернула самолет в том направлении. Любой огонь в ночной темноте должен принадлежать немцам: уцелевшие русские солдаты не решились бы привлекать к себе внимание. Летчица снизила «кукурузник» до высоты нескольких десятков метров. Самое время напомнить фашистам, что они на чужой земле.

Чувство радости от предстоящей мести смешивалось у Людмилы с чувством страха.

— Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь… — твердила она, словно гипнотизируя саму себя.

За считанные секунды люди, сидевшие вокруг костра, выросли из муравьев до обычных размеров. Никакого сомнения — немцы. В грязных серых шинелях и касках, похожих на угольные ведерки. Они бросились врассыпную за мгновение до того, как Людмила нажала гашетку в верхней части руля.

Два пулемета, установленные под нижними крыльями самолета, добавили шума к тарахтению пятицилиндрового радиального двигателя. Людмила не переставала строчить, пока самолет низко пролетал над костром. Затем «У-2» резко взмыл вверх. Когда огонь остался позади, девушка обернулась, чтобы посмотреть на результат.

На земле остались лежать двое немцев: один был неподвижен, другой извивался, словно ящерица в лапах кота.

— Хорошо. Очень хорошо! — довольно произнесла Людмила.

Каждый удар по фашистам отбрасывал их назад или, по крайней мере, затруднял им дальнейшее продвижение вперед.

В темноте появились вспышки, сначала в двух местах, затем в трех. Не огоньки, а выстрелы.

Ужас подкатил снова.

Людмила выжимала из «кукурузника» все, что можно. Возле ее головы просвистела пуля, словно подгоняя. Сзади продолжали стрелять, но вскоре самолет был уже вне досягаемости.

Людмила набрала высоту, чтобы продолжить поиски новых целей.

«И все ж фрицы — неплохие солдаты, — мысленно отдала должное врагу девушка. — В считанные секунды открыли ответный огонь!»

Когда фашисты вероломно нарушили договор о мире и дружбе и вторглись в Советский Союз, Людмила была уверена, что Красная Армия быстро отбросит их назад. Однако поражения и отступления следовали одно за другим. Над Киевом появлялись бомбардировщики. Прилетали ширококрылые «хейнкели», долговязые, похожие на летающие карандаши «дорнье», изящные «юнкерсы» и с жутким воем, как ястребы, бросались на намеченные цели. Фашистские самолеты летали без страха. Ни один советский истребитель не поднимался им наперехват.

После того как Людмила и ее мать бежали от немцев и оказались в Россоши, разговаривая с одним занятым по горло штабным работником, Людмила обмолвилась о том, что прошла обучение летному делу на курсах ОСОАВИАХИМа[8]. Через два дня ее призвали в Советские Военно-Воздушные Силы. Ее до сих пор интересовало: заботился ли тот человек о защите отечества или просто решил снять с себя хлопоты по размещению еще одной беженки?

Теперь же целые женские авиаполки совершали дерзкие ночные налеты на фашистских захватчиков.

«Когда-нибудь мне доверят настоящий истребитель», — мечтала Людмила. Несколько женщин стали асами, сбив за один вылет более пяти немецких самолетов.

Ну а пока что сгодится и старый надежный «кукурузник». Людмила увидела вдали еще один огонек. «У-2» сделал вираж и развернулся, чтобы лететь к новой цели.

Моторы самолетов ревели на бреющем полете. Изображения красного солнца на нижней части их крыльев и на боках фюзеляжей, должно быть, были нарисованы кровью. Беспрестанно строчили пулеметы. Пули вздымали пыль и вспенивали воду, как первые крупные капли ливня.

В тот момент, когда Лю Хань услышала рев японских истребителей, она купалась. Вскрикнув от страха, женщина нырнула и поплыла под водой, пока ее ноги не ощутили скользкое илистое дно реки. Самолеты исчезли столь же быстро, как и появились. Но Лю знала: японские солдаты близко. Вчера через их деревню проходили китайские части, отступая к Ханькоу.

Сделав несколько быстрых взмахов, Лю Хань подплыла к берегу. Она вылезла из воды, поспешно вытерлась грубым хлопчатобумажным полотенцем, потом надела кофту и сандалии и успела отойти на несколько шагов от реки…

Но тут опять послышался гул моторов: эти самолеты находились выше и дальше, чем истребители. Затем в воздухе раздался свист, но так ужасно не свистит ни одна птица-Бомба взорвалась менее чем в сотне ярдов от Лю. Взрывная волна подняла ее как пушинку и швырнула обратно в реку.

Наполовину оглохшая, женщина билась в воде. Задыхаясь и кашляя, она высунула голову из воды и срывающимся шепотом обратилась к Будде:

— Амито-фо[9], помоги мне!

Вокруг падали все новые и новые бомбы. Разлетающиеся осколки дико визжали. Несколько упало в реку неподалеку от Лю. Она вновь закричала от страха. В прошлом году осколком убило ее отца.

Взрывы удалялись в направлении деревни. Лю доплыла до берега и снова выползла наружу. Она машинально подняла полотенце и двинулась домой, вознося молитвы Будде о том, чтобы ее дом уцелел.

Поля были усеяны воронками взрывов. Возле воронок, то здесь то там, валялись тела убитых мужчин и женщин, искалеченные и скрючившиеся в предсмертных судорогах. Лю увидела, что грунтовая дорога осталась нетронутой — бомбардировщики сохранили ее для продвижения японской армии.

Лю захотелось курить. В кармане у нее лежала пачка сигарет, но они промокли. Вода стекала с волос прямо в глаза. Однако увидев столбы дыма, поднимавшиеся к небу, Лю бросилась бежать. Из деревни слышались крики и вопли, но, поскольку у Лю по-прежнему звенело в ушах, слов разобрать она не могла.

Когда Лю добежала до центральной площади деревни, собравшиеся там люди разом повернули к ней головы. Даже посреди случившейся беды она тут же подумала о том, как плотно мокрая одежда прилипла к ее телу, и Лю стало не по себе. Маленькие бугорки ее сосков отчетливо выделялись под тканью. «Плата за созерцание женского тела» — так китайцы называют посещение шлюхи. Вспомнив об этом, Лю покраснела.

Однако в неразберихе, царившей после воздушного налета японцев, ее тело никого не волновало. Странно, что некоторые жители деревни вместо того, чтобы испугаться, как то было с Лю, веселились, словно на празднике.

Лю хотелось быстрее оказаться дома, рядом с мужем и сынишкой, но она не удержалась, спросила у оказавшегося неподалеку деревенского портного:

— Старец Сунь, скажи, у нас что, все вдруг сошли с ума?

— Вовсе нет! — крикнул ей в ответ старик. — Знаешь, куда угодили бомбы восточных дьяволов? — Почти беззубый рот портного расплылся в широкой улыбке — Едва ли не все бомбы попали в ямень.

— В ямень? — удивилась Лю и тоже улыбнулась: — О, какая жалость!

Окруженный стенами, ямень был резиденцией главы округа; там же размещались тюрьма и суд. Тан Вэнь Лань был известный взяточник, наравне со своими чиновниками, секретарями и слугами.

— Я вот думаю, не сходить ли домой и не нарядиться в белое по случаю похорон тана? — сказал старец Сунь.

— Он мертв?! — воскликнула Лю. — Я думала, что такой злой человек, как он, будет жить вечно.

— Он мертв! — с радостью подтвердил портной. — И дух смерти прямо сейчас несет его в мир иной. Одна бомба угодила прямо в кабинет, где он брал взятки. Больше никто не будет нить нашу кровь!

Но Юм Минь, местный лекарь, был настроен не столь оптимистично:

— Подожди, вот появятся японцы и натворят такого, что покойничек покажется щедрым, как сказочный принц, Тан хоть оставлял нам немного риса, чтобы мы дотянули до следующего года. Японцы заберут себе все. Им наплевать, живы мы или сдохли.

Каким бы плохим ни было правительство Чан Кайши[10], в деревнях, захваченных японцами, жилось еще хуже.