Андрей Щупов - Оккупация Страница 6

— Главный очажок я удалил, — пояснил Вадим, — так что годика четыре можете ни о чем не волноваться. Но, если честно, это, конечно, не лечение. Ремиссия неокончательная и лет через десять рецидив вполне может повториться. Вот и щитовидка у вас несколько увеличена, — тоже результат затянувшегося стресса. Еще какое-то время и получится вполне эндемический зоб.

Радость, проступившая на лице Матвея Павловича, тотчас сменилась смертельной бледностью.

— Вот-вот! Что и требовалось доказать! — Вадим усмехнулся. — Вы слишком впечатлительны, Матвей Павлович. Легко впадаете в панику, ежедневно страдаете от апатии, и это немедленно бьет по иммунной системе.

— Но как же мне тогда быть? — пролепетал растерянный начальник.

— Самое простое — как можно поскорее сменить работу. Начинайте плавать, вставайте на лыжи, кушайте морскую капусту, яблоки с арбузами. Еще лучше, если сумеете найти себе добрую и ласковую жену. Ну, а как женитесь, немедленно рожайте детей. Верующие считают, что каждый ребенок автоматически добавляет родителям десяток лет жизни.

— Вы шутите?

— Я абсолютно серьезен. Дети — лучшее из лекарств, и будь моя воля, я бы с легкой душой прописывал его всем людям.

— Не знаю… По-моему, с моим характером заводить детей — безумие.

— Не согласен. Для начальника столь паскудного местечка у вас чудесный характер!

— Но, может, мне следовало бы еще…

— Не нужно. — Вадим покачал головой. — Наблюдения и обследования у врачей мало что дадут. А вот денег наверняка унесут немало. Все в ваших руках, Матвей Павлович, поверьте. И все рецепты здоровья столь же просты, сколь и банальны. Душевный покой, побольше пота и движение на свежем воздухе — ничего нового медицина здесь не прибавит.

— Даже не знаю, как я буду обходиться один! — Матвей Павлович продолжал с изумлением растирать грудь. — Вы уверены, что сегодня вас заберут отсюда?

— Увы… Эти ребятки давно меня ищут. Да и мне, честно сказать, пора домой. — Вадим на секунду зажмурился. — Ну, а вы подумайте насчет расширения лечебного блока, а заодно и над идеей по поводу пирамид поработайте. Вещь крайне полезная — и заключенным, наконец-то, найдется осмысленное занятие.

— Да, да, я помню… — голова Матвея Павловича мелко затряслась.

В эту самую секунду кое-что произошло в бараке Дымова. Это происходило метрах в шестистах от кабинета Матвея Павловича, но нужный сигнал Вадим все-таки уловил. И тотчас переместился частью короны в свой родной закуток.

Он успел вовремя, — приоткрыв фанерную дверь, к нему как раз заглядывал бригадир зековского люда. Вадим увидел его немо шевелящийся рот, но голоса не услышал. Пребывать в двух телах одновременно становилось все более обременительным. Зыбкое метатело, напоминающее скорее призрак, нежели живого человека, не могло понять, о чем же вещал гость.

— Пожалуй, на сегодня все, — Дымов поднял ладонь, задержал ее напротив лица Матвея Павловича. — Вам теперь лучше всего отдохнуть. Отмените на сегодня все дела и как следует выспитесь.

— Я не умею днем засыпать…

— Ничего, я вам помогу. — Вадим послал в ладонь легкий импульс.

Теплая волна толкнула начальника колонии, заставила смежить веки. А еще через мгновение он мягко повалился на кушетку. Матвей Павлович уснул сразу и без сновидений. Вадим же поправил у него под головой матерчатую подушку и поспешил выйти из кабинета. Оказавшись в коридоре, тут же окутал себя невидимой мантильей. Это было у него чем-то вроде шапки-невидимки. Можно было спокойно уходить. Эластичные лимбы мгновенно дотянулись до барака, оживили двойника в кресле. Ситуация тотчас прояснилась, — прорезался голос далекого бригадира. Дымова звали на разбор. Зачем и для чего, можно было только догадываться, однако это было уже несущественно. Приближение главных охотников Вадим чувствовал уже давно. И отчетливо понимал, что этот день является его последним днем на воле. Точнее — на зоне, которая с неволей у него по сию пору не ассоциировалась. Как ни крути, он успел тут обжиться, завести друзей и пациентов. И мимолетно кольнуло чувство сожаления. Точь-в-точь как на родном вокзале за секунду до посадки в поезд. Было жаль покидать этих людей, было жаль перелистывать еще одну значимую страницу…

Глава 4

Разумеется, обман, на который пошли Дымов со своими друзьями из милиции, долго продлиться не мог. Очень скоро федералы сообразили, что в руки им попался кто-то другой, на мистического палача совсем даже и не похожий. Не удивительно, что следовательская машина заработала полным ходом, и уже через пару дней после того, как был разрушен торговый центр «Магнетик», в больничную палату к Дымову ворвались вооруженные спецназовцы. Его вывезли под стволами автоматов прямо на койке. Переведя в тюремный госпиталь, тут же принялись испытывать на прочность. Копали не слишком глубоко, но довольно жестко. Сам Вадим за свободу свою не боролся, однако прекрасно сознавал, что и Шматов, и Миронов, и влиятельные пациенты из «Галактиона» предпринимают немалые усилия для его освобождения. Толку это, правда, не приносило. Увы, еще со времен Берии секретные службы сумели всем и каждому наглядно объяснить, кто есть главный в этой стране. Шумиху вокруг исчезнувшего экстрасенса быстро погасили, а самого Дымова упрятали в хорошо оборудованные подвалы, где и взялись с энтузиазмом переманивать на свою сторону, а проще говоря — перевербовывать. Банальное запугивание чередовали с физическим давлением, а душевные беседы — с суровыми допросами.

Поскольку от стандартных тестов Вадим наотрез отказался, а подсадку-колдуна попросту проигнорировал, к нему применили более современные методы. Вливая через капельницу химические расслабители, помещали в камеры с неумолкающей музыкой, порой допрашивали на протяжении круглых суток. Пару раз крепко избили — сначала резиновыми дубинками, а после — толстенной брошюрой с описанием программной продукции компании «Майкрософт». При этом Дымов сидел привязанный к стулу, а мускулистый богатырь с обнаженным торсом наотмашь хлестал трехкилограммовой брошюрой по лицу пленника. Хорошо, хоть не томом Советской Энциклопедии, но все равно получилось довольно чувствительно. После каждого удара череп Вадима наполнялся тягучим звоном, а взъяренное метатело самовольно скручивалось питоньими узлами, норовя выпростать напряженные лимбы навстречу истязателю. Вадиму стоило большого труда сдерживать себя в повиновении, хотя иные из особо жестоких ударов он все-таки смягчал.

Получалась в высшей степени странная игра: он мог бежать от них, но не бежал, мог с легкостью превратить логово секретчиков в руины, однако не делал и этого. Более того — Дымов с прилежанием сносил побои, терпеливо постигал мироощущение жертвы. При этом он внимательно присматривался к собственным мучителям, прощупывал их на ментальном уровне, кропотливо достраивал мысленную картотеку хищников. Можно было не сомневаться, что и они в свою очередь черпают от него определенную информацию. Он не кричал и не просил пощады, и они мотали это на ус. Любые ссадины и синяки на нем проходили в течение ночи, и это тоже их крайне интересовало. Дымов подозревал, что все свои наблюдения они тщательно протоколируют, сводя в аккуратные папочки, подшивая вместе с ксерокопиями допросов. Спрашивали же, разумеется, о наркотике празитон, о недавней гибели Аксана, о взрывах в торговом центре «Магнетик», о связях с хакерскими центрами. Временами интересовались и прошлым Вадима, а именно — Чернобыльским реактором и внезапным появлением Дымова вблизи поврежденного блока. Впрочем, эту тему копали вяло и неуверенно. Складывалось ощущение, что следователи сами не до конца верят в то, что некто мог выбраться наружу из ядерного пекла.

Впрочем, дело было даже не в следователях. С самого начала они вели себя так, как хотелось Дымову, и главным режиссером всего этого действа был ни кто иной, как он. Именно поэтому следователей интеллектуалов сменили свирепые каты, а вместо мудреной шахматной осады на вооружение была взята тактика болевого наскока.

Вадим и сам не до конца понимал, зачем он затеял этот спектакль. Должно быть, ощущал информационные лакуны, которые следовало срочным образом заполнить. Так уж получилось, что никто и никогда его всерьез не пытал и не допрашивал, не держал в карцере и не подвергал намеренным издевательствам. Даже на Горке жутковатого Кита, негласного короля уголовного люда, все ограничилось скоротечным боем, а до пыток дело так и не дошло. Между тем, поприще, которое Дымов избрал для себя, требовало досконального знания и этой мрачноватой стороны жизни. Он лечил тех, кто прошел через ад, но его собственный ад был мал и неконкретен. Конечно, кое-что он знал о черной изнанке жизни, многое успел прочувствовать на собственной шкуре, и все-таки не хватало деталей, не хватало перевоплощения — того самого, о котором столь красочно повествовал Станиславский. В самом деле, настоящее горе можно сыграть лишь тогда, когда знаешь, что это такое. Дымов никогда не верил теоретикам человеческих рефлексий, измышляющих синтетические чувства. Тайна настоящего преступления для него тесно увязывалась с тайной хищника, с тайной агрессии и тайной всеобщего зла. Инстинкты заставляли людей истреблять себе подобных, лишать их крова, денег и одежды, но если действия примитивного хищника очерчивались достаточно узкими рамками, то человеческий разум, конечно же, шел дальше. Собственно говоря, именно эту человеческую особенность Вадим и намеревался постичь. Как хотел постичь и природу истинного карателя, понять и осмыслить то чудовищное состояние души, когда радость от чужой муки затмевает малейшие проблески сочувствия. И даже, наверное, не понять, а ощутить в самом себе, поскольку только собственные ощущения дают самый верный ответ. Умственное приближение к истине еще не означает самой истины, — Вадим же хотел знать именно истину, поскольку только такое знание наделяло его правом лечить людей, правом вершить чужие судьбы.