Дэн Абнетт - Двуглавый орел Страница 6

Каминский выбрался из кабины транспорта и, обойдя его, опустил задник кузова для новых пассажиров. Он приветственно кивнул первому, кто подошел к машине, стараясь получше разглядеть на его рукаве знаки различия, но молодой человек даже не посмотрел на него, а просто запихнул в кузов свой вещевой мешок и тут же сам запрыгнул следом.

Лишь женщина задержала на нем свое внимание. Она смотрела холодным, испытующим взглядом и словно все время сжимала зубы, что придавало ее довольно изящным чертам лица какое-то напряженное выражение. Ее красивые черные волосы были безжалостно острижены.

— Транспорт до Южной ВАБ Тэды? — спросила она Каминского.

Она говорила немного в нос, с заметным инопланетным акцентом, и это звучало здесь очень необычно.

— Да, мамзель. К станции распределения.

— Следует говорить «командир», — поправила она его и, опершись руками о край кузова, легко втянула наверх гибкое тело. — Поехали!

Каминский подождал, пока последний из них заберется в машину, и закрепил задник кузова. После этого он, прихрамывая, вернулся в кабину и завел мотор.

Фантин — вот что бросалось в глаза при взгляде на наплечный серебряный знак у женщины-командира. «Фантин XX» было выбито на эмблеме на фоне двуглавого орла, держащего в когтях стрелы молний.

Каминский еще в ранней юности, студентом, изучал историю авиации, но, хотя он и слышал о мире Фантин, не имел ни малейшего представления, почему авиабригада военных летчиков носит такое название.

Он повез их через квартал Вилберг, а потом повернул на юг, в сторону базы. Когда они проезжали по улице Схоластов, пара «Циклонов» Содружества пролетела над ними на высоте около пятисот метров, взявкурс на северо-запад. Каминский, задрав голову, проводил их взглядом и через зеркало заднего вида успел заметить, что летчики, расположившиеся в кузове, делают то же самое.

Тэда. Старый Квартал, 07.35

Служба закончилась, и прихожане дружными рядами потянулись к выходу, в большинстве своем останавливаясь перед всеми почитаемой усыпальницей, чтобы поставить свечу за тех, кто уже погиб и кто, возможно, скоро погибнет в жестоких сражениях этой войны.

Сегодня утром, как и все последние дни, Бека Мей-ер поставила три свечи: первую за Гарта, вторую за своего брата Эйдо и третью за кого-то неизвестного, кому, быть может, это сейчас крайне необходимо.

Она, конечно, очень устала. Ночная смена на мануфактуре забрала у нее последние силы. Всю проповедь церковного иерарха она боролась со сном. Будь в храме чуть теплее, она, согревшись, наверняка бы задремала, но ее приобретенное в секонд-хенде летнее пальто, даже без подкладки, едва ли могло защитить от холода этим утром. Возможно, через месяц, добавив из следующей зарплаты к тому, что ей уже удалось отложить, она будет в состоянии подобрать себе на распродаже в богадельне Муниторума какую-нибудь термическую, непродуваемую куртку, а может быть, даже что и получше.

Когда она отходила от аналоя с подсвечником, то нечаянно натолкнулась на кого-то, кто ожидал своей очереди, чтобы зажечь свечу. Это оказался мужчина, которого она уже видела у церковных дверей, когда еще только шла на службу. Высокого роста, брюнет — сразу видно, что из другого мира. У него грустное ли цо, одет как солдат, и, куда бы ни пошел, всюду его сопровождает запах машинного масла и фицелина.

— Прошу прощения, мамзель, — извинился он тут же. Она вежливо кивнула и сказала: «Ничего», но максимально отстранилась, когда проходила мимо.

Он разговаривал сам с собой, когда она его увидела в первый раз. Странный человек, возможно с травмированной на войне психикой. Такого рода переживания ей были совсем ни к чему.

На самом деле единственное, что ей сейчас было нужно, — это отдых. Она сможет добраться до дому не раньше четверти первого, и, значит, на сон тогда останется не более трех часов, после чего она должна будет одеться и снова идти — теперь уже на свою дневную работу на пирсе. Когда, с вечерним колоколом, рабочий день там закончится, у нее будет только час, чтобы подремать до начала ночной смены на мануфактуре.

Она поспешно вышла из дверей храма на холодную улицу, где, однако, уже вовсю светило солнце, и быстрым шагом направилась к району своего постоянного проживания, до которого ей предстояло пройти еще долгий и утомительный путь.

Над Полуостровом Тэды, 07.37

— «Охота Два», ваш самолет сильно дымит! — внезапно вырвался из вокса встревоженный голос ведущего летного звена.

«Охота Два» сразу не отозвалась. Дэрроу приподнялся на сиденье и огляделся по сторонам, стараясь при ярком свете утреннего солнца оценить обстановку. С высоты двух тысяч метров он видел, как безбрежные заросли колючего кустарника Полуострова Тэды протянулись под ним, перемежаясь узкими полосками травы, что с самолета представлялось как комбинация се рых и белых пятен с незначительными вкраплениями зеленого цвета.

Внизу, на четыре часа от него, летели «Охота Восемь» и «Охота Одиннадцать». Они, как и ведущий «Охоты», на той же высоте, что и он сам, держались по правому борту от него. «Охота Два» и «Охота Шестнадцать», по левому борту, отбились от остальных и сейчас находились немного ниже.

Шесть самолетов. Только шесть. Все, что осталось после этого воздушного боя. Остальные погребальными кострами усеяли заснеженные вершины Маканайтских гор. И их вполне могло остаться пять. Дэрроу прекрасно понимал, что тот белый как снег убийца наверняка бы пополнил свой счет сбитых самолетов, если бы ведущий «Охоты» в отчаянной попытке собрать немногие уцелевшие машины в последний момент не пришел бы к нему на помощь и беспорядочной стрельбой из всех орудий не отогнал бы «летучую мышь».

Майор Хекель, ведущий «Охоты», пока они вместе пытались стянуть то, что осталось от летного звена в единый строй, не переставая запрашивал, все ли у него в порядке. Его голос звучал крайне обеспокоенно, как будто он думал, что эта отчаянная гонка могла довести Дэрроу до сердечного приступа. Но, вероятно, это были всего лишь последствия шока и осознание личной ответственности. Так много курсантов погибло! Один из черных дней эскадрильи.

И их было так много за последние несколько месяцев! Как только такие офицеры, как майор, выдерживают? Кроме того, Хекель был всего на три года старше Дэрроу и получил свое звание лишь в результате стремительного продвижения по службе, когда офицерский корпус нес ужасные потери.

— «Охота Два», отвечайте!

Даже искажения звука в поломанном воксе не могли скрыть очевидную тревогу в голосе Хекеля.

— Ведущий «Охоты», со мной все нормально.

С ним не все было нормально. Дэрроу находился под выгодным углом и прекрасно видел, что происходит. Помимо того что из «Охоты Два», как из трубы, уже тянуло грязным дымом, этот самолет к тому же терял высоту и скорость.

Что с ним случилось? Воспламенилась смазочно-охлаждающая эмульсия или замкнуло электроприборы? А может, какое-нибудь другое роковое стечение обстоятельств, о котором Дэрроу даже не мог подумать?

Как далеко их занесло? Судя по его карте и навигационным приборам, они сейчас были в сорока шести минутах лета от Северной ВВБ Тэды, может быть, больше, если «Охота Два» продолжит в таком же темпе терять скорость. Счетчик горючего все еще показывал полные баки, но, по расчетам Хекеля, ни у кого из них, скорее всего, не могло быть топлива больше чем на пятьдесят минут. Особенно у Дэрроу — из-за его воздушной акробатики.

— Звено «Охота»… — донесся голос Хекеля через коммуникационное устройство. Тут он осекся, как будто майору потребовались усилия, чтобы принять решение. — Звено «Охота», мы меняем курс и идем на Южную ВВБ, Так мы сократим пятнадцать, может быть, двадцать минут полета. Подтвердите получение информации, а затем держите равнение на меня.

Дэрроу подтвердил и услышал, как остальные сделали то же самое. Это было хорошее решение. Командование Полетами скорее согласилось бы вернуть своих шесть «Волчат» не на ту ВВБ, чем не получить вообще ничего.

Дэрроу переключил коммуникационные каналы, и ему стало слышно, как Хекель перебрасывался шутками с наземными диспетчерами, пока решение о перенаправлении самолетов на другой аэродром утверждалось командованием.

Тут до него опять донеслось постукивание в корпусе.

Дэрроу уже собрался сообщить об этом, когда «Охота Восемь» вдруг пронзительно закричал по воксу:

— «Охота Два»! Посмотрите на «Охоту Два»!

Пилот вытянул шею, стараясь разглядеть, что происходит вокруг. Поврежденный «Волчонок» выбился из общего строя группы и теперь снижался по пологой дуге. Хвост дыма, который тянулся за ним, стал еще темнее и гуще. Самолет выглядел тяжелым и медлительным, как будто гравитация действовала на него намного сильнее, чем на другие машины.