Сергей Волков - Чингисхан 2. Книга 2. Чужие земли Страница 6

— Помоги! — хрипит он.

Легко сказать. А как? Даже если я лягу на край трещины и опущу руку, то вряд ли вытащу Нефедова — он тяжелее меня. К тому же сил у меня едва хватает, чтобы переставлять ноги.

— Помоги!! — в голосе профессора слышатся отчаяние и обреченность. — Пожалуйста!

Замечаю, что у меня трясутся руки. Не от холода — холод отступил, сейчас не до него. Я просто не знаю, что делать. Гибнет человек. Пусть не самый лучший, пусть временами подонок, но человек! Если он сорвется в трещину, улетит в зловещий мрак, тогда — все. Конец. И ему, и мне, правда, не сразу.

— Арте-ем, спаси! — воет Нефедов.

— Да заткнись ты! — со слезами в голосе кричу я.

Что делать? Что?!

И тут приходит спасительная мысль: «Винтовка! Ну конечно, это же выход!».

Подтягиваю «Бур» к себе, берусь за мокрый ремень и опускаю оружие прикладом вниз в трещину.

— Хватайся!

— Ага! — обрадованно выдыхает Нефедов.

— Я буду стараться удержать ее, а ты упирайся ногами и лезь!

Это я здорово сказал: «Буду стараться». Едва только профессор повисает на винтовке, я начинаю сползать в трещину. Распластавшись на пупырчатом фирне, пытаюсь свободной рукой нашарить хоть какой-нибудь бугорок или выемку, чтобы зацепиться. Не тут то было — поверхность ровная, как гранитная плита. Только крохотные пупырышки. Впиваюсь в них ногтями, скольжение чуть-чуть замедляется.

— Ы-ы-х! — стонет Нефедов, выбираясь из смертельных объятий трещины. — Потрепи-и-и, я щас…

Руку, которой я удерживаю ремень «Бура», сводит судорогой. Еле успеваю перехватить винтовку другой рукой, и сразу же профессор подтягивает меня к самому краю. Еще миг — и мы оба полетим вниз.

— Есть! — грязная пятерня Нефедова появляется из трещины, следом перехватывает ствол винтовки вторая. Вот уже и лохматая голова закачалась в поле моего зрения. Опершись на локти, мой спутник отпускает «Бур» и тяжело переваливает свое грузное тело через край.

— А-а-а, все! — он дышит так часто, как будто пробежал марафонскую дистанцию.

Я улыбаюсь. Пальцы сами собой разжимаются — у меня нет сил держать винтовку на весу. «Ли-Энфильд» модификации «Бур», прощально блеснув шляпками золотых гвоздиков на прикладе, улетает в трещину.

Что ж, так оно, может быть, и лучше. Этот ухоженный человекобой заслужил века покоя. Нам он не поможет — на всех преследователей элементарно не хватит патронов…

Ледяные морозные когти вновь пробираются сквозь одежду, цепко сжимают сердце. Надо идти. Вставать и идти, пусть и безо всякой надежды.

Нефедов поднимается первым, достает из-за пазухи «Макаров», протягивает мне.

— На. Все одно из меня стрелок, как из шахтера балерина.

Сую пистолет в карман. В голове — странный звон. То ли от напряжения, то ли от холода. Перед глазами все плывет, горы двоятся. Черная обглоданная вершина справа кажется разверзнутой пастью исполинского чудовища. Небо из голубого становится густо синим. Солнце висит надо мной, как лампочка.

Потом я слышу шепот. Тихий, вкрадчивый шепот, идущий ниоткуда.

— Остановись, человек… твой путь завершен… здесь твой последний приют… Присядь, дай отдых натруженным ногам… Остановись…

Я испуганно вскрикиваю, начинаю оглядываться, машу руками. Белизна снегов режет глаза. Слезы замерзают на щеках.

— Чего ты? — Нефедов пытается поймать мой взгляд. — Э-э-э, парень! Стой! Да стой же ты! Ну-ка…

Его голос отрезвляет меня. Жуткий шепот в ушах стихает. Я дрожу, закрываю лицо ладонями. Профессор отрывает еще один лоскут от подкладки своего халата, завязывает мне глаза. Сквозь темную ткань видно плохо, но резь проходит. Я вспоминаю про снежную слепоту — бич полярников и альпинистов. Да, только этого не хватало.

— Так лучше? — с тревогой в голосе спрашивает Нефедов.

— Нормально.

— Идем. До темноты мы должны одолеть перевал.

Идти становится труднее, мы поднялись высоко и здесь ледник покрывают довольно глубокие снега. Теперь мы движемся намного медленнее — профессор сперва проверяет ногой снег впереди, потом делает шаг. Ни он, ни я, точно сговорившись, не оборачиваемся. А зачем? И так ясно, что люди Надир-шаха догоняют нас. Все может закончиться в любую минуту — выстрел, вспышка боли и темнота…

Шепот накатывает на меня вновь ближе к полудню. Те же призрачные голоса, те же слова:

— Остановись, человек… Присядь, дай отдых натруженным ногам… Остановись…

— Игнат! — окликаю я Нефедова. — У меня это… слуховые галлюцинации, короче.

— Это духи гор, — серьезно отвечает профессор. — Не слушай их. Думай о хорошем. Пой песни, только про себя. Не поддавайся!

Легко сказать. Как я могу думать о хорошем, если зловещие слова возникают прямо в голове?

— Твой путь завершен… завершен… завершен… Здесь твой последний приют… Остановись!

Потом приходят видения из прошлого. Сквозь повязку, закрывающую мне обзор, я вдруг ясно вижу майора Киверова. В пыльной хэбэшке с автоматом, он шагает рядом со мной и снег отчетливо хрустит под его сапогами.

— Не бойся, воин, прорвемся, — улыбается Киверов.

Жутко видеть эту вполне человеческую улыбку на мертвом лице — у майора снесено полголовы.

За Киверовым является тот самый блатнюк, которого я отоварил в поезде и который потом отделал меня в ресторане.

— Все, фраерок, приплыл ты, — косо ухмыляется он. — Сколь удавочке не виться, все одно затянется. Кранты тебе. Замочат вас, оленей, чертилы местные, на глушняк посадят.

— Сгинь! — говорю я уголовнику.

Он исчезает. Появляется Надя.

— Почему ты меня не любишь? Ведь я хорошая, Артем! Правда, я хорошая! И фигура у меня нормальная, и все остальное… Артем, вернись, пожалуйста! Я тебя очень прошу!

Я крепко зажмуриваю глаза. Никакой Нади здесь нет.

— Артем! Почему ты молчишь? Ты все время молчишь!

Надя. Опять она. Никуда не делась, идет рядом. Надя изменилась. Она стала ярче краситься, заимела вышитую гуцульскими узорами дубленочку, сапоги-чулки и вообще превратилась в какую-то куклу.

— Привет! — первой начала разговор Надя. — Как поживаешь?

Она улыбалась, всем своим видом давая понять — вот, мол, какая я, сама сделала первый шаг, цени, Новиков!

— Привет, — мой ответ был сдержанным, без эмоций. Для себя я все давно решил, Надя уже в прошлом. Но иногда прошлое вторгается в настоящее, особенно если оно живет с тобой в одном подъезде.

— А я на Новый год в Трускавец еду, — сказала Надя и искоса посмотрела на меня.

— Везет тебе, — я изобразил полуулыбку.

— У нас путевки. Группа, семь человек, — продолжила она. — Нелька, Светка, Венерка, я, Роберт, Саша Симагин и…

Последовала драматическая пауза. Ясно, сейчас я услышу ГЛАВНУЮ новость.

— …И Геннадий Павлович, — закончила Надя, облизнув кончиком языка накрашенные губы. — Он — доцент с нашей кафедры и куратор нашей группы.

— Ну, удачно вам съездить, — я обошел девушку, сделал шаг, другой.

— Он мне предложение сделал! — в отчаянии крикнула Надя. — Он молодой, тридцать один год всего! У него «Жигули», тройка! Понял!

— Да понял, понял, — не оборачиваясь, усмехнулся я. — Совет вам да любовь…

И вот теперь она идет рядом и канючит:

— Арте-е-ем! Ну Арте-е-емка…

А еще она приезжала ко мне в армию.

— Уходи! — кричу я в отчаянии. — Потом поговорим! Потом!

— Тихо, — Нефедов пытается зажать мне рот рукой. — Не ори! В горах нельзя издавать громкие звуки…

Где я? Срываю повязку, оглядываюсь. Ого, а мы, оказывается, прилично протопали с того момента, как профессор сорвался в трещину. Обглоданная вершина прямо над нами. Темные точки внизу превратились в человеческие силуэты.

Догоняют.

— Тихо! — Нефедов пытается надеть на меня повязку. Сам он в такой же, и от того похож на слепца с картины Брейгеля.

Если слепой поведет слепого, все упадут в яму. Так говорил царский генерал в романе «Бег». Генерал сошел с ума. А я? Я еще нормален? Ну конечно, нормален! Все в порядке, это просто духи гор морочат меня. Смешно. Духи существуют! Ха-ха! Надо же, духи! Они умеют шептать страшные слова и показывать картинки из прошлого. Но нам, сильным людям, духи нипочем!

Черт, что за чертовщина из меня лезет? О, песня! Нефедов сказал — петь про себя. Что ж, буду петь. Что-нибудь подходящее к моменту. Например, из фильма «Вертикаль», там у Высоцкого четкие песни.

И я начинаю бормотать себе под нос знакомые с детства строки:

— А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою…

Звон в голове стихает. Исчезает Надя. Странная легкость охватывает меня. Я слышу звуки гитары и хриплый голос Высоцкого, чеканящий слова:

    — Мерцал закат, как блеск клинка.

    Свою добычу смерть считала.

    Бой будет завтра, а пока

    Взвод зарывался в облака

    И уходил по перевалу.