Максим Хорсун - Кремль 2222. Одинцово Страница 6

Старейшина Емельян с мокрой от грибного отвара бородой кричал, встав на Видный Пенек:

– Найди мутанта!..

– …и убей его! – хором отвечали ему люди Одинцово.

– Найди мутанта!..

– …и убей его!

– Убей! Убей! – напевала, весело подпрыгивая, девочка-подросток возле самого Видного Пенька, и старейшина вспомнил, что это – сирота по имени Сияна.

– Во имя рода!.. – завопил, не жалел связок Емельян. Его зычный, чуть надтреснутый голос зазвучал, точно рык жука-медведя.

– Смерть мутантам! – с готовностью ответил ему люд.

– За чистоту крови!..

– Пусть сдохнут муты!

В тот вечер они вернулись в избы с легким сердцем и приятной пьяной усталостью. Грибной отвар подарил им крепкий сон и яркие грезы.

Но то ли дядька Волк разбавлял свое варево, то ли ослабла у людей вера, но общее камлание не принесло должного результата: беду отвратить не удалось.

Беда пришла на рассвете следующего дня в виде явившихся из тумана четырех воинов на верховых мутантах. К копью одного из всадников было привязано полотнище белого шелка.

– Мы явились по велению Максут-Хана, да будут долгими его годы!

Они носили кольчуги и жилеты из толстой турьей кожи. На всех были широкие штаны, легкие плащи с капюшонами, перчатки, отличные сапоги.

Двое – высокие и широкоплечие, один – огромный, настоящий великан, а последний – худой, словно щепка, с девчоночьими плечами и узкой птичьей грудью. Скуластые лица, узкий разрез глаз, черные прямые волосы. У трех – отчетливо заметные на лицах бляшки, образующие что-то вроде чешуи – или особая форма рака кожи, или следы давних генетических манипуляций. У последнего лицо и руки были покрыты серой шерсткой, а в огромных миндалевидных глазах читалась вековая мудрость и тоска. У двоих были луки и полные колчаны стрел, на груди громилы висел укороченный автомат Калашникова; у всех имелись мечи, а у великана – даже два в ножнах, расположенных крест-накрест за широкой спиной.

Одинцовские ополченцы открыли скрипучие ворота. Навстречу всадникам вышел старейшина Емельян, его юный босоногий приказчик Глебка, командир ополчения Гаврила Никифорович и Друг Духов дядька Волк с сизым после вчерашнего употребления грибного отвара носом. Оружие было только у Гаврилы – двуручный топор за спиной и древняя берданка в руках.

– Кто такие? – спросил старейшина сварливым голосом.

– Крымские шайны – посланники Ночной Орды – прибыли к вам с миром.

Говорил не громила, и не покрытый шерстью доходяга, а один из двух воинов, более или менее похожих на нормальных людей.

– Что вам надо? – снова прорычал Емельян.

– Мы просим, чтоб вы выказали уважение великому Максут-Хану и до исхода августа, которого в этих краях также называют жнивнем и густоедом, сделали нашему владыке подарок от чистого сердца: пять десятков здоровых юношей, пять десятков здоровых девушек и пять десятков здоровых детей веком до двенадцати лет. Сто мешков неизмененного картофеля, двести мешков муки, десять телег сыров и десять – копченых окороков.

– Мутоши поиметые, – отчетливо произнес в воцарившейся тишине командир ополчения, а потом сплюнул. Посланники орды сделали вид, будто ничего не услышали.

Старейшина Емельян молчал, только пудовые кулаки сжимались и разжимались сами собой. Покрытый шерстью доходяга широко распахнул огромные и непроглядно черные глазищи, и Емельян почувствовал, будто к его лицу прикоснулась невидимая теплая ладошка. Старейшину передернуло от омерзения. Это была телемпатия, или как там называют способность некоторых мутош, ублюдков вероломного Злобы, влезать в мысли чистокровных людей. Следом за омерзением пришел гнев, и был похож он на землетрясение, которое зарождается где-то в глубине души, а потом рвется разрушительными волнами во все стороны, отчего мутнеет разум, и мысли заполняет лишь желание калечить и убивать обидчиков.

Емельян прочистил горло, а потом проговорил степенно:

– На стене за нашими спинами – две сотни здоровых мужчин, вооруженных крепкими луками и дальнобойными самострелами. В каждом луке и арбалете – по одной стреле с острозаточенным стальным наконечником. Этого хватит, чтобы унизать вас и ваших верховых чудовищ, как ежей – иглами. С головы до ног.

Снова несколько долгих мгновений стояла тишина.

– Так что же нам передать владыке? – осведомился влажным шепотом шерстистый доходяга.

Старейшина взглянул на своих сопровождающих, – те стояли с каменными рожами, и подумал: будь, что будет!

– Передайте вашему хану вот это, – Емельян выставил в сторону посланников кукиш, а потом поводил рукой вправо-влево, чтоб ордынцы смогли хорошенько рассмотреть фигуру. – И еще вот это, – старейшина рубанул по бицепсу вытянутой правой руки ребром ладони левой.

Скакуны посланников заворчали и зафыркали, роняя из клыкастых пастей длинные тяжи слюны. Однако их хозяева по-прежнему сохраняли невозмутимость, и Емельяну на миг даже стало стыдно из-за своей выходки, которая была бы больше к лицу юному приказчику Глебке, а не старейшине многолюдной общины.

– Ты серьезно? – насмешливо переспросил один из воинов. – Когда Ночная Орда подойдет к этим стенам, вы ослепнете от блеска солнца на наших клинках. Вы оглохнете от грохота наших фузей. А наш боевой клич прозвучит для вас похоронной песней.

– Что ж, – кивнул Емельян, борясь с ощущением падения в бездонную пропасть. – В таком случае мы будем драться в тишине и на ощупь. Приводите вашего хана! И песни мы любим, пусть даже похоронные.

– Ну, хорошо, мы передадим твои слова владыке, – проговорил все тот же воин. – Но когда придет время, и ты раскаешься, вряд ли Максут-Хан подарит тебе второй шанс остаться живым.

Посланники орды развернули верховых зверей и направили их неспешным шагом в сторону затянутого туманной дымкой леса. Громила сорвал с копья белое полотно и сунул уже ненужную тряпку в седельную сумку.

…В общинном дома царило смятение. Емельян мерил светлицу шагами, остальные сидели на лавках, повесив носы. Сильно пахло потом, махоркой и сапогами.

– Ты правильно им ответил, Емеля, – подал голос Гаврила Никифорович. – Не рви на себе волосы. Одинцово никогда не прогибалось под мутов! И не прогнется!

Старейшина резко остановился, зыркнул из-под насупленных ресниц на своих людей.

– Вы понимаете, почему они пришли к нам?

Приказчик Глебка опустил глаза, дядька Волк снял с пояса бубен и начал меленько барабанить по нему костяшками пальцев. Новик – глава ремесленников – и Алексей, в чьем ведении были полевые работы, лишь развели руками. Димитрий, командовавший охотниками и следопытами, и Спиридон, водивший маленький торговый караван из Одинцово в иные поселки замкадья, посмотрели друг на друга, точно совещаясь, кто из них будет говорить, после чего слово взял старший охотник.

– Известное дело, Емельян, – проговорил Димитрий, встав. – Эти шайны с давних пор ведут набеги на окраины Москвы. А с той поры, как на месте МКАДа появилась мерцающая стена, пройти сквозь которую невозможно, им остается только грабить поселения Подмосковья.

– Шли, стало быть, шли ордынцы из далекого Крыма на Москву, – подхватил караванщик, – а тут – бац! – стена на пути! Таинственная и непреодолимая! Не возвращаться же с пустыми руками! Таких, как мы, ордынцы раньше вниманием не удостаивали, но на безрыбье и рак – рыба. Верно я говорю, брат Димитрий?

– Верно, Спиридон! – согласился охотник. – Если вернутся ордынцы без добычи – то это позор великий у них считается. Максут-Хан боится, что его засмеют другие ханы за поход впустую, вот и собирается он пощипать московскую околицу.

– Хорошо, что хоть кто-то понимает, в чем суть! – прорычал старейшина. – Тогда следующий вопрос – как поступим? Скрутить кукиш – дело нехитрое. А как сохранить голову и честь?

– У них кавалерия… – покачал головой караванщик. – И лучшие в мире лучники… Такие лучники, каких в наших краях отродясь не было!

– Нужно делать копья! Много копий! И стрелы! – вскочил со скамьи Гаврила Никифорович. – Мы засыплем их стрелами из-за нашего частокола! И еще пусть дети с сегодняшнего дня заготавливают булыжники!

– Нужно укрепить ворота и частокол! – быстро вставил пахарь Алексей.

– А мне кажется, все знают, что мы должны сделать! – сказал вдруг громким, но чуть дрожащим от волнения голосом ремесленник Новик. – Но мы все будем молчать, потому что говорить об этом и даже думать – не принято!

Новик оказался под перекрестным огнем взглядов.

– Неужели ты, друг, предлагаешь отдать шайнам то, что они потребовали? – уточнил командир ополчения.

– Никогда! – выкрикнул, краснея, Новик. – Старейшина был прав, когда послал ордынцев куда подальше! Я о другом сейчас… Нам нужна помощь. И вы все знаете, у кого мы сможем ее попросить.

«Там, где вчера стреляли из старинных ружей, – подумал, с прищуром глядя на ремесленника Емельян. – Этот сукин кот имеет в виду Поганое Гнездо!»