Макс Ридли Кроу - Сага о героях. В поисках Пророка. Том III Страница 6

– Вот и я так думаю, – вежливо улыбнулся Фарис. – И мне кажется, Карам заслужил немного уважения.

– Он едва ли чем-то отличается от прочих, – сдерживая накативший гнев, тихо сказал Ивран. – Все, что ему нужно – это еще больше власти. Не обманывайся!

– Это ты так говоришь, – ответил тот, садясь удобнее. – А я считаю иначе.

Хорошо, что при этом разговоре не присутствовала его мать. Она бы непременно перешла на сармантийский язык, богатый оскорбительными эпитетами, которых, несомненно, заслуживал упрямый мальчишка. Но Ивран надеялся образумить сына, пока тот не совершил какую-нибудь свойственную юности глупость. Он открыл рот, чтобы привести более-менее подходящий пример из древней шраванской истории, но Фарис, искоса глянув на него, приложил палец к губам:

– Я должен подумать. Говорить будем завтра.

Ивран поспешил выйти прежде, чем стена его самообладания даст трещину под натиском тарана, на котором было написано имя его сына. Китери права, тысячу раз права! Он и в самом деле одержим! Оставалось только надеяться, что это пройдет, если не за ночь, то хотя бы за неделю, как лютеанская лихорадка у детей. В конце концов, в нынешнем Шраване перемирие не могло длиться долго: наместники были непостоянны, как осенний ветер, и продажны, как портовые шлюхи. Уже завтра имя Карама забудется, и на площади будут снова говорить об урожае, ценах на древесину и шерсть, а за чашкой фруктового отвара не обремененные заботами старцы смогут обсуждать сплетни о недостойных владыках.

Но надежды Иврана не оправдались. Следующее утро не принесло облегчения. С первыми лучами солнца пробудился зной, в город влетел сухой ветер из пустыни, и день обещал быть немилосердно жарким. Наслаждаясь прохладой, что затаилась на веранде, укрытой от солнца зарослями винограда, Ивран и Китери завтракали, бросая друг на друга настороженные взгляды. Их сын не вышел накануне к ужину и дал понять, что не нуждается в обществе. О чем он размышлял и чем занимался в комнате, оставалось для них загадкой. Фарис и прежде не всегда считал необходимым посвящать родителей в свою жизнь, по какой-то причине считая, что это касается его и только его. Однажды Китери заинтересовалась, где он пропадает целыми днями, а когда узнала, что он ходит в церковь пророка Лазериана, пришла в ужас. Правда, сын успокоил ее, сообщив, что посещает церковь только затем, чтобы учиться у священников дорионскому языку. А на одной из тренировок, которые были в их семье традицией, рожденной из необходимости, Ивран увидел в руках сына сииф вместо кинжала. Это было дорогое оружие, и, конечно, отец поинтересовался, как оно появилось у Фариса. «Я купил его», – ответил тот, глядя в глаза отцу. Он никогда не был многословен. «Где же ты взял деньги?» – пришлось уточнить Иврану. «Я помогал восстанавливать стену, разрушенную во время атаки, и получил за это плату. Еще немного заработал в кузнице. Потом продал кинжал и браслет», – ему не доставляли удовольствия эти объяснения. «Ты продал то, что мы с матерью тебе подарили?» – не поверил Ивран. Фарис смотрел на него хмуро, с легким недоумением, словно никак не мог понять, к чему эти расспросы. «Я посчитал, что сииф мне нужнее. Если это были мои вещи, разве я не мог распоряжаться ими по собственному желанию?»

Ивран тогда взял с сына слово, что тот не станет сам рассказывать Китери о продаже ее подарка. Впрочем, это была излишняя предосторожность: Фариса трудно было обвинить в болтливости.

И вот в это утро, когда встревоженные супруги в молчании завтракали, их единственный сын спустился из комнаты, чтобы порадовать родителей своим обществом. Фарис выглядел довольным, на губах его была легкая улыбка, и, несмотря на задумчивую отрешенность во взгляде, вел себя вполне приветливо, даже похвалил кушанье, что случалось нечасто.

За столом Ивран не захотел начинать разговор, который мог бы испортить впечатление от завтрака, а потому задал вопрос только тогда, когда они переместились в просторную гостиную.

– Ты о чем-то собирался поговорить сегодня, – сказал он, устраиваясь в одно из плетеных кресел.

Фарис согласно кивнул:

– Так и есть. Я хочу найти учителя фехтования. Для оплаты его услуг мне понадобятся деньги. Я уже нашел место, где смог бы зарабатывать, но, скорее всего, приходить домой каждый день уже не смогу. Знаю, вы бы волновались, если бы я не предупредил вас…

Китери села прямиком на круглый столик, чуть не опрокинув кувшин с водой. Ивран в недоумении смотрел на сына:

– Погоди, зачем тебе учитель? Мы фехтуем с тобой почти каждый день…

– И я благодарен тебе за это, – ответил Фарис, – но этого недостаточно.

– Недостаточно для чего?! – воскликнула Китери.

– Для того чтобы стать телохранителем.

Ивран с женой переглянулись. Телохранители – порождение безумия жестокой эпохи унданов. Наместники умирали так часто, что даже дворцовая стража была не в состоянии их защитить. Тогда-то и появились те, кто предлагал свои услуги наместникам. Это были лучшие из лучших, воины-одиночки, от которых, кроме высшего уровня боевого мастерства, требовались преданность и особое умение ценить чужую жизнь превыше своей. Как самки диких зверей защищают своих детенышей, не боясь умереть ради их спасения, так и телохранители раз и навсегда отрекаются от себя в пользу своего владыки. Да, эти люди обладали привилегиями, о которых не могли бы мечтать иные служащие, даже советники. Возможно, кого-то эта должность привлекала деньгами: наместники не скупились на вознаграждение человека, от которого зависела их безопасность. Но, правда такова, что телохранитель попросту не мог воспользоваться собственным богатством. Вся его жизнь проходила возле шахриара, он тенью следовал за ним, не оставляя своего подопечного даже на миг. Что уж говорить, еще не было известно случая, когда бы телохранитель вышел на пенсию. Обычно на этой службе никто не задерживался надолго, а тех, кто продержался более трех лет, называли долгожителями. За всю историю существования телохранителей был известен лишь один случай, когда защитник пережил своего наместника, не сумев его уберечь. Одни говорят, что впоследствии его казнили стражники, а другие утверждают, будто он сам покончил с собой, не выдержав позора, но суть была одна: телохранитель – это пожизненный щит для другого человека, и, как любой щит, со временем он подлежит замене.

– Ты удивляешь меня, сын, – признался Ивран, впервые чувствуя, что ему стоит огромных усилий подбирать подходящие слова. Все они казались слишком пресными, чтобы передать его эмоции. – Несомненно, это почетная должность, но могу ли я узнать, что послужило причиной такого выбора?

– Я делаю это ради своей земли, – был ему ответ.

– Ты потерял голову, – Китери вскочила. – Сколько лет мы спасали наши жизни, а ты собираешься расстаться с ней, защищая одного из тех, кто превратил Шраван в руины!

– Меня вполне устраивает быть живым, – улыбнулся Фарис, – поэтому мне и нужен учитель.

– Знаешь, а я, пожалуй, одобряю это решение, – задумчиво протянул Ивран.

Китери обернулась к нему в изумлении, которое на миг вытеснило гнев. Он выразительно посмотрел на супругу и продолжил:

– Чем тщательнее ты будешь обучен, тем лучше. Возможно, ты еще передумаешь относительно роли телохранителя. К тому же неизвестно, кто придет к власти после наместника Нараяна…

Фарис слегка нахмурился, что означало крайнюю степень несогласия:

– Разве я часто меняю свои решения, отец? И я говорил не о Нараяне, он глуп и слаб. Я собираюсь поступить на службу к наместнику Караму.

Ивран медленно поднялся, не сводя глаз с сына, в надежде, что тот, возможно, оговорился. Будь это любой другой мальчишка, и можно было бы считать, что речь идет о чем-то незначительном: в пятнадцать лет так легко во что-то поверить, на следующий день забыть об этом и поверить в другое. Для того и дана юность, чтобы успеть совершить ошибки, на которые не остается времени в зрелости. Но в случае с Фарисом все было иначе. Его решение не было рождено под влиянием полной луны, как это часто бывает в таком возрасте.