Александр Прозоров - Привратник Страница 6

– О, наши молодые возвращаются, – повернул голову Варнак, заслышав в коридоре знакомые шаги. – Кажется, смогли разжиться колбасой.

– Почему вы так решили?

– Катя собирается чем-то угостить Вывея. Пирожные он не ест, купить в вагоне-ресторане парное мясо весьма проблематично… – Еремей зашевелился мохнатой частью своей сущности, выбрался из-под стола и сел, преданно глядя волчьими глазами на дверь.

Створка отползла в сторону, впуская парочку, пахнущую копченой колбасой, вином и жареной картошкой. Девушка улыбнулась, присела перед волком, взяв его морду в ладони, легонько потрясла:

– Ты уже ждешь, мой хороший! Ты знаешь, что тебе чего-то принесут!

Варнак отвернулся, но все равно продолжал ощущать ее прикосновения к своим щекам. И уже понимал, что не ошибся: от сложенного вдвое пакета остро пахло сервелатом. Едко-приторный вкус сервелата нравился не только ему, но и волку.

– Как вы не боитесь прикасаться к этому зверюге? – удивился монах. – Он же теленку голову откусит!

– Вы наговариваете на Вывея, Кристофер, – ласково пожурила доктора наук Катя, доставая колбасу. – Он никогда не тронет тех, кто его любит! Он храбрый и умный. Поумнее многих образованных доцентов!

– И на каких науках он специализируется?

– Зоолог, – ответил вместо нее Еремей. – Неужели сразу не заметно? Леди, давайте, пожалуйста, сервелат по одному ломтику. А то он слишком быстро кончается.

Катя послушалась. Для мохнатого попутчика она разорила не меньше трех бутербродов и теперь смогла растянуть для него удовольствие почти на полминуты.

– Да, в зоологии он должен разбираться лучше нас всех, – признал монах. – Кстати, по этому поводу могу рассказать весьма занимательную историю. Еремей, загляните в энциклопедию на такую хорошо известную фамилию, как Леметр. Бельгийский священник отец Жорж Леметр. Этот замечательный человек получил образование в иезуитском колледже, а потому прекрасно знал физику, астрономию и математику. По тематике теологии и астрономии он продолжил обучение в Лёвенском университете, в двадцать третьем году получил сан аббата, а через два года стал профессором астрофизики и прикладной математики. Точно как вы, Еремей, он заинтересовался изложенной в Библии моделью развития Вселенной и попытался переложить ее на язык математики.

– Все, мой хороший, кончилась колбаска, – погладила Катя волка по голове.

Вывей вздохнул и отправился обратно под стол. Девушка забралась к окну напротив Варнака, спохватилась:

– Простите, Кристофер! Я не хотела вас перебить. Очень интересно! И что было дальше с этим молодым человеком? Который в тридцать лет получил профессорскую кафедру?

– В тридцать лет он защитил в Гарварде докторскую диссертацию, – поправил монах. – Профессором стал в тридцать один год. Вступлению в наш орден предпочел, увы, орден иезуитов. Так вот, милая леди… Исходя из Библейской теории творения, отец Леметр выдвинул предположение, что сие чудо не может быть размазанным по бесконечному пространству и времени. Оно должно было свершиться где-то в одной точке и в единый миг. И если так, то вся существующая Вселенная обязана расширяться в стороны от места, где была когда-то сотворена. Кстати, свою идею он изложил все же в стенах ордена Девяти Заповедей, а не где-то еще, и астрономы немедленно приступили к ее проверке. И что вы думаете? Почти сразу из всех обсерваторий стали поступать данные, подтверждающие это предположение! Ученые обнаружили сдвиг свечения практически всех крупных объектов в красную сторону спектра, что, согласно эффекту Доплера, означает их удаление от наблюдателя с высокой скоростью. Наибольший вклад в работах по определению скоростей и направлений движения галактик принадлежит прекрасным специалистам Весто Слайферу и Эдвину Хабблу, благодаря которым Леметр уже в двадцать седьмом году сформулировал зависимость между расстоянием и скоростью галактик и предложил первую оценку коэффициента этой зависимости, известную ныне как постоянная Хаббла. Как ни курьезно, но сам Хаббл определил постоянную своего имени на несколько лет позднее. Однако самым главным стало другое. Отец Леметр смог определить точную дату рождения Вселенной: тринадцать миллиардов семьсот пятьдесят миллионов лет назад.

– Бред! Ну ведь полный бред от начала до конца! – вдруг взорвался тихий и скромный Дима Кудряжин. – Если к этой чуши относиться всерьез, то в итоге получаются дебильные квазары[1] мощностью в три галактики и летящие со скоростью больше световой, пульсары[2], сверхновые, бабахающие тут и там, чумные барстеры[3] и цефеиды[4] и прочая галиматья! И это не считая парадоксов парных звезд и галактик!

– Простите, друг мой, – прищурился монах. – Да вы, никак, собрались оспаривать факт красного смещения в излучении галактик и внегалактических объектов?

– Все спектральные смещения обычного видимого света от красного до рентгеновского легко объясняются самым банальным баллистическим сложением скоростей ускоряющихся объектов! Самой что ни на есть элементарной Ньютоновской механикой! Школьный задачник физики для пятого класса!

– Вы забыли самый первый постулат теории относительности. Свет – это константа, и он всегда и везде двигается с одинаковой скоростью.

– А вы забыли, – повысил голос Кудряжин, – что вся эта теория от начала и до конца является бредом, который активно проталкивался Ватиканом, проплачивался иезуитами в печати и на радио и рекламировался за счет Церкви. И все только для того, чтобы пробить в фундаментальную физику постулат о существовании Бога! Теперь этот постулат в науке есть – а сама физика разгромлена в хлам и никакой теоретической базы не имеет!

– Дима, простите, – поднял руку Еремей. – Помимо вас, физматиков, тут есть еще и зоологи. Не могли бы вы уточнить специально для них: а какое отношение имеет Бог к теории относительности?

– Это же элементарно, – чуть понизив голос, Кудряжин постучал себе по лбу костяшками пальцев. – Точка сингулярности, как культурно называют миг творения особые эстеты, есть супер-пупер-мегачерная дыра, из которой по определению абсолютно ничего вылететь не способно. А раз так, то и Большой взрыв невозможно объяснить ничем, кроме вмешательства высшей силы. То есть – Бог есть. Это доказывается фактом существования точки сингулярности. А факт существования сингулярности доказывается исключительно разлетом галактик. А разлет – эффектом Доплера. А эффект Доплера – только и исключительно постулатом Теории относительности о постоянстве света. Достаточно выдернуть из здания ОТО[5] только этот один-единственный, ничем не подкрепленный постулат – и вся красивая библейская картинка в ту же секунду разрушится в пыль! Именно поэтому Ватикан пробил эту теорию Эйнштейна несмотря на сопротивление ученых, именно поэтому душит все альтернативные школы, именно поэтому Церковь насаждает ее до сих пор, не допуская никакого инакомыслия!

– Церковь защищает теорию относительности? – недоверчиво переспросил Варнак.

– Деньги решают все. У Ватикана казна богатая. Они платят за исследования по этой теме и за разгромные рецензии любых альтернатив. А большего для убийства реальной науки мракобесам и не нужно.

– Милый, – прижала Катя руку мужа к столешнице, – я понимаю, что это не женское дело, но мне все же интересно, ради чего ты так азартно размахиваешь руками перед самым лицом профессора Истланда?

– Доктора… – совсем тихо и скромно поправил ее монах.

– Родная, не беспокойся, мы не станем драться, – поднес к губам ее руку Дима. – Это обычный научный диспут о взглядах на теории продажные и истинные. Ты просто ни разу не была на собраниях нашей кафедры.

– Раз я все равно не пойму, можешь не объяснять, – смиренно кивнула девушка. – Ведь я даже не зоолог.

– Нет, ну… – неуютно заерзал молодой супруг. – Я сейчас расскажу. Значит, сначала механика Ньютона. Вот представь себе, что ты сидишь на стуле на колесиках и как можно дальше кидаешь горошины. Ты кидаешь с одной силой, и поэтому они падают в одно и то же место. Это как бы фотоны, скорость света. По Эйнштейну, свет другим не бывает. Теперь представь, что я потащил кресло назад. Теперь горошины стали падать одна за другой. Это как бы гребни световой волны. Появилось отклонение от светового стандарта, оно же эффект Доплера, красное смещение. А теперь представь себе, что я начал тебя разгонять все быстрее и быстрее. Теперь горошины начали падать все дальше одна от другой, причем у каждой из них своя скорость, и поэтому чем дальше они улетят, тем больше будет разница во времени и расстоянии падения. А если я начну тебя разгонять еще и под углом к прежней линии броска, если начну мотать из стороны в сторону, то точки падения начнут причудливо сочетаться. Понятно?