Алексей Штейн - Ландскнехт. Часть вторая Страница 6

Но вот именно с последним пунктом не торопились, и это‑то и напрягало, как‑то изнутри. Враг ворвался в крепость, устроил безобразие, всю артиллерию уничтожил, а мы тут сидим. Потихоньку поспрошал, и еще больше мне не понравилось все. Вроде как нормально для этой крепости — сидеть в осаде и ждать подкреплений. Но… это если все нормально. Если крепость — крепость, а не ее огрызок и без пушек. Такого тут и не припомнят, чтобы так. Престарелый сержант из хозвзвода, которого тоже с нами отправили, чтоб под ногами не путался, говорил — мол, захватывали штурмом эту крепость только раз, лет сорок назад, и сам он того и не видел. Да и то — после долгой осады, когда боеприпасы в крепости иссякли совсем.

А еще, так уж вышло, что я все время рядом с Балу был — я у него вроде ординарца оказался, что ли. И потому грел ухо по его разговорам с другими командирами и сержантами. Выходило еще сквернее, чем на первый взгляд. Очень нелестного мнения они были по поводу наших офицеров. Так вышло, что сюда, на окраину страны, точнее даже 'за окраину', собрали отнюдь не цвет офицерства. Цвет сейчас известно где — на границе Степи, после разгрома казачьего заговора, да на Рисской границе — там напряженно. А тут… Половина — бывшие штатские чиновники, по княжьему приказу переведенные на военную службу. Конечно, с переподготовкой, но кто ж не понимает, что это такое на самом деле. Оттого не блистали офицеры — иные и профессиональными качествами, а главное — судя по всему и с моральными не очень. Боятся они, проще говоря. Ответственности боятся и вообще боятся. Вот и выжидают.

Унтер с минометчиков, который теперь выходит, командира их заменил, зашел на чай, и обронил фразу что мол 'Еще неизвестно кто первый дождется. Ведь гонца никто не отправил, да и не так оно просто, поди секреты отправили драгуны, перехватывать. Когда еще наши спохватятся и узнают все'

И как чуял, усатый, именно что так оно и вышло.

На тот деть с утра наблюдатель заорал сверху, что идут подкрепления — к кому, пока не ясно. Но, судя по направлению — к врагам. Через некоторое время сомнения развеялись полностью. Наблюдателю стали видны не только клубы пыли, но и мундиры. Не наши, чужие.

К тому времени и пулемет перекатили к нужному месту, и минометчики наверное были готовы накрыть огнем подходящих. Но — как и опасались — приказа не последовало. Без единого выстрела вражеские подкрепления достигли захваченного бастиона. Мрачно и матерно наблюдатель сообщил — батальон пехоты, отряд кавалерии и самое неприятное — похоже, пушки. Вот так. Да вдобавку проворчал, что мундиры темно — зеленые и черные. Я не понял, но Балу очень неприлично выругавшись, что для него совсем нехарактерно, сплюнул, и пояснил — это похоже, тот самый пушной зверек пришел. Это войского какого‑то 'дикого барона'. Уточнять мне было не с руки, но он тут же поименовал барона Вергеном — ага, читал я в прессе, да и в разговорах слышал. Местный полководец, с армией… без определенного места жительства. Бомж — воевода. И в текущий исторический момент запродался Союзу, и вроде как числился в вероятных противниках Валаша. И что самое поганое — вояка он был нешуточный. Здешний Жуков, али Паттон. Жестокий, упрямый, волевой, не обделенный талантами. И армия его — под стать. Серьезная заявка на лидерство, как говорится. А еще это значит — никакой это не бунт и не мятеж даже, это война. Выходит — большая война, за Свирре, наверное.

Хреново нам сейчас, похоже, придется. Не пора ли запевать Варяга, про последний парад. И самое невеселое — и выйдет оно у нас, скорее всего, как у того крейсера — только 'проявить мужество и решительность'. И потом рвануть все до чего дотянемся к известной матери. А более ничего мы уже не оформим. Про…этосамое мы шанс, пусть и дохлый. Теперь и дохлого шанса нету. Доосторожничали наши командиры, доигрались…

Как‑то сам по себе стал я подгонять получше амуницию, снова с грустью вспомнил про свою каску, что так и лежит в рундуке. Не помешала бы. Если повезет добраться вплотную — в рукопашной пригодилась бы. А лучше пару — вторую по американской манере — на ремень спереди приладить. Мужской детородный орган прикрыть. Не от пули конечно, а чтоб в драке не прилетело. Но пока касок свободных нету. Да и не факт что доживу до рукопашной — эти драгуны неплохие стрелки, а внутри крепости сейчас — все открыто… Проверил гранаты, примерился к карабину — штыка на него не положено, если что придется так действовать. Смотрю — кое‑кто вокруг так же готовится. И Балу вон свой пистолет проверяет, да бормочет, что наверное, пойдет пока время есть за карабином, или у кого из расчета пулемета заберет. И лица у всех, кто готовился к бою, были очень характерные — сосредоточенные и какие‑то отстраненные. Понимали, конечно, что дело плохо. Остальные же выглядели растерянно — испуганными. И делать они ничего не делали, озираясь на старших — приказа просили. Но приказа не было, и что самое хреновое — не было приказа вообще. Никаких распоряжений, никакой реакции — не только унас но, похоже, и вообще в форте. Словно так и надо — пришел батальон врагу в помощь — и ничего, все нормально. Лицо у Балу было злое, он метался от амбразуры к амбразуре, ворча ругательство и уже двоих услал в цитадель за приказом.

— Демона болотного они там медлят?! Ведь минуты терять нельзя! Сейчас если не пойти — потом вообще не пройдем! И тогда они нас тут будут как суслика в норе травить! Ну что они там еще ждут‑то?!

Следующей неприятностью стал залп вражеской батареи. Это оказались не пушки, а минометы. И не сказать, что хрен редки вкуснее, может даже минометы нам сейчас еще хуже. Впрочем, сейчас все решит выучка расчетов — наши стоят во внутреннем дворе цитадели, на ограниченном пространчтве, и укрыть их там негде и нечем. А вражеская — в довольно узком клине затененным бастионом, не простреливаемом с других укреплений — тоже не ахти как простор. Правда, могут попробовать закопаться в грунт — но не быстро это, да и от мины не спасет. Так что вопрос — кто — кого из них в контрбатарейной борьбе укопает первее. Вроде как у наших хоть чуть, да преимущество — уже на позиции и пристрелялись, а эти только залп пристрелочный дали. И лег он, как я посмотрел в амбразуру на тыловую сторону, недолетом, перед цитаделью, и зело некучно. Сейчас наши ответный дадут, ну…

Но залпа в ответ так и не последовало. Шли минуты, а батарея минометов молчала. Балу грыз незажженную трубку, свирепо сопя, потом подозвал очередного перепуганного солдатика и уже совсем готовился отправить его третьим в цитадель, как, рассыпая матюги, ввалился унтер — минометчик.

— Измена, братцы. Как есть измена. Вот как есть — выпалил он и потянулся к фляге — Как есть предательство!

Солдатики зашептались и заерзали, на что Балу грозно рыкнул, и сгребя унтера за ворот, зашипел:

— Ты что творишь?! Пристрелю, усатая морда!

— А ну пусти! Пусти, говорю! А ты знаешь, что мне капитан приказал?! 'Ни в коем разе не стрелять!' Понял, да?! А я бы им сейчас, пока они не пристрелялись… Ты видел как они похабно положили?! А у меня уже и так все стоит чтоб туда по — перед воротами кинуть… А он говорит — не стрелять! Как есть из…

— Так. Это. — тряхнул его Балу — Рот закрыл. Не пугай, у меня тут половина молодых, и без твоих воплей штаны отяжелят не ровен час. А ну‑ка, выпей пока воды, остынь, да сейчас подумаем.

— А чего думать‑то — Глядя в амбразуру, не поворачиваясь, влез спокойным тоном в разговор старик — сержант — Нечего думать тебе, Бало. Тут, в крепости, есть кому за такое думать. Твое дело — сообщить.

— Ага — озадаченно почесал ухо Балу — Ага. Точно. Надо доложить.

Сверху из‑под бронеколпака посыпалась отборная брань. Все похватали ружья и кинулись по местам, но ничего подозрительного не обнаружили.

— Чего блажишь, говори толком, желудок! — гаркнул Балу — Доложи по форме, обезьян лысый!

Однако ответа по форме не последовало. Но винтовой лесенке, нахально — неторопливо сполз наблюдатель — ефрейтор со второй батареи. Сполз, отстегнул флягу, глотнул, и на полсекунды опередив рык Балу, сказал:

— Все вахмистр. Допрыгались мы. Пароход идет. С баржой. А на ней батарея. Осадных. И так идет, что я скажу — отсюда картечницей не достать будет. Отвоевались мы, братцы.

И как‑то разом сгорбившись, уселся на ступени лестницы.

Балу как‑то очень мягко пододвинулся к сидевшему, а затем плавным кошачьим движением сгреб того за шею и почти нежно столкнул с лестницы. От такой чисто медвежьей нежности ефрейтор пролетел до стены, успев лишь только руки выставить, чтоб не расшибиться. А Балу был уже рядом, рывком развернул того, приложил легонько об стену, да пистолетом в нос ткнул. И когда только он успел его достать, я и не заметил.

— Соколик, отвоеваться прямо сейчас ты можешь. Вот сюда глянь — ефрейтор послушно скосил ошалевший взгляд на револьвер — Сейчас я тебе твою бестолковую башку прострелю — и отвоевался. Соображаешь? Ну, гавкни что‑нибудь. А?