Олег Дивов - Стальное сердце Страница 6

Хозяева назвали ее Эфа. По первой букве ее настоящего имени – Ф. Однажды поздним вечером, увидев за окном яркое свечение, она выглянула наружу в полной уверенности, что мимо пролетает НЛО. Окраина города, местность пустынная. Машины внизу она уже не заметила. Так же, как и приборов, которые появились в квартире одинокой женщины на следующий день. Они показались ей чем-то совершенно естественным и стали неотъемлемой частью ее жизни на долгую тысячу дней.

А тогда, в момент первого контакта, была только нахлынувшая вдруг страшная подавленность и непреодолимое желание спать. Утром, по пути на работу, она впервые услышала странный звук и почувствовала нечто, что тоже вскоре стало привычным. Ощущение было потрясающее, словно летишь на крыльях. Исчез вагон метро, и был только мелодичный гул в голове, по волнам которого уносишься далеко-далеко. А потом раздались человеческие голоса.

Конечно, она собралась к психиатру. Но что-то остановило ее на полпути. Она трезво оценила ситуацию: вот является к доктору одинокая некрасивая тетка сорока трех лет… И вернулась. А ее бы и так не пустили. Все должно было оставаться по-прежнему – тихая, спокойная жизнь, работа. Никаких изменений хозяева не хотели. Они вели эксперимент.

Их было несколько, один – главный. «Зови меня Черт», – сказал он. У них сложились очень хорошие отношения, у хозяев и их кролика. Эфе объяснили: эксперимент грандиозен, и то, что именно она выбрана в качестве объекта, делает ей честь. И Эфа была довольна.

Приходя домой, она усаживалась напротив телевизора и разговаривала с Чертом, глядя в темный экран. Вместе они мечтали, как все изменится в мире, когда эксперимент закончится. Когда вся планета научится обмену информацией на биоэнергетическом уровне. Когда все станут телепатами. И как все от этого будут счастливы.

Была ли счастлива она сама? Пожалуй. Впервые за долгие годы ее жизнь оказалась полной смысла. Хозяева воспринимались ею как друзья, товарищи по ответственной работе на благо всей Земли. Она безошибочно отличала голос Черта от других и любила с ним общаться. Он был шутник. Посылал ей поцелуи, рассказывал анекдоты. Черт не делал скидки только на одно: он совершенно не думал о том, насколько изнашивается нервная система биоробота.

Или, наоборот, хотел это выяснить?

Игра продолжалась три года. За это время хозяева продвинулись очень далеко. Они внушали Эфе, что хотели, и она воспринимала их желания как собственные. Приказ не выглядел приказом: объект просто знал, что должен сделать то-то, не ощущая вмешательства в свою жизнь. Но жизнь эта объекту уже не принадлежала.

Тем временем напряжение в психике объекта росло. Сбой в программе возник осенью 1988 года. Контроль ослаб. Черт перестал активно вмешиваться в дела робота. И Эфа начала критически осмысливать реальность. Нет, она по-прежнему любила Черта. Но в ее душе угнездился страх. Она поняла, насколько велика была власть хозяев над ней. И решила во всем разобраться.

Возможно, Черт задумал проверить, воспримут ли Эфу всерьез. Или хотел на нее «поймать», как на живца, сильного биоэнергетика. Так или иначе, Эфа уже не была роботом. Хотя убежденно говорила по-прежнему, что эксперимент не несет в себе зла. Но появилась одна странная особенность в ее поведении. Некий инстинкт гнал ее в Москву, к центральной лаборатории Черта, местонахождение которой ей не сообщали. Но Эфа довольно четко ощущала направление. Северо-запад.

Приехав в Москву, она начала звонить во все доступные места и спрашивать, что ей делать. В редакциях газет вешали трубку. Тогда она занялась ведомствами, пытаясь узнать, где могут идти работы, хотя бы смежные по тематике. Разумеется, впустую. Тогда Эфа призвала на помощь экстрасенсов. Приходили несколько человек, но, по их свидетельству, вокруг Эфы был непроницаемый для них заслон. Кроме того, они крайне неуютно чувствовали себя в одной комнате с ней.

Черт посмеивался и отпускал ехидные замечания. Шевелил занавесками в гостиничном номере, бряцал посудой в холодильнике. Пробовал вышибить стулья из-под гостей Эфы. Забросил на оконный карниз третьего этажа маленького чертика, сплетенного из куска телефонного кабеля. И не давал комментариев.

Но когда пришел Тим, Черт сказал: «Ты связалась-таки с прессой, это интересно. Посмотрим». Эфа рассказывала Тиму свою историю, периодически обращаясь к Черту за уточнениями. Он иногда отвечал, иногда нет. Потом вдруг ляпнул: «Дура ты, дура, а стоишь миллион».

Тим ушел, а Рябцев остался. «Мы тут еще поболтаем», – сказал он. Тим кивнул и вышел на холод, размышляя, как это его угораздило забыть диктофон. Никогда раньше с ним такого не случалось.

Впрочем, он запомнил все очень хорошо. Особенно – то, что увидел, «щелкнув». Это было так необычно, что за время беседы он «щелкал» трижды. Но видел все то же – размытое угольно-черное пятно. Мягкая, чуть шершавая фактура поверхности. Слабо шевелящиеся края. Один раз Тиму показалось, что пятно выдвинуло щупальце в его направлении. Он было напрягся, но ложноножка втянулась обратно. При воспоминании об этом эпизоде Тима передернуло, и он плотнее запахнул пальто. Холод. Холод шел от этого пятна по имени Эфа. Кошмарный холод.

– Привет! – позвал голос.

Тим вздрогнул, открыл глаза и в ужасе сжался в комок. Он еще не успел по-настоящему заснуть, только-только начал задремывать, и голос расслышал очень хорошо. «Проклятье! Многие вполне нормальные люди, оставшись в тишине и одиночестве, слышат потусторонние голоса. Наша психика не любит тишины и пустоты и старается вакуум заполнить. Со мной так бывало. Я всегда мечтал отгородиться от людей, залезть в нору и там притихнуть. Не пугали меня такие голоса. Но этот… Вот чертовщина!»

Тим «щелкнул» и внимательно осмотрел комнату. Никаких аномалий. Вроде бы… «Ого! Как это я проморгал? Да нет, раньше я просто был слабее и таких вещей не мог разглядеть. Однако крут становлюсь… – Тим свесился с кровати. На полу отчетливо проступали голубые линии. В глубине сознания Тим аж рот открыл и язык высунул от восторга. – Надо же, не врут люди! Вот они, силовые линии, вот она, сетка энергетического поля, которой покрыта вся Земля. И идут полосы точно перпендикулярно друг другу, слегка пульсируя в местах скрещивания. Как по учебнику – прямоугольники, где-то два на два с половиной метра. Хорошо, что комната большая и все отлично видно».

Тим напрягся и увидел еще больше. Возможно, ему показалось, но он разглядел, что линии не были плоскими – вверх от поверхности земли шли тонкие полупрозрачные стенки. Тим осторожно ткнул одну из стенок пальцем, но ничего не почувствовал. Тогда он поднялся с кровати, шагнул к ближайшему «перекрестку» и потрогал его. «Ф-фу! Жжется. Чуть-чуть, но противно. Недаром на таком перекрестке никогда не ляжет собака. А человек, тупица, ляжет. И никак понять не сможет, отчего ему так плохо спится, и вообще он какой-то никакой.

Н-да. Оппаньки!»

Тим потряс головой, переключаясь, и почти бегом рванул в кабинет. Несколько минут он сосредоточенно рылся в ящиках стола, пока не нашел то, что искал, – простенькую биолокационную схему квартиры и инструмент, с помощью которого она была составлена. Гнутая под девяносто градусов стальная вязальная спица. «Помню, как хозяин квартиры тогда обалдел…»

Взяв карту в руки, а спицу в зубы, Тим вернулся в спальню. «Точно как в аптеке. Все перекрестки силовых линий, которые я тогда засек, соответствуют тому, что вижу сейчас». Для верности Тим взял спицу и ткнул ею в ближайший перекресток. Спица чуть шевельнулась. Тим подвинулся, и спица тут же ожила, резво крутнувшись градусов на двести. «А чего я, собственно, проверяю себя? Ну, увидел я эти линии. Подумаешь! Я еще бублики вижу, молнии, груши и шарики. Скоро разгляжу, как бабы голые кругом летают, – и что, это меня удивит? Да нисколечко».

Тим присел на кровать и задумался. «А ведь по делу я разволновался. Ни про груши, ни про шарики, ни даже про голую бабу ни в одной книге не сказано. И ни один биоэнергетик мне про них не говорил. Так что это мое личное дело. А вот про силовые линии черным по белому прописано в учебнике практической биолокации. Так, мол, и так, ячея два на два с половиной, геопатогенные точки в местах скрещивания, лучший инструмент выявления – спица из стали. Про остальное я читать тогда не стал. Я же лекарь, народный целитель, трам-тарарам. Меня именно геопатогенные эффекты и волновали… Черт! И все-таки, про голых баб. И про летающие тарелки. Положим, сегодня я увидел сетку. А что я увижу завтра? Это ведь может оказаться что-то совершенно запредельное. Не спятить бы».

– А пойдем-ка, брат, отметим это дело! – провозгласил Тим, встал и направился в кухню. И только открыв дверь холодильника, обнаружил, что все это время уверенно двигался и отлично видел в кромешной темноте.

В лаборатории Полынина было непривычно шумно. Осторожно заглянув в двери, Тим увидел, что весь персонал сгрудился у полынинского стола и наперебой рвет друг у друга из рук какие-то фотографии. Сам Полынин, большой, грузный, седой и какой-то удивительно экономный в движениях, словах и даже интонациях, восседал в кресле и благодушно улыбался. А перед ним прыгал и жестикулировал, что-то объясняя, мелкий и совершенно несерьезный с виду мужичок лет сорока.