Андрей Левицкий - Песчаный блюз Страница 6

И он не просто стоял передо мной — он целился в меня.

— Знаешь, что это? — спросил Богдан, громко втянув воздух раздувшимися ноздрями.

— Разрывник, — кивнул я. — Редкая штуковина.

— Правильно, Альбинос. Их так называют, потому что они стреляют разрывными пулями крупного калибра. У пуль мягкая головка, от удара раскрывается зазубренными лепестками, которые рвут мясо и дробят кости. Такая пуля пробьет тебя насквозь, в отверстие я смогу просунуть кулак.

Я вежливо улыбался, слушая эту тираду. Если Богдан думал потрясти меня своей крутизной, то не очень-то преуспел. Но как он выжил — вот это вопрос! Пока расстрига живописал разрывник, в дырке на рубахе что-то вроде как блеснуло, но разглядеть толком я не успел — он повел плечами, и это место оказалось закрыто плащом. Что за невидимая, — ну, почти невидимая — штука надета у него под рубахой, что за чудеса такие? Чудеса всегда настораживали меня…

Главным образом потому, что меня самого защищало нечто подобное.

Я подавил желание ощупать свою грудь. Там, почти неотличимое от кожи, глубоко в нее погрузившееся и принявшее такой же цвет, пряталось одно очень необычное устройство — генератор силовой брони. Я нашел его давно, еще на горе Крым, в брошенном грузовике, где лежал скелет одного отшельника. Тогда необычный кругляш попросту прилип к моей груди, а после выпустил из себя световой кокон, запеленавший верхнюю часть тела, не считая шеи, головы и рук. Свет погас, будто впитавшись в кожу, и стал незаметен… до тех пор, пока в меня не выстрелили. Тогда оказалось, что это броня — световая или силовая, как хотите, так и называйте — главное, что она перераспределяет удар пули по всей своей поверхности, то есть на мгновение сжимается на торсе, ну а пуля просто падает, расплющенная, на землю. Я так и не выяснил, откуда взялась эта штука, кто, где и когда ее сделал, на каких принципах она работает (но однажды я услышал от одного очень, очень плохого человека, что это технология каких-то доминантов). С тех пор кругляш, незаметный ни для кого, всегда был на мне, днем и ночью. Я ждал, что когда-нибудь у него закончится энергия, но прошло уже несколько сезонов, а этого не происходило. Световая броня несколько раз спасала меня если не от смерти, то от тяжелых ран — уж точно.

Что если такая же на Богдане?

Но моя броня слабо вспыхивает зеленоватым светом, если что-то с приличной силой ударяется о торс. А в оставленном пулей «шершня» дырке в рубахе зеленого света я не углядел — то, что блеснуло там, скорее напоминало металл.

— Откуда ты знаешь меня? — спросил я, приглаживая свои черные как смоль волосы. Красить их приходилось довольно часто, чтобы не были видны белые «корни». — Я ведь…

— …Хорошо замаскировался, — кивнул Богдан, медленно опуская разрывник. — Ствол в кобуру, доставщик. Ну! Потом продолжим разговор.

Я сделал, как он хотел. Расстрига тоже убрал оружие, небрежно провел ладонью по груди, запахнул плащ и произнес:

— Алви Сид, управитель Херсон-Града… бывший управитель. Далеко ты забрался от горы Крым.

— Далеко, — кивнул я. — Главное — давно. Не думал, что кто-то…

— Кто-то в этих местах узнает тебя, да еще с перекрашенными волосами? Никто и не узнает. Даже красить их нет теперь особого смысла.

— Ты-то узнал.

— Я долго жил в Херсон-Граде и несколько раз видел тебя там. Тебя или твоего брата, мутант.

Пальцы сами собой сжались на рукояти «шершня». Два моих сердца часто и зло колотились в груди. Мои сердца… из-за них я когда-то бежал, оставив город на своего брата-близнеца, не мутанта, из-за них я познакомился с карликом-доставщиком Чаком, летающем на самодельном дирижабле с корпусом автобуса вместо гондолы, из-за них в конце концов покинул гору Крым и стал обычным доставщиком в центральной Пустоши[1].

Богдан уже открыл рот, чтобы продолжать, но я поднял руку.

— Как у мутанта, у меня иногда включается нечеловеческая интуиция.

Он вопросительно смотрел на меня.

— Ин-ту-и-ци-я, — по слогам повторил я. — Это такое древнее слово, которое я узнал от моего покойного учителя. Означает… ну, способность к предвидению.

— И что предвидишь сейчас, Альбинос?

— Твои следующие слова. Ты скажешь: вези мой груз, иначе все узнают, что ты мутант. Тебе перестанут заказывать доставки, а скоро новость дойдет и до монахов, и на тебя начнется охота.

— Я хотел сказать это немного иначе, — кивнул он, — но смысл был бы именно такой.

— Что за груз, Богдан?

— Оборудование. Всякое оборудование для лабораторий Меха-Корпа. У них контракт с харьковскими оружейниками. Бартер. Я занимаюсь поставками в обе стороны.

— А бочки? — хмыкнул я. — В бочках тоже оборудование?

— Химические вещества для их лабораторий. Образец нового топлива. Возможно, Меха-Корп сможет наладить его производство в большом количестве и поставлять небоходам для их авиеток.

— Но если ты и раньше занимался этими доставками, у тебя должны были быть постоянные перевозчики.

— Да, но теперь у Меха-Корпа какие-то неприятности с Замком Омега, и мне нужно сменить перевозчика. Опасаюсь предательства.

— «Неприятности»! — фыркнул я. — Да они всегда на ножах были!

— Сейчас — обострение конфликта, — отрезал он. — Теперь ты все знаешь, Альбинос. Решай.

— Не называй меня так. Никогда больше, понял? Перед тобой стоит доставщик по прозвищу Музыкант, запомни. — Я достал трубку и полез в карман за кисетом. — И еще: в одиночку по Пустоши не ездят. Я вон попробовал, и что получилось?

— Попробуешь еще раз. Я очень хорошо плачу, сделаешь все тайно.

— Но почему именно я?

Он пожал плечами.

— Мне рекомендовали тебя. Не кури здесь. И в трюме самохода, когда там поставят груз, не кури.

— Ты так уверен, что его там поставят… — я сунул трубку обратно. — А мне сдается, что семь золотых — мало за такую доставку. Слишком опасно все это.

Богдан скупо улыбнулся.

— Когда искал доставщика, меня предупреждали, что ты постараешься выжать из этого максимум. Хорошо, плачу шесть золотых вперед и восемь за всё. Восемь, Альб… музыкант. Не больше. Если откажешься — к завтрашнему утру все в городе узнают, кто ты такой.

Я неторопливо раскурил трубку.

— Восемь золотых монет московской чеканки — большая сумма, — напирал он. — Некоторые могут прожить на нее много-много сезонов…

— …И все это время за ними не будут охотиться омеговские наемники. — Сунув трубку в зубы, я вышел из гаража.

Из-за ограды доносились голоса и смех, в мастерской Захария гудел трансформатор. Я огляделся, посмотрел на звезды, и тогда в голову пришла мелодия. Вернее — обрывок, несколько нот, короткий мотив… Даже не выбив погасшую трубку, я сунул ее в карман и достал гармошку. Сыграл… Вот оно!

Свет, льющийся из ворот гаража, пересекла тень — Богдан вышел следом.

— Что ты реши… — начал он, но я поднял руку, чтоб он помолчал, и выдул из гармошки еще несколько нот. Да, вот теперь я ее запомнил, теперь не ускользнет…

Я повернулся к нему и сказал:

— Гони деньги, чтоб можно было начать ремонт.

Отдав долг Михе и поговорив с Захарием, я закупился провизией, топливом, взял пару упаковок пива, а на остаток денег приобрел три больших бидона с водой, патроны к «шершням» и новую гитару.

Комнату в гостинице снимать не стал — забрал из рубки «Зеба» спальник и устроился на лавке под оградой. Ночные сторожа гоняют со двора бродяг, но меня здесь знали и не трогали.

На рассвете меня потрясли за плечо. Кое-как разлепил веки — рядом стоял Захарий.

— Пошли.

Я сел и зевнул. Под глазами механика залегли круги, лицо осунулось. Сколько прошло с того момента, как я сказал им, что тачка должна быть на ходу рано утром… Несколько часов — и все это время они не смыкали глаз.

Что могут за такой срок сделать четверо опытных механиков, имеющих все инструменты и запчасти?

— Ну, молодцы, парни! — сказал я, обходя «Зеба». Из-под днища выбрался Леш, вытер тряпкой руки и убрел к столу, где стояла бутылка с остатками настойки да сиротливо лежал последний надкусанный початок кукурузы. Карлов и незнакомый механик на корточках сидели на краю палубы и смолили самокрутки. Вид у них тоже был не бодрый.

— Молодцы, — повторил я, проводя ладонью по борту. Каждая дырка от крупнокалиберной пулеметной пули была аккуратно закрыта серебристой пайкой. — Лучше вас никто бы во всей Пустоши не справился.

Я поднялся на палубу, похлопал по плечу Карлова и через люк залез в машинный отсек, чтоб проверить движки.

Когда выбрался обратно, старший механик вместе с Лешем стоял возле стола и мелкими глотками цедил настойку из стакана. Перегнувшись через ограждение, я спросил:

— Захарий, сколько я вам еще должен?