Михаил Поляков - Нам бы день продержаться… Страница 6

– Да как вы от склада ГСМ отошли, так и услышали. Минут десять назад. Одиночными и короткими. – Ишь ты, они и меня пасли или охраняли, и вокруг шарили глазами, и слушали.

– Далеко?

– Далеко, за стыком, и не автоматные, а вроде как КПВТ [19]бухает. – Это плохие новости. Но у нас есть РПГ – это факт. А то, что бьют по нашим в Арчабиле, пока моя гипотеза. Но там есть свой склад ГСМ. Дизельная. Склад АТВ. Продсклад. Автомобили. Почти пятьдесят человек личного состава, не то что у нас, а как по штатке положено. Конечно, они же в отряде именные, показные и курортные. И несмотря на свою особенность – там стрельба, а у нас тихо. Пока. Значит, есть с кем воевать. А показушники, они в основном не воевать обучены. Они рисоваться умеют здорово. Не любим мы сильно соседей слева. Но как прижмет, и пахать, и сеять, и жать быстро научишься. Все сладкие кусочки снабжения, обеспечения и культурного общения достаются им. Зато там наша почта. И они с барского плеча носят нам ее на стык. А раз носят, то, значит, достойны мы их услужливых подношений. И это нас с ними примиряет в мирной жизни. А тут, похоже, началась заваруха. И придется пойти туда завтра вшестером и с тремя радиостанциями. Инструктирую часовых по наблюдению. Напоминаю основной метод работы по секторам и уровням. И напоследок им говорю и откровенно пугаю:

– Смотрите, парни, не спите, если духи полезут, то ваш пулемет – это ваша жизнь. Ну и наша тоже. А иначе шомполом в ухо или ножом по горлу. Если много на вас попрет, то отходите сначала к складам, потом за системой вокруг, прикрываясь рельефом, на опорный. – Как-то не видно мне было лиц моих воинов, но то, как они перестали смотреть на меня и внимательно взглянули на зарево за горами, мне понравилось.

Пока спускался, увидел свет фонаря в гараже. Возле гаража суетились трое. Потом гулко стукнули о землю доски, на которых держалась хлипкая крыша. После этого долго чирикал стартер. И после нудного тарахтенья машина громко и бодро взревела движком, оглашая ревом окрестности. Мыльница [20]сдала, задом выезжая из-под обрушившегося на нее навеса. Полетели в стороны обломки кровли и пыль. Вопли моих радостных «туземцев» утвердили меня в мысли, что у нас есть колеса на завтра. И я поспешил к машине, вокруг которой суетился Федя.

На удивление, повреждений было мало. Треснуло лобовое стекло. Пара балок погнула материал кабины. Федя сиял в темноте зубами.

– Завелась! Тащ лейтенант! – сообщил он мне новость, о которой, наверное, уже знали и в Иране.

– Фары выключи. Машину тихо, без лишних перегазовок, на ГСМ и заправь. Масло и воду проверь. Тормоза особенно. И потом марш спать – завтра на левый поедем. – Пока Федя занимается машиной, довольно стукая ключами и своими железками, я отправляюсь к зданию заставы. Я в нем так еще и не побывал с того момента, как грохнуло за горой. Крыши у здания практически не было. Мои солдаты сумели расчистить вход и проход до столовой и сушилки с умывальником. Оружейка, канцелярия, комната приказа, спальные кубрики и комната отдыха с библиотекой были завалены обвалившимся потолком. Столовую, связь, аккумуляторную очистили. Кухня пострадала менее всего, во всяком случае, потолок над ней был. И даже не потрескался.

Повар с перевязанной головой увидел меня и туда же – доложил. Хорошо, что хоть про признаки нарушения границы не вспомнил.

– Товарищ лейтенант, ужин закончен, продукты на доппаек получены, печка приготовлена к выпечке. По списку – минус один. – Минус один – это у нашего повара я, который еще не поужинал. Значит, остальные все поели. Лучше Бадьи (Бадья, Кастрюлькин, Ложкин, Тарелкин, Печкин, Сковородкин – стандартные клички поваров на нашем сленге) только бог знает, кто и где находится на заставе. – Вася! Руки помой! – кричит внутрь кухни рабочему наш Кастрюлькин. Рабочий, который моет бачки, недоуменно смотрит на кашевара, не понимая, что к чему. Я соображаю быстрее, что не может же он мне сказать, что я руки забыл помыть. Я ж все-таки Шеф.

– Слышь, Будько! – обращаюсь я к командующему нашим питанием. – А где тут руки помыть? – Автомат ставлю, оперев на ребра батареи отопления за спиной под окном, завешанным солдатским одеялом, а ремень с подсумками снимаю и кладу на пол за своим стулом.

– Конечно, есть, тащ лейтенант! – радостно отзывается мой начальник пункта пищевого довольствия. – Приятного аппетита, – желает мне он, и я на пограничном «автомате», оставшемся у меня еще со срочной службы, отвечаю повару стандартную фразу погранвойск:

– Взаимно! – Наш суподел и борщевар улыбается, довольный моим вниманием. – Будько, ты сам как? – киваю на бинты на голове повара.

– Так это ерунда, штукатурка отлетела, – гордится Валерка моей заботой.

– Как с готовкой? Дрова? Уголь? Продукты? Личные просьбы? Проблемы есть? Народ весь поел? – Последний вопрос Бадью немного хмурит и возмущает. Значит, все путем. После ужина говорю нашему повару обязательное спасибо и что было очень вкусно, он провожает меня до самой двери, наверное, чтоб не захотел вернуться. Натягиваю на себя пояс и тактику. Тактика у меня такая же, как и у моих бойцов, только солдатский брезентовый ремень я заменил офицерским кожаным.

По плану, надо быстро помыться. Пройти по опорному. Оставить за себя сержанта Борю. И завалиться дрыхнуть до шести утра. В шесть мы двинем на левый, прямо по КСП, с пулеметом, РПГ, водой, гранатами, в ОЗК, с прибором радиационной разведки и тремя радиостанциями. Мне бы ночь продержаться и день простоять, вспоминаю я А.Гайдара и его Мальчиша-Кибальчиша. Засыпаю сразу, лишь коснувшись жесткого топчана, под бубнеж и шевеление связиста.

Сон мне все-таки снится. Страшный сон. Если Гипносу подчинялись даже боги, то его сынок Морфей в эту ночь загулял, и ко мне по ошибке пришел Танатос, его близнец с железным сердцем. Во сне наша застава горела во вспышке ядерного боеприпаса. Вживую пылали лошади, которые мчались по нашему стрельбищу, объятые пламенем. Убежать пытались. Скулили овчарки на питомнике, с которых сорвало шкуру и мясо, перед тем как они сгорели в эпицентре, превратившись в пепел и тени. Моих бойцов давила земля обвалившихся блиндажей и окопов, выжигало глаза, кожу, мышцы, голову смертоносной вспышкой. В труху и пыль превратилась корова Машка и дневальный на конюшне. Земля закипела вместе со мной, спящим на топчане, насмехаясь над моей попыткой отдохнуть. Часовых разорвало на куски. «ГАЗ-66» взорвался и утонул в огне. Дежурный и связист испарялись из своих бронежи-летов и касок. Они все смотрели на меня. Они, умирая, мне верили. Смерть, в оплавленном ОЗК, смердящая горелым мясом, подошла к топчану, где тлела моя душа в черноте обожженного скелета и черепа. Она, улыбаясь своим оскалом, протянула руку и затрясла меня за правую плечевую кость.

– Куда трясешь, оторвешь же, щербатая! – возмутился я и проснулся. Надо мной с керосинкой стоял Боря Цуприк в плаще от ОЗК, с накинутым на голову капюшоном и будил меня, толкая в правое плечо.

– Товарищ лейтенант, вставайте! Полшестого уже. Надо умываться, завтракать и приказ отдавать! Федя в машине движок прогревает!

«Фух! Живые все! Ну, Танатос, ну гад! Я тебе сказку почитаю на ночь, если доживу днем до вечера», – думаю я и падаю на пол под ноги Боре. Сотня отжиманий в бешеном темпе на двух ударных костяшках кулаков разгоняет кровь, устраняет сонливость и благодатно влияет на мой авторитет. Такой номер еще никто повторить на заставе не смог. А я, в хорошем настроении, и двести раз отжимаюсь от пола в охотку. Сейчас бы кросс дернуть километров на десять. А потом в душ. Но вместо кросса сегодня левый фланг в ОЗК и скорее всего – в противогазе. Одеваюсь. Ох, тяжела же ты, шапка Мономаха, да еще с каской, бронежилетом и подсумками.

Я хамлю личному составу тем, что вешаю свой броник на дверцу кабины с моей стороны. То же самое делает Федя. Но в кабину я не сажусь, вызвав удивление в составе моего наряда. На мне сшитая связистом за ночь самодельная разгрузка. Со мной едут санинструктор (он же второй номер пулемета), пулеметчик, расчет РПГ, снайпер. Мы везем с собой боеприпасы в цинках, выстрелы к РПГ, прибор радиационной разведки, насос, полупустую бочку с бензином. Воду в баке для перевозки молока. Сухпай на сутки. Коробки с набитыми лентами для ПКМ. На одиннадцатом я заставляю всех надеть ОЗК и приготовить противогазы. Народ молча одевается, помогая друг другу.

«Какой же я мудак-эгоист! – терзает меня совесть. – У моих солдат магазины неспаренные и у каждого по два подсумка на ремне тактического обвеса. Ну, ничего. Ну не успел!» – оправдываюсь я перед своей совестью и понимаю, за что меня терзал мой ночной кошмар во сне. Вот за это вот. Себе сделал – руками солдата, а им не сделал. Не показал. А ведь магазины на груди могут от смерти спасти. Вернемся, и я выем печень любому, пока у каждого такого или похожего не будет. Это пока мы в разведке и никого вокруг, а если нарвемся…