Сергей Плотников - Отражение Страница 6

Старый, но крепкий и всегда тщательно выкрашенный, дом-сруб с высокой мансардой, стоящий чуть на отшибе от остальных деревенских дворов деревни, все местные, сколько себя помнили, всегда величали не иначе как «домом ведьмы». Уже настолько привычно, что даже без всякой задней мысли: «пойти на луг за ведьмов дом», «колодец у ведьмова дома» — ну и так далее. Самое младшее поколение грязевских, как и положено в их возрасте шебутное, дурное и бестактное, называло «ведьмой» и единственную жительницу этого строения. Ну а что, логично же: ведьмов дом — живет ведьма. Смешно! Нет, ну правда! Ну а кем может быть старуха с таким необычным именем? А вот дети постарше, лет с двенадцати, завидев сухопарую чопорную фигуру «ведьмы», идущую по улице, предельно вежливо улыбались и обращались к пожилой женщине не иначе как «Людвига Степановна». Ну или «наша Людвига» — если за глаза. Что интересно, имя сельской учительницы русского языка и литературы смешным им не казалось.

Сколько лет было Людвиге Степановне, точно никто не знал, однако её уроки помнили ещё те, кто вместе с матерями вернулся на родную землю после контрнаступления 1942 года, когда фашистов удалось окончательно отбросить от Москвы. Казалось, время не властно над классной дамой — и Людвига Лазоревич была столь же привычным элементом окружающей среды, как и её дом… но всё когда-нибудь кончается. Однажды «ведьмы» не стало. Её пустое и словно впавшее в печаль жилище некоторое время стояло с наглухо закрытыми ставнями — наследники, обнаружившиеся аж во Владивостоке, как-то не спешили вступить во владение внезапно свалившимся имуществом. Однако, в конце концов владельцы «удачно» (то есть сильно продешевив) смогли сбагрить недвижимость дальним родственникам знакомых приятелей — и в старый дом пришла новая жизнь.

Ведьмов дом стал летней дачей для семьи москвичей с маленьким ребёнком. О прозвании строения они не знали (а то бы ещё два раза подумали, стоит ли покупать?), да и самих местных, кто мог просветить, честно сказать, в деревеньке уже осталось маловато, всё больше такие же дачники. Зато в наличии был гиперактивный карапуз, и потому жилище старой учительницы подверглось решительной ревизии с извлечением и сортировкой всего «лишнего» — дабы оное лишнее не упало на чадо, или хотя бы не послужило источником очередного пятна стойкой грязи на одежде или не менее очередных ссадин и царапин на самом малыше. Сама «ведьма» в последние десятилетия не поднималась выше первого этажа — мансарда оказалась буквально завалена разнообразным хламом. Собственно, при въезде родители мальчика отмыли-отчистили жилые помещения, выкинув лишнее и только раз заглянув «на чердак», после чего в ужасе захлопнули потолочный люк, отложив археологические работы на неопределённое «потом». На этом бы всё скорее всего и кончилось, но… как иногда пафосно пишут в некоторых книгах, «у Судьбы было на этот счёт своё мнение».

Надо начать с того, что прозвание «ведьмин дом» закрепилось за крайней избой в деревне Грязи далеко не случайно: в маленькой деревушке все на виду, и потому редкое появление таинственных посторонних, возникающих из ниоткуда по ночам так же пропадающих в никуда, не могло остаться незамеченным. С последнего такого случая прошло уже добрых сто лет — старый дом сгорел в девятнадцатом году (не без участия добрых соседей, надо отметить, а что случилось с жильцами — история умалчивает), а новый построили в стороне от пепелища. Однако память народная оказалась крепка: причины давно забылись, а вот ярлык прилип — не отодрать.

Новый дом недалеко от старого всем миром возвели на отшибе в тысяча девятьсот двадцать первом — новая власть озаботилась прислать в тогда ещё большое село учительницу. Немолодая уже дама Лазоревич с маленькой дочкой и без мужа была не в восторге от назначения — до революции она была преподавателем словесности в престижной гимназии, и учила детей преуспевающих купцов и зажиточных горожан. С другой стороны, голод не тётка, а с едой даже в столице наблюдались нешуточные проблемы. Да и не только с едой. А «немытые» крестьяне образованную женщину приняли можно сказать с распростёртыми объятиями… правда при этом поселили на «проклятом месте» — но так ведь не своя же, чужая. Да и предрассудки это всё и суеверия: ведьмы, нечисть — нет ничего такого. Меньше попов надо слушать. Религия — опиум для народа!

Людвига с матерью жила по деревенским меркам шикарно — у них была «городская» мебель и всякие штуки, вроде старинного зеркала с затейливым узором по массивной раме или аж двух керосиновых ламп с зелёными шелковыми абажурами. Лампы, правда, вскоре перекочевали в школу, где были нужнее (электрификация шла по стране быстро, но отнюдь не мгновенно), но и остальные предметы радовали. Тем более, что про многие вещи училка могла рассказать весьма занимательные истории — отец старшей Лазоревич, дед Людвиги держал ломбард. Дела особенно «пошли» перед и во время революции и кое-что из семейного фонда старинных ценностей (не золота или драгоценностей, конечно) в водовороте гражданской войны удалось сохранить. На память учительница никогда не жаловалась, рассказывать умела с редким талантом.

В том числе Людвига несколько раз слышала рассказ и про упомянутое зеркало — правда в более полном, не публичном варианте. Мать говорила, что оно специально выполнено в таком виде, потому что использовалось в салоне некой княгини в качестве гадательного, а чёрточки и закорючки орнамента на самом деле некие «руны». А сделано зеркало вовсе даже в Италии действительно для неких оккультных нужд, о чём на окладе есть соответствующее клеймо мастера, а нарочито-грубоватый стиль — стилизация под более ранние работы. Известно же, что в своё время стеклянные зеркала были секретом итальянских ремесленников из нескольких семей, и стоили столько, что бывало на одно такое стекло меняли целое поместье… Лазоревич-старшая по молодости была изрядной нигилисткой и «во все эти глупости попов» не верила (что ей изрядно помогло во время известных событий), разбиралась в антиквариате посредственно. Собственно, в рассказ отца она тоже не особо верила, но всё, что у неё осталось от родителя — только вещи и связанная с ними память… И невдомёк ей было, что зеркало действительно было создано «для оккультных целей», и что равносторонний крест с расширяющимися к концам лучами на клейме означает не просто «итальянского мастера», а возраст самой «стекляшки» на сто лет больше обозначенного наобум содержателем небольшого столичного ломбарда.

Бывают везучие люди, а бывают — везучие предметы. По «Грязям» дважды прокатилась линия фронта, но зеркало не только пережило артобстрелы, бомбардировку, но и не уехало в Германию вместе с обозом хозяйственных гансов — прихоти войны. Впрочем, на фоне другого совпадения это казалось обычной бытовой мелочью. Передвинув «ведьмин дом», крестьяне сами того не зная поместили его прямо над рукотворной пространственной аномалией — впрочем, узнать об этом они и не могли. Собственно, «запруда» никак не обнаруживала себе снаружи. Даже если прямо в её границы поместить предназначенный для работы с магической энергией артефакт. Для активации системы требовался ещё один… гм, компонент.

По крутой лестнице прошуршали несмелые шаги — ступени ещё слишком высоки для «почти шестилетнего» голубоглазого блондина-карапуза, но — а руки-то на что? И перила, точнее — их столбики. Правда, не вовремя попавшийся под руки торчащий острием из расщепа дерева тонкий гвоздь только что проколол нежную кожу на детском пальчике, но юный исследователь лишь досадливо переменил конечность, а пострадавшую засунул в рот (сколько поместилось). Было бы круто, если бы резко пахнущей ваткой прижать, как в том кабинете врача, где он ничуть не испугался! — но, чего нет — того нет. Да и — интересно же! Двухдневный затяжной дождь ещё в первые сутки доходчиво объяснил дачникам, откуда у деревни появилось столь говорящее название, а уж на вторые… Делать было решительно нечего, и родители затеяли разборку вечно закрытого второго этажа, на который он неоднократно пытался попасть. И вот, наконец — УДАЧА! Тем более, тучки всё-таки нехотя разошлись и взрослые переместились во двор собирать из мокрой кучи «совсем хлама» будущий большой костёр. Но то будет вечером, а сейчас… ух!

Новая локация не подвела — старые покосившиеся шкафы, набитые книгами (преимущественно старыми школьными учебниками разных годов и справочниками, на которые у старших Ведовых не поднялась рука) и пустыми пыльными разнокалиберными банками, представлялась ребёнку чем-то вроде таинственного подземелья-лабиринта, полного сокровищ. Из последних сходу удалось отыскать крутейшую медную пуговицу со звездой и «огромного» паука в ноготь большого пальца размером, чей дом был разрушен бездушными взрослыми, отчего членистоногое вынуждено было заняться строительством вновь. Паука исследователь трогать не стал (какое же подземелье без паутины? А мама всё взяла и убрала!), тем более что его внимание привлёк тусклый блеск стеклянной поверхности у стены. Зеркало! Большое! Дома такое только в платяном шкафу есть — а шкаф, как и чердак, постоянно закрыт, какая несправедливость. Маленький Ведов уже и забыл, что успел пораниться, и схватился за раму пострадавшей рукой, вглядываясь в собственное отражение. Кровь человека, имеющего нужную способность активировала артефакт, а месторасположение обеспечило энергией. И изображение за стеклом сменилось, послушное воле юного экзорциста.