Юрий Брайдер - Гражданин преисподней Страница 63

Впрочем, бред был весьма своеобразным. Юрок выражался ясно, последовательно, в деталях не путался и слова свои сопровождал вполне определенными действиями, имевшими, правда, форму мимического представления — так, например, сначала он поджег зажигалкой несуществующий огнепроводный шнур, а потом словно припадочный засучил ногами, изображая быстрый бег.

В ожидании взрыва он распластался на полу туннеля и заставил Кузьму сделать то же самое. Когда тревожная пауза стала чересчур затягиваться, Юрок голосом, полным волнения, осведомился:

— Ну как — рвануло?

— Не слышу что-то, — ответил Кузьма, которому этот дурацкий спектакль уже стал надоедать.

— И я не слышу. Наверное, шнур отсырел… Ох и достанется нам от папы Каширы!

И тут Кузьма решил немного подыграть темнушнику. Наклонившись к его уху, он заорал:

— Бах! Бабах! Тарарах!

Надо признаться, что Кузьма немного перестарался. Все спящие, включая летучих мышей, про снулись, а Юрок, будто бы и в самом деле задетый ударной волной, откатился к стене и застыл там позе, для живого человека отнюдь не характерной.

Пришлось на всякий случай даже проверить его пульс (к счастью, оказавшийся вполне приемлемым). Уж Кузьме-то было хорошо известно — иных не то что испуг, даже радость способна убить.

— Что с ним? — деловито осведомился Змей, для которого смерть последнего темнушника вряд ли стала бы неизбывным горем.

— Взрывом оглушило, — смущенно пояснил Кузьма. — Да вы спите, спите! Ничего страшного не случилось.

— Каким взрывом? — не унимался Змей. — Что еще за секреты? Попрошу объяснить.

Пришлось Кузьме рассказать о странном поведении забалдевшего от «божьей смолки» Юрка и про свою не совсем удачную шуточку.

— Я одного не пойму, — закончил Кузьма. — Это с ним на самом деле было или он от фонаря дурочку катит?

— Вы разве не в курсе? — удивился Змей. — Странно… Я то считал, что ни одно серьезное событие в Шеоле не может ускользнуть от вашего внимания. А такой факт действительно имел место. И совсем недавно. В непосредственной близости от Грани темнушники произвели взрыв достаточно мощного порохового заряда.

— Про то, что Шеол тряхнуло, я знаю, — сказал Кузьма. — Но никогда бы не подумал, что тут темнушники замешаны. А зачем им это понадобилось?

— Для того же, для чего нам понадобилось прокладывать туннель к поверхности земли. Только мы из этого тайны не делаем, а темнушники почему-то упорно отрицают свою причастность к взрыву.

— А если это не их работа?

— Их, больше некому! Вы ведь на него влияние имеете. — Змей кивнул в сторону Юрка, продолжавшего пребывать в позе человека, тело которого неоднократно, но безуспешно пытались свернуть в жгут. — Попробуйте ненавязчиво расспросить его об этом случае.

— Сами вы, похоже, стесняетесь?

— Мне он не скажет.

— А мне, допустим, скажет… И я сразу же настучу вам. Так, что ли?

— Интересно ведь знать, чем это все у них закончилось… — смутился Змей.

— Какой вы любознательный мужчина! — тоном потаскухи с Торжища произнес Кузьма. — Только не забывайте, что мы уже встречались с вами при весьма пикантных обстоятельствах. И я ни единого вашего доброго словечка и поступка не забыл. Поэтому с подобными предложениями прошу ко мне впредь не обращаться.

На этом разговор окончился. Змей снова уснул (или только захрапел для виду). Летучие мыши, недовольно попискивая, возвращались на прежние места и принимали излюбленную позу — головой вниз и крыльями в обхват. Светляки, лежавшие в разных углах, ничем себя не обнаруживали. Юрок — тоже.

Уже засыпая, Кузьма почему-то вспомнил про Грань. Обладай она хоть какими-либо качествами, присущими живому существу, ей было бы за что обижаться на людей.

Мало того, что метростроевцы пытались ее продырявить, так и темнушники отличились — взорвали свою дурацкую бомбу. А если и светляки не остались в стороне от сих благих дел? Разожгли, например, под Гранью костер из свиного сала или окропили ее святой водой, предназначенной для развенчания любых дьявольских наваждений? Эх, ребята, не делом вы занимаетесь…

ГИБЕЛЬ И ВОЗРОЖДЕНИЕ НАДЕЖДЫ

Что другое, а терпеть Кузьма умел. С детства был приучен. В этом деле он мог дать фору самому стойкому схимнику. Воля изменяла ему разве что во сне, но зато частенько.

Вот и сейчас ему привиделось многое из того, что делает жизнь если не счастливой, то хотя бы привлекательной, — огромный ковш водяры, голая задница Феодосии, а главное, целая сковорода свиной колбасы с грибной подливкой.

Даже проснувшись, Кузьма некоторое время продолжал тянуться к этой сковороде, но увы — между ними уже пролегала преграда, куда более непреодолимая, чем пресловутая Грань. Оставалось только глотать слюнки.

Летучие мыши давно проснулись, успели перекусить (им-то стол был готов на каждом шагу) и сейчас были не прочь отведать спиртного, однако Кузьма с некоторых пор взял себе за правило поощрять стаю только за конкретные дела. Авансы не выдавались никому, даже Князю.

Факел давно догорел, и пока Кузьма зажигал новый, его спутники стали продирать глаза.

— О, блин, все кости ноют! — простонал Юрок. — Как будто меня черти всю ночь метелили.

Змей дипломатично промолчал, а Кузьма как ни в чем не бывало посоветовал:

— Не надо на голых камнях спать. Да еще мордой вниз, а коленками вверх. Прострел от этого бывает.

— А «смолка» твоя, знаешь, помогла. — Юрок потянулся, захрустев суставами. — Ни голода не чувствую, ни усталости. Выдай еще.

— Тебе и вчерашней дозы надолго хватит, — отрезал Кузьма. — А всем остальным могу предложить. Вместо завтрака, так сказать. Незаменимое средство от усталости и мрачных мыслей. Если не злоупотреблять, конечно.

— А если злоупотреблять? — Венедим покосился на предложенный общему вниманию крошечный катышек, очень похожий на мышиные экскременты.

— Если злоупотреблять, тогда это незаменимое средство для самоубийства. «Смолка» ведь не сытость дает, а одну только видимость. Обманывает организм. Тот и жжет себя самого, причем без всякого разбора. При обычной голодухе это сначала пропадает. Жир, мясо лишнее, плевки всякие. Сердце и мозги на очереди самые последние. Природа все предусмотрела. А когда организм «смолкой» насквозь отравлен, все в дело идет — от кожи до потрохов. Потому-то, наверное, и глюки такие бывают.

— Я, пожалуй, воздержусь. — Венедим отступил на шаг назад.

— Да и я рисковать не буду, — поддержал его Змей, наученный горьким примером Юрка.

Молчальник, как всегда, выжидал, и это, надо сказать, была самая удобная позиция.

— Я с вами не шутки шучу. Считайте это приказом. — Кузьма забросил в рот катышек «смолки». — Времени у нас с комариный нос. Я сам сейчас пойду как заведенный и отстающих дожидаться не собираюсь. Нечего тут кочевряжиться! Такая доза даже ребенку не повредит…

И в самом деле — порождение чужой природы, слезы отмершего мха, любимое (по слухам) лакомство химер подействовало на уставших, отчаявшихся, голодных людей, как порыв свежего ветра на угасающее пламя. Накануне едва влачившие ноги, сейчас они вышагивали столь же бодро, как и в первый день пути.

Вдобавок ко всему у Змея полностью восстановился слух. Недоволен был только Юрок, считавший себя обделенным.

Он подкатывал к Кузьме и так и этак, и про прежние добрые отношения напоминал, и на свою щедрость намекал. Пришлось Кузьме в довольно категоричной форме заявить:

— Отстань! Нельзя тебе. Ты контуженый.

— Я контуженый? — Глаза у Юрка, и без того навыкате, полезли на лоб. — Не путай, братан! Это метростроевец контуженый. Вон до сих пор в ухе ковыряется. А я вполне нормальный. На мне, считай, ни единой царапины нет.

— Разве в тот раз, когда вы под Грань мину подводили, с тобой ничего не случилось? — сказано это было тоном, не допускавшим сомнения в осведомленности Кузьмы.

— Кто это тебе такую ахинею наплел? — поперхнулся Юрок. — Никак метростроевец, драть его в перегиб?

— Ты сам проболтался, «смолки» нализавшись. И даже не отпирайся. Мне все детали вашего дела известны.

— Если известны, зачем тогда спрашиваешь? — буркнул Юрок.

— Бред-то твой взрывом окончился. Дальше ни слова. Ты как будто бы отрубился.

— Не сносить мне головы, если весть про мою слабость до папы Каширы дойдет, — горестно вздохнул Юрок. — Правильно ведь говорят: не ножа вражьего бойся, а собственного языка! Это же надо так облажаться… Нет, не хочу я больше твоей «смолки»!

— Успокойся. Я не болтун какой-то и по этому случаю тявкать не собираюсь. Да и какие тут могут быть секреты! Метростроевцы давно обо всем догадываются.

— Догадываться — одно, а в натуре доказать — совсем другое!

— Можно подумать, что вы преступление совершили. Перед кем вам отчет держать? Другое дело — зачем вам вообще понадобилось эту канитель заводить? Сами же твердите, что мрак — первородная стихия и ничего другого вам не надо.