Гарри Тертлдав - Флот вторжения Страница 67

— Он выдержит нас двоих? — спросил он механика. Томпкинса это рассмешило.

— Дружище, я как-никак буду потяжелее вас. Пусть вы ростом выше, зато тощий, как спичка. Обещаю, что докачу без приключений.

Особых приключений не случилось, а мелкие неприятности были вызваны тем, что Ларсен давно не садился на велосипед и его телу понадобилось некоторое время, пока оно не вспомнило, как держать равновесие. Чарли Томпкинс молча сглаживал вихляния Йенса. От этого Ларсену было еще более неловко: неужели можно разучиться сидеть на велосипеде?

— Откуда будете, мистер? — спросил Томпкинс, когда они проехали плакат, приглашавший всех в Страсбург.

— Из Чикаго, — ответил Ларсен. Механик повернул к нему голову. Ларсен расценил это как лихачество, но промолчал.

— И вы что, откуда-то возвращались в Чикаго? — через плечо спросил механик.

— Верно. А что особенного?

— Да так, ничего. — Томпкинс приналег на педали, затем грустно добавил: — Понимаю, вы, наверное, просто не хотите говорить об этом с первым встречным. Чикаго-то до сих пор держится, правда? Я уверен, это так. Я не спрашиваю у вас, так это или не так. Вижу, вам не хочется, чтобы ящеры пронюхали, что вы туда едете.

— Да откуда ящерам… — Голос Ларсена сник. — Вы хотите сказать, что люди могут им донести?

Йенс уже знал, что среди людей есть коллаборационисты ящеров: варшавские евреи, китайцы, итальянцы, бразильцы. До этого момента он никак не предполагал, что могут существовать американские коллаборационисты. «Как это наивно с моей стороны», — подумал он.

— Некоторые из кожи вон вылезут, чтобы поладить с боссом, кто бы ни был этот босс, — сказал Томпкинс. — Не ваш ли там «плимут» загорает?

— Да, мой.

— Что ж, посмотрим-ка ему в пасть.

Томпкинс ногами притормозил велосипед. Вместе с Йенсом они слезли. Механик снял ящик с инструментами, обошел вокруг замершего автомобиля и поднял капот. Как только обнажились внутренности «плимута», Томпкинс наклонился и стал внимательно рассматривать моторный отсек.

Рассмотрев, что к чему, он тихо и невесело присвистнул:

— Ну, мистер, жуть не хочется вам говорить, но у вас треснул шкив. — Вскоре он присвистнул во второй раз: — И еще у вас клапана стерты в срань, уж простите за грубое слово. Чем заливали бак, интересно бы знать?

— Тем, что попадалось мне на пути и имело способность гореть, — честно признался Ларсен.

— Мне понятно, что с вашей машиной и почему она дальше не поехала. Но, ей-богу, даже в старые добрые времена я бы не смог починить этот драндулет в одиночку. А сейчас сомневаюсь, что машину вообще можно починить. Противно говорить вам это, но и врать тоже не хочу.

— Как же мне тогда добраться до Чикаго? Ларсен задавал этот вопрос вовсе не Томпкинсу: то был глас вопиющего в пустыне. Когда он проезжал Огайо, направляясь на восток, ящеров в этой северной части штата и в помине не было. И тогда машина его была в весьма хорошей форме.

— Но туда же не целую вечность идти, — сказал Томпкинс. — Ну сколько получается: триста миль, четыреста? Можно попробовать.

Йенс раздраженно посмотрел на механика. Сколько же получится, если добираться на своих двоих? Самое малое две недели, а то и месяц. Идти по захваченной ящерами территории, скрываться от врагов? И скорее всего прятаться и от бандитов тоже? (Еще одна реальность, которую он никак не ожидал встретить в Америке.) А тут и зима не за горами; небо уже утратило прозрачную летнюю голубизну. К моменту его возвращения Барбара будет считать своего мужа погибшим. Если он вообще вернется.

Взгляд Ларсена упал на велосипед Чарли Томпкинса.

— Слушайте, давайте меняться: на два ваших колеса — четыре моих. Вы можете пустить исправные детали на ремонт других машин.

До прихода ящеров обмен «плимута», которому всего два года, на старый велосипед показался бы безумием. До прихода ящеров его машину, несомненно, починили бы даже в том случае, если бы она разбилась вдребезги. До прихода ящеров его машина вообще бы не сломалась, ибо он не стал бы лить в бак разную дрянь и колесить по бездорожью.

Но теперь… Теперь Чарли Томпкинс перевел взгляд с велосипеда на «плимут» и медленно покачал головой:

— С какой это стати, мистер? Потопав в Чикаго, вы же не потащите вашу колымагу с собой на спине? Я все равно распотрошу ваш «плимут», отдам я вам свой велик или нет.

— Ну знаете…

Ларсену хотелось убить механика. Сила этого чувства испугала его. Йенса почти тошнило. Сколько убийств уже произошло в этом порожденном ящерами хаосе на территории Соединенных Штатов и в мире? Времена становились все более безнадежными, риск, что тебя арестуют, резко уменьшился… так почему ж не убить, когда нужно?

Чтобы побороть искушение, Йенс запихнул руки в карманы брюк. Среди ключей и мелких монет пальцы правой руки нащупали зажигалку марки «Зиппо». В отличие от «плимута», эта зажигался работала всегда, во всяком случае пока ему удавалось доставать кремни. И самогон в ней горел намного лучше, чем в двигателе машины.

Йенс выхватил стальную коробочку, откинул крышку. Большой палец улегся на колесико зажигалки.

— Можете не волноваться за свой велосипед, Чарли. Я сожгу эту чертову машину.

Механик стал доставать из ящика разводной ключ. Во рту у Ларсена сделалось сухо — возможно, не он один подумывал об убийстве.

И вдруг Томпкинс остановился. Его визгливый смех звучал странно, но это был смех.

— Дерьмовые времена, — сказал он, на что Ларсен мог только кивнуть. — Ладно, мистер, берите велосипед. Думаю, я сумею где-нибудь раздобыть другой.

Ларсену стало полегче, но тревожное чувство оставалось. Его зажигалка могла спалить машину, однако против разводного ключа защищала плохо. Йенс подошел к багажнику машины, поднял крышку. Из двух стоявших там чемоданов он достал меньший и взял моток бечевки, затем захлопнул багажник. Йенс постарался как можно прочнее привязать этот чемодан к велосипедному багажнику, на котором недавно ехал сюда. Потом Ларсен снял с кольца ключ от багажника и швырнул Чарли Томпкинсу.

Ларсен перекинул правую ногу через седло велосипеда, словно взбирался на лошадь. Если его мотало, когда велосипедом управлял Чарли, то теперь Йенс ощутил еще большую неуверенность. Однако ему удалось удержаться в седле и двинуться вперед.

Проехав сотни две ярдов. Йенс улучил момент и оглянулся через плечо. Томпкинс уже вовсю рылся в чемодане, который пришлось оставить. Йенс нахмурился и приналег на педали.

«У-2» гудел в ночной тьме, пролетая на столь низкой высоте, что секундное невнимание или просто какой-нибудь холмик могли бы стоить Людмиле Горбуновой жизни. «Кукурузник» оправдывал свою репутацию непревзойденного самолета в войне против ящеров. Более современные машины ВВС Красной Армии, летавшие с большей скоростью, лучше вооруженные, но вместе с тем имевшие цельнометаллические корпуса и более высокую минимальную высоту полета, полностью пропали из воздушного пространства. А этот устаревший учебный биплан, слишком маленький, медленный и едва заметный на своей малой высоте, продолжал нести службу.

В лицо Людмилы, защищенное очками, дул холодный встречный ветер. В небе царила осень. Дожди шли почти беспрерывно. Летчица надула губы, невесело улыбнувшись. В прошлом году эта распутица с ее непролазной грязью здорово охладила пыл фашистов. Забавно, придется ли это время по вкусу бронемашинам ящеров, когда те попытаются двигаться, утопая по брюхо в раскисшей глине.

На какое-то мгновение Людмила задумалась о том, как поступило вышестоящее командование с двумя немцами, которых она вывезла из украинского колхоза. Трудно было свыкнуться с тем, что смертельные враги неожиданно превратились в союзников, и столь же трудно было понять, что нацисты — такие же люди, как она сама. Было легче, когда они казались лишь маленькими серыми фигурками, разбегавшимися, точно вши, от очередей ее пулеметов.

Людмила взглянула на атлас, разложенный на коленях. Отсвет с приборной доски позволил ей свериться с установленным маршрутом полета. Самолет прошел над рекой. Быстрый взгляд на часы сообщил Людмиле, сколько времени она уже находится в воздухе. Да, это, должно быть, река Словечна, а значит, дальше нужно лететь на юг. Прямо сейчас.

Дыхание Людмилы стало коротким и учащенным, когда впереди, на горизонте, она заметила огоньки. Ящеры до сих пор не отказались от дурацкой привычки освещать свои лагеря по ночам. Возможно, думали, что это поможет уберечься от наземных атак. Учитывая дальность и силу их оружия, может, это действительно помогало. В конце концов, Людмила — не маршал Советского Союза, чтобы обладать всеми необходимыми знаниями тактики наземного боя. Зато она знала: когда видишь цель, стрелять по ней намного легче.

Людмила не могла набрать высоту и затем беззвучно скользнуть в атаку, как она поступала, сражаясь против нацистов. Любой самолет, атаковавший Ящеров на сравнительно большой высоте, разлетался на мелкие кусочки. Горький опыт научил: держись пониже — имеешь шансы выжить.