Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Псы господни Страница 67

Негр посмотрел на Паломника, как на ребенка, болтающего глупости.

– Я его не выбирал, белый. И никто из тех, кого я знаю, не выбирал его. Мы вообще никого не выбирали. Фельдмаршал знает об этом и посылает своих людей убивать тех, кто может свидетельствовать против него. Ты храбр, как лев, но в то же время ты глуп, как ребенок. Если кому-то нужно стать пожизненным президентом – он им станет.

К негру подбежал пацаненок, возможно, тот же самый, что протянул ему кружку с водой. Начал торопливо что-то говорить:

– Мой дед еще жив, белый. Он хочет увидеть воина, который спас его людей.

Вождю племени было за девяносто. Высохший, как палка, в белых одеждах, заляпанных кровью, он дыхал тяжело, с хрипами, и было видно, что ему осталось недолго. Его пытали – резали пангой и душили…

– Прости нас, белый…

Паломник покачал головой.

– У вас нет вины передо мной.

– Нет, есть. Наши братья восстали против вас и убивали вас. Во имя Аллаха, прости – если сможешь.

Старейшина деревни помолчал и с болью в голосе добавил:

– Когда были белые – такого не было…

Вместо грузовика Паломнику дали белую «Тойоту-пикап». В кузове была еще турель от крупнокалиберного пулемета, но самого пулемета там не было.

Все пожитки он сложил в кузов, самое нужное оставил в кабине. Мусульмане, которых он спас, похоронили его друга и дали ему высушенного мяса и несколько бурдюков с водой – на дорогу. Все это он взял.

– Опасайся больших дорог, белый… – сказал напоследок негр. – Люди, которых там схватили, пропадают без следа. Опасайся людей в той же форме, как у тех, кого ты убил. Если они узнают о смерти своих – одному Аллаху ведомо, какой смертью умрешь ты.

– Я благодарен за мудрые советы… – сказал Паломник.

– Мы уходим отсюда. Если Аллах пожелает – мой отец выдержит дорогу. Ты можешь присоединиться к нам, мы идем на юг. Как только мы обоснуемся на юге, мы начнем войну против убийц и насильников хабр-гадир.

– У меня есть дела. На севере…

30 апреля 2005 года

Итальянское Сомали, Могадишо

Могадишо готовился к празднику. Дню рождения Генералиссимуса.

Генералиссимусом был, конечно же, Мохаммед Фаррах Айдид. Его Превосходительство, кавалер ордена Честь нации, ордена Римского орла с мечами, креста «За военную доблесть» с двумя подвесками повторного награждения. Все эти медали остались Айдиду от королевского правительства, когда шел процесс урегулирования. Фактически его наградили за мужество и героизм, проявленные его бандами в боях с итальянскими поселенцами и колониальными войсками. Медали стоят дешевле, чем деньги, в конце концов, это всего лишь красивая медная подвеска на куске разноцветной плетеной ткани, верно? У короля много медалей, одной больше, одной меньше – какая разница. Немало офицеров после этого возмутительного награждения подали в отставку, были даже те, кто публично отказался от своих наград, заработанных потом и кровью. Но короля это не остановило.

Одна из основных дорог, разделяющих Могадишо на северный и южный, называется Дорогой Виктора Эммануила Четвертого, хотя ее так не зовут даже итальянцы. Ее зовут Торговая дорога, потому что с одного ее конца – рынок Бакараха, город в городе, крупнейший рынок страны и один из крупнейших в Африке, а с другой стороны – Доло Одо. Тот самый город, через который несколько лет назад в Эфиопию прошел человек с несколькими козами и тонной тканей на старой повозке…

Этот же самый человек, постаревший, сухой, как палка, черный от загара, выглядящий, как доходяга, но на деле с мышцами, похожими на витые стальные канаты, медленно брел по обочине дороги в числе других таких же. Он был таким дочерна загорелым и таким тощим, что он не был похож даже на европейца. Он был похож на поселенца… на сицилийца, прибывшего в эту страну два поколения назад, на бура-вууртрекера, бредущего по пустыне со своей повозкой, на изгнанного, потерявшего своего вождя мормона, бредущего в караване через соляную пустыню. Короче, он был похож на человека, который многое повидал, многое изведал, прошел через десятки житейских штормов и сейчас бредет по африканской земле то ли в поисках работы, то ли в поисках места, где спокойно можно умереть. Такие люди, изгнанные с земель своих предков, никогда не возвращаются назад, они становятся частью Африки, этого жестокого, необузданного и загадочного континента, и умирают здесь, становясь удобрением для красной, как кровь, африканской земли…

Он никуда не спешил, потому что жизнь в Африке вообще неспешна. Внимательно и несуетно он смотрел по сторонам, и его взгляд с равным равнодушием скользил и по торговым рядам, и по машинам, отчаянно сигналящим на дороге, и по старому «Фиату» с крупнокалиберным пулеметом, у которого стоят наводящие ужас хабр-гадир, голые по пояс, в черных противосолнечных очках, с автоматами за спиной, палками и шамбоками в руках. Все здесь ему было чужим – и в то же время все здесь было до боли знакомым, потому что его учили действовать в таких местах, как это. Вот корова – низкая, жилистая, короткорогая, такие характерны для севера Африки и Аравийского полуострова, – склоняется к большому долбленому корыту и хватает из него смесь тростника, высушенных водорослей, рыбной мелочи и требухи и гашиша – именно это является пищей для местных коров, потому что ничего другого нет. Вот незамужняя женщина… типичная африканка, в ярком европейском одеянии, крикливом и обтягивающем, полная и самодовольная, – европейская худоба здесь не в чести, женщины здесь нужны для продолжения рода, а полная женщина сможет родить и вскормить гораздо больше детей, чем худая. За несколько бумажек по десять лир эта женщина будет принадлежать ему, как и почти любая другая на улице: местные женщины совсем не дикарки, они охотно идут на контакт с белыми, потому что у белых есть деньги и с белым… как бы не считается, за это не будет мести. Сейчас она несет домой купленную зелень и лепешки, а ночью может пойти в клуб на подработку: здесь не гнушаются никаким заработком. Вот только эта женщина ему не нужна и неинтересна.

Вот автобус – тоже типично африканский, разрисованный наивно-ярким сюжетом охоты, с громадным багажником поверху, на котором навьючено вещей высотой с сам автобус, и еще люди сидят. Некоторые стекла выбиты, на кузове следы от пуль, движок чахоточно кашляет, выбрасывая черный дым… Наверное, этот автобус прошел не меньше миллиона километров, из них половину – по местным немилосердным дорогам. Но водитель будет эксплуатировать его до тех пор, пока он не развалится окончательно, и даже так его кузов, наверное, послужит кому-то отличной основой для жилища.

Это была не его страна, не его родина, но он научился любить ее. Его Родина предала его, сбросила, как отыгранную карту в «бито» в безжалостной геополитической игре, разменяла на сиюминутное преимущество. Но африканцы, когда он жил здесь, задолго до этого – приняли его как своего, приняли в свой круг. И он был больше африканцем, чем белым. Он умел говорить на их языках, петь их песни и есть их еду. Он знал их историю – с разборками племенных вождей, с предательством, с острым пламенем машингеверов в буше и воем пикирующих «юнкерсов». Германия была здесь, но в то же время ее здесь и не было, теперь он понимал, сколь тонка корочка высохшей земли и какая бездна кипящей лавы скрывается под ней. У германцев, этих имперских варваров, есть часы, отличные часы, но у местных есть время. И рано или поздно германцы не выдержат, дрогнут – и корка проломится под их ногами, а лава поглотит их, словно их и не было. И вернется та, старая дикая Африка, известная нынче лишь по книгам исследователей, и племена будут жечь костры на последних этажах опустевших бетонных коробок. Он с уверенностью мог сказать: так – будет.

Но пока этого нет, он будет вести войну сам, как считает нужным. Свой среди чужих. Чужой среди своих…

Первым делом он навестил то место, откуда отправляли его на задание, – центр военно-морской разведки Италии. От него остались лишь руины – он не осмелился спрашивать местных жителей, как это произошло. Догадаться было несложно – заминированная машина, брошенная у дороги, у нужного здания, как не раз бывало. И скорбеть тут не о чем – в душе его была пустота. Сухая звенящая пустота – как снег в Альпах.

Соглядатай, смотревший за рынком, работал в одной из лавок, торговал дешевой одеждой. О том, что это соглядатай, Паломник понял, потому что у него никто ничего не покупал, его лавку обходили стороной, но он все равно торговал. Паломник понимал, зачем этот человек здесь. В Африке вся буза начинается на базаре, все слухи тоже можно узнать здесь – вот этот торговец здесь и торчит. С сотовым телефоном, чтобы чуть что позвонить в полицию. Жизнь его стоит недорого, его убьют одним из первых, как только начнется, но он сознательно идет на это. Например за то, что всех его сыновей возьмут в армию или в полицию – в голодном, полуразрушенном Могадишо, где невозможно жить землей, это верный способ разбогатеть. Айдид плохо и нерегулярно платит, командиры требуют поборов, но если у тебя в руках автомат и право безнаказанно грабить и рекетировать – это значит много. Полицейский голодным не будет…