Борис Сапожников - Звезда и шпага Страница 69

Покачав головой, комбриг Кутасов направился к своему дому. Пешком прошёл он до городских стен, прошёл по улицам со смутно знакомыми коренному москвичу двадцатого века названиями и вошёл в бывший особняк генерал-губернатора Первопрестольной князя Волконского. Рядом с ним всё ещё были видны следы установленной по его приказу батареи. Обычно это веселило комбрига, но не в тот день, как назло погожий, весьма подходящий для войны и для марша.

— Ординарец! — крикнул он. — Карты в мой кабинет!

— Они уже там, — ответил молодой лейтенант, дежурный ординарец. — Товарищ комиссар Омелин приказал их туда подать.

— Ясно, — кивнул Кутасов. — Можешь быть свободен.

— Есть, — козырнул тот.

Комбриг поднялся в большую комнату, раньше бывшую одной из бальных комнат, а теперь в них располагался громадный кабинет. Центр его занимал под стать кабинету стол, сработанный на спецзаказу, на нём он расстилал карты военных действий самых разных масштабов. Сейчас над ними корпел Омелин.

— Как инспекция? — спросил он у комбрига.

— Скверно, — ответит тот. Наедине с комиссаром он мог позволить себе быть честным. — Нам нечего противопоставить Суворову.

— Боевой дух нашей армии на высоком уровне, — сообщил комиссар. — Политотделы работают отлично, культпросвет тоже на уровне.

— Культпросветом и ликбезом Суворова не победить, — отрезал комбриг, — а воевать нам некем. Ни нечем, в плане вооружения и огнеприпасов у нас всё хорошо, в этом мы даже превосходим врага, а именно некем. Мушкеты и пушки решают далеко не всё, выучка и муштра — вот главные, решающие, факторы победы. А они на стороне Суворова и его чудо-богатырей.

— Так что, товарищ комбриг, нам оружие сложить и сдаться?! — вспылил Омелин. — А может самим себе ноздри вырвать, плетей выдать и в Сибирь пешком отправиться. Пугачёву же голову срубить и в Питер выслать.

— Не перегибай палку, комиссар, — хлопнул ладонью по столу и сжал в кулаке карты Кутасов. — Мы в это ввязались и нам дороги назад нет. Ни в Сибирь, ни куда бы то ни было. Нам надо воевать здесь и сейчас.

— Тогда я тебя понять не могу, товарищ комбриг, — покачал головой Омелин. — То говоришь, что воевать надо, а до того, что воевать некем.

— Надо, — подтвердил комбриг, — но некем. Число на стороне Суворова, умение тоже, значит, придётся переигрывать его здесь. — Он постучал по карте. — В штабе.

— Хочешь победить военный гений Суворова? — удивился комиссар.

— А что нам остаётся, товарищ комиссар? — пожал плечами комбриг. — Только плеть, рваные ноздри и Сибирь, а, скорее всего, топор или петля. Будем переигрывать в штабах. И эта обязанность ложится на нас, военного опыта у нас меньше, практического, а вот теоретического — больше. И это, комиссар, наш главный козырь, из которого надо выжать всё, что сможем. Что докладывает разведка?

— К Рождеству армия Орловых и Суворова выступит, — ответил Омелин, — но как именно, ещё неизвестно.

— Скорее всего, они пойдут двумя колоннами, — склонился над картой Кутасов. — Это будут два достаточно мощных кулака, при этом с не слишком растянутыми коммуникациями. И наша задача быстро и эффективно разгромить эти две армии, пока они не соединились для удара по Москве.

— А не проще ли, Владислав, — комиссар перешёл на обращение по имени, чтобы сгладить зародившийся было конфликт, — запереться в Москве и выдержать осаду. Солдат у нас для этого вполне хватит.

— Ты позабыл уроки польской интервенции, Андрей, — покачал головой комбриг. — Им не удалось усидеть в Москве, не смотря на всю мощь армии и наёмников.

— Против них поднялась вся Россия, — возразил Омелин, — а сейчас на нашей стороне поддержка народа!

— А ты забыл Украину, — мрачно напомнил ему Кутасов, — как её быстро замирил Потёмкин и двадцать полков с турецкой границы. То же будет и всюду, как только нам на смену придут екатерининские солдаты. Мы очень быстро лишимся хлеба и огнеприпаса, нас отрежут от Урала, а значит, от подкреплений, от новых пушек и мушкетов. Нас окружат и заморят голодом, как поляков в шестьсот двенадцатом, а после выбьют из города. С Уралом у них выйдет, думаю, не сложнее, как только там узнают о нашем поражении.

— Убедительно, — кивнул на это Омелин. — Однако достанет ли у нас сил на то, чтобы разгромить две армии поочерёдно?

— Должно достать, — резко ответил Кутасов, — иначе грош цена всей нашей революции. Но для того, чтобы сделать это, нам нужно знать маршруты движения вражеских армий. И очень желательно, до того, как они выступят из Великого Новгорода.

— Голов докладывает, что вести разведработу почти невозможно, — сказал Омелин. Согласно негласному разделению обязанностей разведка и контрразведка, а также слежка за деятельностью особых отделов, относились к ведомству комиссара. Кутасова на это просто не хватало. — Новгород просто наводнён агентами Тайной канцелярии, как явными, так и скрытыми, да и полиция старается вовсю. Всех неблагонадёжных или тех, кого сочли таковым, хватают и волокут в околотки, откуда хорошо, если один на десяток выходит. Всех рабочих объявили неблагонадёжными и держат прямо на заводах, отдельно от семей. И так будет продолжаться до конца войны. Чтобы попасть в число благонадёжных надо сдать товарища, замеченного в сочувствии нашему делу. И сейчас не семнадцатый год, сознательных рабочих слишком мало, и потому доносят постоянно. Преступный элемент полностью под контролем, им разрешили совершать мелкие преступления, кражи там, карманной воровство, но ничего больше. С теми же, кто нарушает этот сговор, поступают по законам военного времени. В общем, — резюмировал всё сказанное комиссар, — даже самому Голову, с небольшой группой самых опытных агентов, удалось только закрепиться в дальних предместьях города. Единственное, что он обещает, это доложить о том, что армия вышла, как только они выступят из Новгорода. Большего ждать, по всей видимости, не приходится.

— Ну что же, как говорится, с паршивой овцы, хоть шерсти клок, — философически пожал плечами комбриг. — Будем действовать так, будто никакого Голова с его разведчиками просто нет.

— Я думаю, нам надо полагаться на кавалерию, — сменил тему Омелин. — Она у нас лучше пехоты и уж подавно артиллерии.

— Вот только вся она лёгкая, казаки, в основном, — вздохнул Кутасов. — Драгуны никуда не годятся против екатерининских. Не надо, не надо, — сразу отмахнулся он от возражений комиссара, — я всё, что ты хочешь сейчас сказать, уже знаю. Только годились они, когда против нас воевали не ветераны турецкой войны. Их закалили схватки с оттоманской кавалерией, вот что сводит на нет все твои доводы о классовой ненависти. Она, к сожалению, боевого опыта заменить не может.

— Вот теперь я понял, почему товарищ Бокий отправил с тобой, Владислав, именно меня, — невесело усмехнулся комиссар. — Я, наверное, самый гибкий изо всех моих приятелей-комиссаров, с которыми я учился на военно-политическом. Кто другой мы за пистолет схватился после твоих слов о классовой ненависти.

— Товарищ Бокий человек умный, иначе не поднялся бы так высоко в вэчека, — ответил Кутасов. — Он долго работал над командой хрононавтов и над кандидатурой главного политрука думал, наверное, дольше всего. Я получил приказ о переводе в Москву за полгода до отправления в прошлое. Ну да сейчас не до того, — перебил он сам себя. — Нам надо думать о том, где встретить врага. Выбрать самое лучшее место для сражения, это всё, что мы можем сделать.

— Я думаю, надо выбрать несколько мест, — предложил Омелин, — и поглядеть все своими глазами.

— Отличный вариант, — кивнул Кутасов. — Но отрады надо будет взять основательные, потому что екатерининские разъезды шныряют повсюду. Ты про обоз с пушками слышал?

— Который драгунский полк до самого Переславля гонял? — уточнил комиссар. — Да, слышал. Очень неприятная история. И самое скверное, что рассекретили ружья Пакла, они могли бы стать хорошим козырем в баталии.

— И станут ещё, — заверил его Кутасов. — Надо только применить их с умом, а уж на это меня хватит. Вот, например, если тут бой дадим, — он постучал по подробной карте местности близ недавно отбитого у врага Переславля. — На высотках пушки поставим, а ниже по склону ружья Пакла, будем бить во фланг, при этом от кавалерии позиции легко защитить.

И комбриг с комиссаром погрузились в изучение карт разных масштабов и подробности. Часто менял их, чтобы посмотреть приглянувшееся место поближе, а после сравнить его с общей картой боевых действий. Итогом этой работы стали шесть наиболее подходящих для баталии мест, куда постановили отправиться на следующий день с рассветом.

Комбриг взял с собой два десятка казаков под командой есаула Бецкого, молодого казака из яицких, быстро вознесшегося на волне чисток в армии. Его особо выделял командарм Забелин, возглавившего всю кавалерию пугачёвской армии, который лично отбирал подразделения для охраны Омелина и Кутасова. Казаки у Бецкого были как на подбор рослые, молодые, в седле держались крепко, у каждого на груди висела медаль «Победа в Арзамасской баталии», а у самого есаула орден Красного Знамени, значит, он сумел отличиться в той кровавой бане. С наградами, вообще, выходила порядочная канитель, у многих казаков остались медали за Семилетнюю войну, а у иных и за Оттоманскую кампанию, снимать которые никто не собирался. Подумав, новые власти решили боевых традиций не менять и наград не снимать, однако к ним добавили революционные. А именно, пришедшие из будущего ордена Красного Знамени и Красной Звезды, долго гадали, чем заменить непонятную казакам и рабочим с крестьянами фразу «Пролетарии всех стран объединяйтесь». Все варианты, вроде «Казаки всех стран…» или «Рабочие всех стран…» быстро отбросили, остановились на вполне современной XVIII веку георгиевской ленте. А вместо «георгиевского», в те времена «золотого» наградного оружия для комсостава ввели революционное, «краснознамённое». К слову, у есаула была как раз такая шашка, значит, офицер проверенный, надёжный и отважный, как раз такой и нужен Кутасову.