Владимир Синельников - Восточный круиз Страница 7

– А ты не торопишься? – осведомился я. – Может, твой работодатель раздумает нанимать меня.

– Все в порядке, – усмехнулся маг. – Я уже доложил шахзаде о твоем согласии, и он зовет тебя сегодня вечером на дружескую пирушку в честь заключения соглашения.

Меня провели в помещение, следующее за залом для аудиенций. Оно представляло собой круглую комнату, по стенам которой горело довольно много светильников. Я с опаской принюхался. К счастью, в качестве горючего материала в них использовалось не пальмовое, а какое-то другое, почти не дававшее запаха масло.

По периметру комнаты были в беспорядке навалены шелковые и атласные подушки всевозможных расцветок. У одной стены возлежал голый по пояс шахзаде, посасывая кальян.

– Проходи, чужеземец, – приветственно махнул он рукой.

Я осторожно прошествовал через комнату и опустился на подушки поодаль от местного властителя. Ко мне тут же скользнул слуга и молча установил рядом кальян.

– Угощайся, – шахзаде ткнул мундштуком в сторону агрегата, который громоздился рядом со мной. – Ручаюсь, такого гашиша ты еще не пробовал…

Я промолчал о том, что вообще никакого гашиша не пробовал и не представлял, что это такое. Какое-то дорогое наркотическое средство… вот и все мои познания. Я с опаской втянул в себя душистый дымок. Кальян засипел, забулькал. Поначалу это ничем не отличалось от обычных ароматизированных сигарет. Правда, дым имел сладковатый привкус…

Я прикрыл глаза, голова была абсолютно ясной, не чувствовалось никаких признаков опьянения, только откуда-то наплывала и наплывала розовая мгла. Даже не мгла, я не совсем верно выразился, а свет. Да, именно свет. Постепенно этот нежный розовый свет заполнил все вокруг, и я воспарил.

С чем можно сравнить это ощущение? Пожалуй, только с полетами в детских снах. Каждый хотя бы раз в своей жизни испытывал упоительное чувство полета, с взрослением куда-то исчезающее. Или остающееся там, в безоблачном и счастливом детстве…

Это ощущение полета длилось целую вечность. Все мои проблемы сжались и отступили куда-то в темный уголок сознания, а душу заполнило бурлящее через край счастье. Вернее, не счастье, а какая-то его квинтэссенция. Счастье в своем чистом, ничем не замутненном виде. Или радость… тут очень трудно подобрать сравнение. Наверное, что-то в этом роде испытывают йоги во время нирваны или истинно верующие люди в момент общения с Богом.

Неожиданно я обнаружил, что внимательно всматриваюсь в чеканку, покрывающую кальян. Мундштук выпал из расслабившейся руки и затерялся где-то среди поду­шек. Суррогат счастья как пришел, так и ушел. По-английски, не прощаясь. Маятник качнулся в другую сторону, на меня навалилась такая черная безысходная тоска, что я чуть не взвыл. И сразу же мучительно захотелось еще раз наполнить грудь сладковатым дымком забвения.

– Тебе не понравилось? – донесся откуда-то извне голос.

– Что вы?! – Я с трудом повернул голову и наткнулся на любопытный взгляд шахзаде. – Даже слишком понравилось. Боюсь, мне противопоказано это развлечение…

– Ну что ж, – пожал плечами шахзаде, – каждому свое…

Он хлопнул в ладоши, и где-то неподалеку заиграла тихая заунывная музыка. В зал впорхнули несколько полуодетых девушек и закружились в танце. Вдоль стены к нам пробрался слуга с подносом, уставленным кувшинами.

– Попробуй, чужеземец, хорасанское вино, – предложил шахзаде, – или и его тебе нельзя?

– Нет, – улыбнулся я. – Как раз эта разновидность наслаждения мне более привычна.

А далее все понеслось по накатанной колее, и пирушка с местным царьком уже немногим отличалась от обычной попойки в моем времени. Вина, поданные к подушкам (не скажешь же к столу, если его в обозримом пространстве не наблюдалось), оказались прекрасны на вкус, легки, но очень коварны. Не прошло и получаса, как Темир (шахзаде) клялся в дружбе навек своему гостю Максуму (так на свой лад переиначил мое имя шахзаде)…

А девушки все кружились и кружились в танце, шелка, прикрывавшие их прелести, незаметно соскальзывали на пол, и в мятущихся отблесках светильников соблазнительно сверкали юные женские тела…

– Я только одного не пойму, шахзаде…

– Темир, – прервал меня шахзаде.

– Я только одного не пойму, Темир, – продолжил я, не спуская глаз с полуобнаженных красавиц, – зачем тебе нужна девушка, проживающая за тридевять земель, при сущем рае под боком…

– О, ханум Нушафарин царственно прекрасна, – принялся восхвалять достоинства девушки шахзаде. – Луноликая дева, чей стан тоньше и стройнее кипариса, груди подобны нежным персикам, а глаза сверкают как звезды и разгоняют тьму… стоит один раз ее увидеть, и даже гурии уже не привлекут твоего внимания…

– Понятно, – пробормотал я, – а губки – коралл…

– Воистину правильное сравнение, Максум, – услышав меня, воспламенился шахзаде. – Я не успокоюсь, пока не смогу облобызать ее кораллы… и потом, она единственная наследница шаха Зайхана…

Последние слова шахзаде меня буквально ошарашили. Вот тебе и объяснение пылкой любви моего собутыльника.

– А как же они? – Я кивнул на без устали скользящих по залу девушек.

– А что они? – не понял шахзаде. – Это обычные танцовщицы.

Темир похлопал в ладоши, и девушки замерли. Их груди тяжело вздымались после долгого танца, тела блестели капельками выступившего пота.

– Хороши? – повернулся ко мне шахзаде.

– О да, будь у меня такая коллекция, я не мечтал бы о каких-то заморских девушках.

– Тогда выбирай, – расщедрился Темир, сделав широкий жест в сторону девушек.

– В каком смысле? – Я вопросительно посмотрел на шахзаде, думая, что ослышался.

– В самом прямом, – расхохотался Темир. – Тебе же они понравились.

– А-а как же гарем, евнухи, охрана и прочее? – вопросил я. – Разве можно вот так простому гостю предлагать девушек? Я думал, у вас насчет этого очень строго…

– Так я же тебя не в гарем приглашаю, – изумленно уставился на меня шахзаде, – а предлагаю для развлечения танцовщицу. У них обязанность такая – услаждать глаза и тела моих гостей.

– Вот теперь понял, – я кивнул головой, – а то уж было подумал, у тебя от вина и гашиша крыша поехала…

Тут я прикусил язык, вспомнив, кто передо мной. Но шахзаде, видимо, серьезно настроился записать меня в свои друзья. По крайней мере, на этот вечер.

– Не стесняйся, Максум, – хлопнул меня по плечу шахзаде. – Завтра тебе предстоит дальняя дорога, так что используй возможность отдохнуть до конца.

– Ну раз так, – протянул я, рассматривая девушек, скромно потупивших глаза, – тогда меня вон та, крайняя, устроит…

Шахзаде взглянул в указанном направлении:

– Светлую предпочитаешь?

– Всегда был неравнодушен к блондинкам.

– Бери, до утра она твоя, – кивнул шахзаде, – но настоящему мужчине одной женщины мало, поэтому я оставляю тебе еще вот эту, уроженку Йемена.

Шахзаде указал на статную красавицу цвета эбенового дерева:

– В твоей стране такие редкость.

Да уж, в тех местах, где я до недавнего времени проживал, негритянки действительно были экзотикой. Негров – тех хватало. Особенно в последнее время. Так что лет через пятнадцать, я думаю, никого уже не будут удивлять негритянки на улице. «Есть женщины в русских селеньях», которым все равно с кем жить – с соплеменником ли, лицом кавказской национальности или каким-нибудь сенегальцем, и они быстро заполонят российские улицы темно– и чернокожими отпрысками. Как там у Бредбери? «И были они смуглыми и золотоглазыми…»? Так это про нас, цвет глаз сменить только…

– Ну, я пошел. – Шахзаде решительно поднялся и побрел, спотыкаясь о разбросанные подушки, к выходу. – Смотри, – уже у дверей он погрозил мне пальцем, – чтобы девушки остались довольны.

Я молча рассматривал оставшихся красоток, неподвижно стоявших посреди комнаты. Потом налил вина в пиалы и жестом предложил им присоединиться к моему дастархану. Пока девушки дегустировали вино, я разыскал затерявшийся в подушках мундштук и затянулся сладковатым дымком. Почувствовав, что воздух вокруг меня наливается слабой красноватой дымкой, я так же, жестом, предложил девушкам воспользоваться кальяном. Через какое-то время мы уже дружелюбно улыбались друг другу, а еще один кувшин вина вкупе с волшебным содержимым кальяна окончательно помог растаять холодку неловкости…

Утро началось, как всегда в последнее время, с уже ставших привычными тычков. Я открыл глаза. Передо мной стоял, неодобрительно покачивая головой, Корасайоглы. И немудрено. Я и две нежно прижавшиеся ко мне девушки являли точную копию быстро промелькнувшего и так же быстро запрещенного к показу полупорнографического рекламного ролика о мужике, что пьет Тинькофф, пока остальные довольствуются нормальным пивом.

– Спокойно, академик. – Я приподнялся, нашарил неподалеку кувшин с остатками вина и опростал его. – Теперь холодный душ, чашечку кофе, и я готов приступить к свершению подвигов во славу «и прямого и единственного».