Сьюзен Коллинз - Воспламенение Страница 7

Кажется, это их успокоило. Они все целуют меня. Затем усаживают на стул в моей спальне и как всегда начинают безостановочно болтать, даже не потрудившись обратить внимание, слушаю я их или нет. В то время как Вения вновь выщипывает мои брови, Октавия делает мне накладные ногти, а Флавий втирает какую-то липкую смесь в мои волосы, я слушаю обо всем, что происходит в Капитолии. Какой фурор произвели Игры, как скучно было с тех пор, как они закончились, как все не могут дождаться, когда я и Пит снова приедем туда по окончанию Тура Победителей. А после этого останется не так много времени, прежде чем Капитолий начнет подготовку к Двадцатипятилетию Подавления.

— Разве это не захватывающе?

— Разве ты не счастливица?

— На следующий же год после того, как ты победила, ты станешь ментором на Двадцатипятилетии Подавления.

Их слова перекрываются туманом волнения.

— Да, конечно, — говорю я безразлично. Что еще я могу сделать? В обычном-то году быть ментором трибута — это кошмар. Я не могу ходить в школу теперь, не задаваясь каждый раз вопросом, кого же из этих детей мне предстоит тренировать. Но еще хуже то, что это будут Семьдесят Пятые Голодные Игры, что означает, что это Двадцатипятилетие Подавления. Они проводятся раз в двадцать пять лет, отмечая годовщину разгрома дистриктов с невероятными празднованиями, и для особой забавы — с некоторыми изменениями в правилах для трибутов. Конечно, я за свою жизнь ни одного еще не видела. Но в школе я слышала, что на втором Двадцатипятилетии Подавления Капитолий потребовал, чтобы трибутов на арене было в два раза больше, чем обычно. Учителя особо не вдавались в детали, что странно, потому что это как раз был тот год, когда трибут из Дистрикта-12 — Хеймитч Эбернети — получил корону.

— Хеймитчу следует быть готовым к большому вниманию к его персоне! — взвизгивает Октавия.

Хеймитч никогда не рассказывал мне о собственном опыте, полученном на арене. А я никогда не спрашивала. И если я когда-то и видела те Игры в повторных показах, я была слишком мала, чтобы помнить это. Но Капитолий напомнит ему в этом году. В некотором смысле это даже хорошо, что мы с Питом будем менторами во время Двадцатипятилетия Подавления, потому что, могу поспорить, если вы поставите на Хеймитча, вы проиграете.

После того, как члены моей подготовительной команды выдают мне всю информацию, связанную с Двадцатипятилетием Подавления, они начинают рассказывать о своих необъяснимым образом бессмысленных жизнях. Кто и что сказал о ком-то, о ком я никогда в жизни не слышала, какую обувь они недавно купили. А Октавия выдала мне длинную историю о том, какой ошибкой было заставить всех надеть на ее вечеринку по случаю дня рождения перья.

Вскоре мои брови выщипаны, волосы мягкие, гладкие и шелковистые, а ногти готовы для покраски. Очевидно, им дали указания подготовить только мои руки и лицо, потому что в такую погоду, все остальное будет скрыто. Фабий очень хочет использовать его собственную фишку — фиолетовую помаду — на мне, но смиряется с розовым цветом, когда таким же делают мое лицо и ногти. Как я могу понять, такая палитра означает, что Цинна выбрал вариант милой девочки, а не сексуальной девушки.

Замечательно. Я не смогу никого ни в чем убедить, если буду выглядеть вызывающе. Хеймитч очень четко мне это разъяснил, когда готовил меня к интервью на Играх.

Входит мама, немного стесняясь, и сообщает, что Цинна попросил ее показать прическу, в которую она уложила мои волосы в день Жатвы. Команда полна энтузиазма. Затем они очень внимательно наблюдают за маминой работой, полностью поглощенные процессом плетения затейливой прически. В зеркале я могу видеть, как они ловят каждое ее движение, их рвение, когда приходит их очередь опробовать способ. Все трое очень почтительны с моей мамой, и мне становится не по себе оттого, что я чувствую себя настолько выше их. Кто знает, кем бы я была и о чем бы я болтала, если бы меня воспитывали в Капитолии? Возможно, самыми большими проблемами в моей жизни тоже были бы переживания из-за костюмов на моем дне рождении.

После того, как с волосами закончено, я нахожу Цинну внизу в гостиной, и просто взгляд на него обнадеживает меня. Он выглядит так же, как всегда: простая одежда, короткие каштановые волосы, легкая золотистая подводка вокруг глаз. Мы обнимаемся, и я с трудом удерживаюсь, чтобы тут же не вывалить всю информацию о моем разговоре с президентом Сноу. Нет, я же решила сначала сказать Хеймитчу. Ему лучше знать, кого можно в это втянуть. И все же с Цинной так легко разговаривать. В последнее время мы много общались по телефону, который есть у нас дома. Это что-то вроде шутки, потому что почти ни у кого из тех, кого мы знаем, нет аппарата. Есть у Пита, но, очевидно, ему я не звоню. Хеймитч сорвал свой со стены несколько лет назад. У моей подруги Мадж — дочери мэра — телефон есть, но если мы хотим поговорить, мы предпочитаем делать это с глазу на глаз. Так что сначала этой вещью никто не пользовался. Но потом мне начал звонить Цинна, чтобы поработать с моим талантом.

Предполагается, что он есть у каждого победителя. Талант — это та деятельность, в которой вы хорошо разбираетесь, которой будете заниматься, так как вам не придется работать ни в школе, ни в той сфере промышленности, которой известен ваш Дистрикт. Это может быть что угодно, действительно, что угодно, о чем они могут взять у вас интервью. У Пита и правда есть талант — рисование. В течение многих лет он глазировал пироги в пекарне своего отца. Но теперь, когда он богат, он может позволить себе настоящую краску и холсты. У меня таланта нет, если, конечно, не считать незаконную охоту, которую они и не считают. Или, возможно, пения, но я бы ни за что не стала петь для Капитолия. Мама пыталась меня заинтересовать хоть чем-то из списка альтернатив, присланного ей Эффи Бряк. Кулинария, икэбана,[6] игра на флейте. Ничего не подошло, хотя у Прим все это получалось с легкость. В конце концов, Цинна вызвался помочь мне развить в себе страсть к созданию одежды, которую действительно нужно было развивать, учитывая, что она полностью отсутствовала. Но я согласилась, потому что это означало, что я буду общаться с Цинной, и он пообещал взять на себя всю работу.

Теперь он раскладывает вещи в моей комнате: одежда, ткани, альбомы с рисунками эскизов. Я беру один из альбомов и рассматриваю платье, которое я, по общему мнению, создала.

— Знаешь, думаю, я подаю большие надежды, — говорю я.

— Оденься. Ты отстой, — отвечает он, кидая в меня пакет с одеждой.

У меня нет никакого интереса к созданию одежды, но я действительно люблю те вещи, которые Цинна делает для меня. Такие, как эти. Мягкие черные штаны сделаны из плотного теплого материала. Удобная белая рубашка. Свитер, связанный из зеленой, синей и серой пряжи, состоящей из мягкой шерсти котенка. Кожаные ботинки на шнуровке, которые не жмут мои пальцы.

— Я сама создавала себе одежду? — спрашиваю я.

— Нет, тебе бы хотелось создавать себе одежду и походить на меня, твоего кумира в мире моды, — говорит Цинна. Он вручает мне небольшую стопку карточек. — Прочитай это, пока они будут снимать на камеры одежду, и постарайся звучать взволнованно.

Именно тогда прибывает Эффи Бряк в парике цвета тыквы, чтобы напомнить всем: «Действуем по расписанию». Она расцеловывает меня в обе щеки, махая операторской группе, затем велит мне встать на место. Только благодаря Эффи в Капитолии мы делали все вовремя, поэтому я стараюсь ее слушаться. Я, словно марионетка, начинаю двигаться по комнате, брать в руки одежду и говорить ничего не значащие вещи, вроде: «Вам нравится?» Звуковая команда записывает мой веселый голос, читающий написанное на карточках, они вставят это в видео позже, когда я уйду из комнаты, а они смогут сделать фильм о моем (Цинны) дизайнерском мире.

По такому случаю Прим возвращается из школы раньше обычного. Теперь она стоит на кухне, а другая команда берет у нее интервью. Она выглядит прекрасно в своем небесно-голубом платье, которое подчеркивает ее глаза, в светлые волосы вплетена соответствующая ленточка. Она наклоняется немного вперед, опираясь на носки ее блестящих белых туфелек, словно она собирается побежать, словно…

Бам! Это как будто кто-то ударил меня в грудь. На самом деле, конечно, никто этого не делал, но боль настолько реальна, что я начинаю отступать. Я зажмуриваюсь и не вижу Прим… Я вижу Руту — двенадцатилетнюю девочку из Дистрикта-11, которая была моей союзницей на арене. Она могла перелетать, словно птичка, с дерева на дерево, хватаясь за тончайшие ветки. Рута, которую я не спасла. Которой я позволила умереть. Я представляю ее, лежащую на земле все с тем же копьем в животе.

Кого еще я не смогу спасти от мести Капитолия? Кто еще погибнет, если мне не удастся убедить президента Сноу?