Крис Райт - Клинки Предателя Страница 7

— Приступаю к инвазивному исследованию костной ткани, для чего совершаю продольное рассечение грудины.

Я закрепляю пласты кожи зажимами, после чего стернотомом разрезаю центральную кость надвое. На это уходит несколько минут. Трансчеловеческая кость отличается прочностью и толщиной. Я молча и терпеливо наблюдаю за процессом до самого конца. В ноздри бьет тошнотворный запах горелого. Частицы измельченной в порошок кости пылинками парят в ярких столбах света, падающего на операционный стол.

— Дополнительные разрезы по фронтали от центра в стороны, чтобы отсоединить костные пластины, открыть доступ к органам и приступить к детальному анализу.

Я документирую все глазами и голосом.

Разделив грудину, пила начинает вырезать из грудной клетки подопытного два равных квадрата. В операциях над транслюдьми, в отличие от аутопсии или инвазивных вмешательств у смертных, реберные расширители практически бесполезны. Костяной панцирь слишком прочен и негибок. Вместо этого в сплошном костяном каркасе, закрывающем уязвимые органы легионера, необходимо проделать отверстие. От ребер нужно целиком отделить костяную пластину, загибающуюся к позвоночнику, и поднять ее, как жуткое подобие люка. Я прекрасно знаком с процедурой и провожу ее, почти не задумываясь.

На это требуется время, и когда вой бритвенно-острых зубьев, рассекающих кость, превращается в белый шум, я решаю вернуться к исследованиям, проведенным в далеком прошлом, когда я только принял символическую спираль своего ордена.

— Остановить запись. Открыть архив.

Я моргаю, выбирая нужный файл из длинного списка, выведенного на второй пикт-экран.

Спустя несколько секунд когитатор находит запрошенную запись и начинает воспроизведение.

Я узнаю собственный голос и усмехаюсь тому, как молодо и наивно он звучит.

— Личный журнал. Фабий, Третий легион, Апотекарион. Нас постигло ужасное бедствие. В гордыне своей мы считали себя совершенными, и теперь пали жертвами несовершенной системы…

Слова отправляют меня в прошлое и скоро заменяются воспоминаниями.

Я вытер клинок гладия об обрывок плаща, все еще спадавший в наплечников.

Очередная битва, очередное приведение к Согласию. Очередная разрушенная цивилизация лежит под пятой Крестового похода. Во имя Терры, во имя Императора и во имя Имперской Истины.

Воспоминания о кровопролитии и убийстве медленно тускнели. Воспоминания о преследованиях в пылевых облаках среди развалин, о звоне болтерных взрывов в ушах… Некоторые мои собратья хотели лишь одного: чтобы этот день повторялся без конца. Я же жаждал большего.

— Отличная победа, Фабий, — прозвучал позади знакомый голос.

Я стоял на горном хребте, бывшем когда-то городом, — на обломках гигантской статуи его властителя, ставшую теперь всего лишь удобным наблюдательным пунктом.

С высоты его я видел танки и многочисленные генокогорты Имперской армии. Я видел дисциплинарных надзирателей, выкрикивавших приказы, но слова их заглушались предсмертными конвульсиями погибавшего города.

— Да, Ликеон. Возможно.

Переведя взгляд на поле прошедшего боя, я увидел дым, которым можно было бы заслонить полуденные солнца, и огонь, которого хватило бы, чтобы сжечь мир. В сущности, именно это мы и сделали.

— Как ты грустен, брат, — сказал Ликеон, добродушно стукнув меня кулаком по руке. Сегодня он спас мне жизнь. Опять. Немногие владели мечом лучше моего вассального брата.

Я убрал гладий в ножны, в то время как Ликеон свой поднял, пытаясь поймать золоченым клинком солнечный луч.

Когда дымовые облака ненадолго разошлись, ему это удалось, и он встал, купаясь, как всегда, в лучах триумфа.

— Разве вкус победы не должен улучшать настроение воина?

Он повернулся ко мне, вкладывая меч в ножны, и наши взгляды встретились.

Локулус в седьмом поколении, Ликеон родился в одном из древних домов Терры еще до того, как их подчинили. У него, как и у меня, были фиолетовые глаза, а его волосы сияли тем же золотисто-желтым, что свет солнца, который он так старательно пытался поймать пластальным клинком.

Будучи воинами Третьего легиона, известными некоторым как Его герольды, мы носили силовую броню, украшенную символами молнии и лучистого солнца.

В отличие от меня, Ликеон активно стремился к командным чинам и демонстрировал все черты военной аристократии, от которой происходил.

— Мое настроение улучшится, если появится возможность увеличить наши ряды. Еще с Проксимы…

Ликеон зашипел и отвернулся, встав ко мне в профиль.

— Довольно, Фабий. Наслаждайся победой, как я. — Он указал за развалины, на раскинувшееся внизу поле боя, где до сих пор радостно кричали генокогорты. — Как они.

Простые смертные, рекруты и терранские «воины» в искусственной котловине, образовавшейся при предварительной бомбардировке, выли и кричали. Я не решился напомнить Ликеону, что их было так много именно потому, что наши ряды сильно сократились после селенитского заговора. Культисты ненавидели Императора и его армию. Ассимиляцию техно-варварских племен старой Земли они воспринимали как тиранию, а не как объединение.

— Вспомни Проксиму, — сказал Ликеон и с гордостью выпятил грудь при мысли, что сражался рядом с Императором. — Вспомни тот триумф… Когда-нибудь мы вновь такое увидим, брат.

— Но здесь я триумфа не вижу, Ликеон. Только нарастающие потери.

Ликеон нахмурился.

— Селениты мерещатся тебе за каждым углом. На Терре есть хранилища, с помощью которых нас восстановят. Во имя Трона Земли, мы с тобой — тому доказательство.

Он был прав. Многие легионеры сейчас были здесь лишь благодаря тем резервам. Им быстро провели имплантацию и отправили на войну. Пожалуй, даже не быстро, а торопливо до отчаянности.

Ликеон видел, что я не убежден.

— Поговори с магистром легиона Тралласом, — сказал он. — Пусть он успокоит тебя, как успокоил меня. Придут новые воины. Наши ряды разрастутся.

Он отдал честь, ударив кулаком правой руки по левой стороне груди.

— Надеюсь, ты прав, — сказал я, отвечая тем же жестом, после чего начал спускаться к развалинам, чтобы обобрать лежавших там мертвых.

Жадный визг костной пилы возвращает меня в реальность. Вращающееся лезвие отодвигается, и мне предстает содержимое грудной клетки пациента. Сердца, легкие, почки, печень, кишечник и желудок показываются на пикт-экране. Немало смущают незначительная аритмия в основном сердце и оттенок легких. Результаты наблюдений помещаются в мою эйдетическую память, а аудио между тем продолжается. Я уже не различаю запись и голоса из воспоминаний, и они начинают сливаться.

— …И есть горькая ирония в том, что война же лишает нас триумфа из-за полной неспособности легиона сносить потери. После Проксимы прошел всего один солнечный год, а мы уже оказались на грани вымирания. До сих пор все усилия, направленные на замедление деградации легиона, включая мои собственные, были тщетны. Единственное, что мне остается делать — это продолжать вести лексикон зараженных. Слабое утешение; должен признаться, я боюсь за славных сынов Европы.

Я закончил запись в тот самый момент, когда на входе в мой апотекарион возник силуэт.

Впрочем, «апотекарион» был слишком громким словом. Уместнее было назвать его полевой палаткой, однако он отвечал моим нуждам и, что самое важное, позволял собирать генетический материал прямо с поля боя. Я был вороной, собиравшей с мертвых то, что было мне нужно. Драгоценное геносемя. На данный момент у нас отсутствовали другие способы пополнения.

— Входи, раз собирался, — сказал я вместо приглашения.

Ликеон вступил под свет натриевой лампы, висевшей над головой. Меня его появление не удивило. Прошло уже несколько месяцев с нашей последней встречи, с моего нового назначения.

Он постучал по лампе пальцем.

— Тебе нужно почаще бывать на солнце, брат, — сказал он с той самой улыбкой, которая у него была признаком вежливого подтрунивания. — Лицо землистое, кости видны… Такой образ жизни тебе не подходит, Фабий.

— Прекрасно подходит, и ты это знаешь. Может, тебе стоит пойти в апотекарии? — пробурчал я, возвращаясь к исследованиям.

— Брат… — произнес он.

Я не отнимал глаз от работы.