Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская Страница 7

Жирный же побледнел, несмотря на обилие выпитого вина:

— Но у меня же нет ничего! Я же отдал вам всё, что было.

— Зато у твоего рода много чего в Гульборге. Да хотя бы этот дом. Или лавки. Или корабли. Ты же все равно отдашь нам долг! Значит, и залог к тебе в полной мере вернется.

Не успел Хотевит ничего ответить, как со двора послышался шум. Женские визги, ругань, треск, словно что-то разбилось.

Мы тут же повскакивали и побежали к ульверам. А там карл, которого чуть не придушил Лундвар, набрасывается с кулаками на Аднтрудюра, рядом стоит перепуганная девчонка-рабыня и еще несколько рабов.

— Стоять! — рявкнул я. — Трудюр, убери нож. Что стряслось?

— Да не знаю, — хмыкнул шурин. — Этот дурень ни с того ни с сего кинулся на меня.

Карл и рабы вперемешку заголосили, от чего родич Жирного вдруг разозлился и давай кричать на Хотевита.

— Ты девку лапал? — спросил я у Трудюра, уже догадываясь, что тут было.

— Так рабыня же. А чего? Поели, выпили, так теперь еще и бабу бы… А этот накинулся, будто это не рабыня, а дочь хозяйская.

Хотевит, немного разобравшись, ответил:

— Это его рабыня, — кивнул на родича. — Любимая. А ты, будучи у него в гостях, хотел его девку взять.

— Так не жена же, — нахмурился Трудюр.

— Тут нельзя брать любую девку, что понравится. Надо было спросить. И вообще здесь есть особые дома с гулящими девками, их песчанками зовут. Там бабы на любой вкус: и черные, и белые, и всякие.

За три месяца пути изголодался не только Аднтрудюр, но и все мы. Да, в некоторых деревнях нам удавалось уговориться насчет женщин, а иногда приходилось и без уговора, но то всё наспех, да и бабы там были чахлые, едва-едва выдерживали одного хирдмана, а до смерти доводить их не хотелось. От того жадные взгляды ульверов всё чаще останавливались на Дагне. И чем дольше мы плыли, тем чаще наутро парни сверкали разбитыми рожами да синяками. Я особо не вмешивался, знал, что Дагна сумеет постоять за себя, да и ульверы лезли к ней не всерьез, а так, побаловаться: ущипнуть или помять за задницу. Хотевит, конечно, злился, но куда ему, шестирунному, против моих ребят!

Вздохнув, Хотевит сказал:

— Я дам денег на песчанок.

Глава 3

Спали мы в том же дворике на толстых одеялах из какой-то верблюды, уж не знаю, как та верблюда выглядит, но воняет, видать, преизрядно. Впрочем, вонь не мешала нам спать, мешали вопли ослов, разоравшихся за стенами.

А потом пришел Хотевит, весь взъерошенный, осунувшийся, будто ночь не спал.

— Нужно вначале пересчитать мой долг на деньги Годрланда, чтобы понять, какой залог давать. А перед тем я расскажу, как здесь счет ведется.

И высыпал горсть монет на стол.

Так-то я монеты не в первый раз в руках держал, мы их всегда по весу считали. К примеру, пятьдесят серебряных монет, если не потертые и не обрезанные, могут составить полновесную марку. А могут и меньше. Все торговцы с собой весы возят и грузики, чтоб монеты те проверять.

— Вот эта — самая ценная. И́лиос называется, это по-годрландски солнце, — Хотевит указал на золотую монету с вычеканенным изображением солнца.

— Если брать по весу, то выходит чуть больше половины вашего эрторга(1).

— А золото чистое?

— Да. Еще есть золотые монеты в половину и в треть илиоса, их так и кличут: семилиос и треилиос. Дальше идут лунные монеты — фенга́ри. Они сделаны из серебра и бронзы. В одном илиосе — двенадцать фенгари. А вот эти, бронзовые — астеро́ны, на фагрском — звезды. В одном фенгари — двадцать четыре астерона. Но одна бронзовая монета не равна одному астерону. Вот тут, видите, разные знаки? Этот означать пять астеронов, этот — восемь, дальше десять, двадцать и сорок.

— И что можно взять на бронзу? Зачем она вообще нужна, если есть серебро? — удивился я.

— Я же сказал, что двадцать четыре астерона можно поменять на один фенгари, хотя менялы берут свою плату и обычно дают фенгари на двадцать пять астеронов или двадцать восемь. Пока одни монеты меняют на другие, всё работает. Здесь просто за куски серебра ничего не купить, запрещено!

— Но тому, на пристани, ты заплатил не монетами.

— Потому что меняльные лавки внутри города. Так что сначала ты должен сходить туда и поменять свое серебро на здешние монеты.

— Так что можно купить на бронзу?

— Ну смотри, простые горожане получают в день от двенадцати до пятидесяти астеронов. В Гульборге овцу можно купить за два фенгари, лошадь, не верховая, конечно, а для пашни стоит двенадцать илиосов, необученный безрунный раб — двадцать-тридцать илиосов, а такой, как ваш Хальфсен, может уйти и за пятьдесят.

Я почесал в затылке, поднял глаза к небу, снова почесал.

— Это выходит, что Хальфсена можно продать за две марки золота?

— Ну, примерно. Карл в конунговом войске за год получает около десяти илиосов, помимо платы на одежду и питание. Хускарл без дара — примерно двадцать, а с даром, бывает, что и до тридцати платят. Кстати, здесь ярлы любят нанимать северных хирдманов. Цены на зерно, вино и масло меняются каждый год, в урожайные годы пшеница дешевле, в засушливые — дороже.

С каждым словом Хотевита я запутывался сильнее и сильнее. У меня в голове уже всё перемешалось в густую кашу: солнца, звезды, овцы и рабы… Сбивали с толку незнакомые слова: астероны, фенгари, илиосы. Потом Жирный стал называть цену зерна, и стало только хуже, потому как клятые фагры мерили ее иначе, не как порядочные люди, и новые слова так и сыпались изо рта живича.

Голова трещала, будто меня огрели по затылку обухом топора. Хотя лучше бы и впрямь огрели, чем выслушивать вот такое. Альрик, сволочь, пообещал, что на месте хёвдинга мне не придется вникать во всякие сложности, сказал, что возьмет это на себя, а сам нынче сидит на «Соколе» и в ус не дует.

Тут я понял, что пропустил кучу разглагольствований Хотевита и совсем запутался. А Жирный тем временем попросил записи со своим долгом и начал пересчитывать его на годрландские монеты. Он говорил быстро, как-то хитро, в уме, пересчитывал ткани и специи на цены Раудборга, потом